Мы шли вперед бодрым шагом, даже Вика после муравьев от меня не отставала, стала странно молчаливой, в наш разговор не вмешивалась, смотрела на нас испуганными глазами и вздыхала. Когда багровое светило повисло в зените, мы прошли на мой взгляд километров десять, стало жарко, поэтому пришлось сделать привал возле небольшой лужи, чтобы смыть пот и хоть немного придти в себя.
Пока я на этой планете не увидел ни одного родника и ключа, сам лес был смешанным, в нем росло много различных гигантских деревьев и кустарников. Откуда взялись крупные лужи, я не знал, но догадывался, что здесь идут дожди, причем, как я понимал, ливнями, иначе столько воды бы не оставалось. Из луж пили звери, это было видно по следам, поэтому пили и мы с Дарой, только Вика воздерживалась, глотала воду из фляжки и странно глядела на нас, словно ожидая, что мы в скором времени помчимся к ближайшим кустам, выбрасывать все то, в нас имелось, от наступившей дизентерии.
Я был спокоен, подумав о том, что планета чужая, микроорганизмы другие, чтобы они на нас подействовали, надо, чтобы мы вошли в их пищевую цепочку, а такое за один день не происходит. Конечно, мне было известно, что все самые большие эпидемии на Земле происходили после падения больших метеоритов, это в первую очередь касается эпидемии гриппа, который потом назвали «Испанкой», потому что он пришел из Испании и как раз из того места, где за неделю до этого упал крупный метеорит. Это касается и чумы в Европе, но и в том и в другом случае, этим эпидемиям сначала помогли люди. Что касается чумы, то она просто не могла не развиться после того, как всех знахарок, травниц и целительниц сожгли на кострах, как ведьм. И чему удивляться, что когда появились первые случаи заболевания, то больных начала лечить церковь святой водой и песнопениями. Результат хорошо известен – вымерло больше половины населения Европы. Но церковь свою вину тогда не признала, впрочем, как и всегда.
С испанкой была похожая история, там тоже перед эпидемией все знахари оказались в опале. В общем, чужих микробов я не боялся, кому суждено умереть на горшке в детском саде, тот на чужой планете не сдохнет хотя бы потому, что горшков здесь нет, и все живут в соответствии с законами природы, а они гласят, где захотел, там и сел. Кстати, пользовались мы для подтирки листьями с кустов и деревьев, которые были размером с наши лопухи, так что все было вполне прилично.
Привал устроили прямо возле лужи посредине большой поляны. Настоял на этом я, логика моя мне была вполне понятна, мы успеем увидеть опасность раньше, чем она к нам приблизится, поэтому сможем ее отразить, но кое-о чем я не подумал. Если здесь муравьи, как собаки, то какими должны быть птицы? Явно же не маленькими, и легенда о птице Рух не совсем легенда, потому что находили и скелеты огромные и яйца величиной с большой холодильник, только все это было либо спрятано в запасники, либо уничтожено, и тоже понятно почему – не могло быть ничего до человека согласно теории эволюции большого и умного, ибо человек венец природы.
Кривой такой, глупый и очень мусорный какой-то венец
Мы отдохнули, поели мяса, попили воды и только собрались идти дальше, хоть честно скажу, было неохота переться куда-то в такую жару, как у нас похитили Вику. Вот только что она была, сидела у куста, и нет ее. Пока я вертел своей башкой, пытаясь понять, откуда к нам подкралась непонятная угроза, Дашка, похоже, что-то заметила, потому что прыгнула вверх на ветку дерева, которая находилась как раз над нами, и сначала сверху упала огромная птица с отрубленной башкой, а затем спустилась Дашка, держа на руках потерявшую сознание девушку. Ран на ней не я не видел, хоть клюв у птицы больше походил на бивень мамонта, но идти мы дальше уже никуда не могли, потому что Вика была без сознания.
Она дышала и часто вскрикивала при этом, что говорило о том, что повреждены ребра. Больше всего на свете я боялся, что у нее пойдет кровь изо рта, это будет говорить о том, что ребро проткнуло легкое, и спасти ее может только операция, что в наших полевых условиях означало неминуемую смерть. И кровь пошла, когда я попытался ее переложить поудобнее к костру. Не знаю, что это значило для Дары, но внутри меня сразу что-то оборвалось, Вика было единственной ниточкой, связывающей меня с родиной – умрет она, и я потеряю все. Я плакал, глядя на ее бледное, с капельками пота на лбу, лицо, чувствуя свою злость и бессилие. Этот мир снова мне преподнес очередную пакость, на которую мне нечем ответить. Когда мне стало совсем плохо, ко мне подошла Дашка, обняла меня, поцеловала и показала на темнеющее небо. Как-то так получилось, что несколько часов исчезли из моей памяти. Но жизнь продолжалась, и надо было все еще добывать этот артефакт, хоть я уже не понимал смысла всего этого. Но я был не один, у меня еще осталась девушка-насекомое. Да и самое скверное в тяжелом походе терять надежду, это приведет к большой беде.
На ночь решили устроиться под тем же самым большим деревом, в нем нашлось большое дупло, в котором можно было спрятать от хищников Вику, горящую, как огонь, от температуры. Я занялся костром, а Дару отправил на поиски мяса. Если она так лихо ловит птичек, то поймает еще кого-то, а значит, будем сыты. Если будем сыты, станем жить, а там, глядишь, что-нибудь и придумается. А может Вика выздоровеет, иногда же чудеса происходят, вот и моя смертельная болезнь прошла, хоть надежды на это не было вообще никакой.
Я нарубил дров, развел костер и заглянул в дупло, чтобы посмотреть, что там с девушкой и открыл рот от недоумения –Вики на месте не оказалось, зато имелось очередное кожистое яйцо. Я потрогал его. Теплое. Приложил ухо к коже, услышал слабое биение сердца. Живая. И как к этому относиться? Получается, что земная девушка, с которой я спал, уже не совсем земная, а специально сделанная для меня копия. С одной стороны, хорошо, можно не бояться, что она умрет, а с другой это просто очередной новый обман. И где тогда Вика?
Я сел у костра и стал смотреть в огонь. Все вокруг мне стало казаться декорациями к какому-то фильму ужасов. И сюжет очень простой, я куда-то бреду, а в конце мои девушки превратятся в нечто страшное и сожрут меня. И в чем смысл? Впрочем, ответ я на это знал. Мне как-то один умный человек рассказал, с которым мы лежали в больнице, он умер через неделю, поэтому я ему поверил. Сказал он тогда вот что: этот мир – крысиный лабиринт, все куда-то бегут, подстегиваемые, одни нуждой, другие страхом, третьи жадностью, но куда-то бы все не бежали, они прибегут в одно место – в маленькую уютную землянку размером два на метр, оденут их в деревянный бушлат, и будут они в ней лежать, могильным червям радость и удовлетворение приносить.
-А в чем тогда смысл? –спросил я у того больного. – У всего же есть смысл.
– Чей смысл? –спросил он, усмехнувшись. – Твой смысл– бежать. А тем, кто за тобой смотрит, наблюдать и делать выводы. Мне так иногда и кажется, что я слышу их комментарии: вот этот крыс какой-то медленный, толстый, неуклюжий, едва бежит, давай больше таких не создавать, а этот вон какой шустрый, жаль глупый, в каждую дырку лезет, проблемы себе создает, нам тоже такой не нужен, а вот этот хорош, хоть и некрасивый. А над этими умниками сидит еще кто-то, смотрит на них через стекло и думает, а этот совсем тупой, правильных выводов не делает, а этот ничего, только сморкается сильно, а третий сообразительный, хоть и не понимает, для чего его вывели… Вот так как-то.
Я сидел в огонь и думал о том, что куда бы ты не бежал, прибежишь все равно в одно место, меняются лабиринты, а смысл один –бежать что есть сил, в надежде, что убежишь, но это как на беговой дорожке, как быстро не беги, все равно никуда не прибежишь.
Пришла Дашка и притащила огромного, толстого хомяка, размером с собаку. Привередничать я не стал, освежевал, как мог, шкуру снял, мясо нарезал, кстати, жирное очень, наделал острых щепок, насадил на них куски посимпатичнее и воткнул в землю у огня печься. Дара сходила к дуплу, вернулась от него задумчивая и сказала:
