— Надо вызвать милицию, — Егор ринулся к телефону.

— Я сама. Я знаю, как это делать, — удержала его за руку Лэнгли.

— Хорошо. Я сейчас вернусь.

Егор вышел из квартиры. Было тихо. Он стал на цыпочках спускаться вниз. На лестничной площадке третьего этажа с растерянным видом стоял хозяин квартиры, подвергшейся нападению.

— Что здесь было? — спросил Блоков, приблизившись к нему.

— На меня напали, — сдавленным голосом ответил тот.

— Кто? Зачем?

— Не знаю.

На этом выяснение обстоятельств нападения было исчерпано.

— Твой телефон не работает, — сердито сказала Лэнгли, едва Блоков появился в двери.

— Не может быть!

Егор взял трубку, но сколько ни старался он трясти и ворочать телефонный аппарат, эффект был таким, как если бы Блоков пытался куда-либо позвонить, приложив к уху комнатный тапочек.

Лэнгли снова стала неразговорчивой.

— Тебя расстроило это нападение? — забеспокоился поэт.

— Сегодня ночью я уйду, — решительно сообщила она, не отвечая на вопрос.

— Куда и почему?

— Мне надо. Я должна.

— Понимаю. Исследовательская работа?

— Да. Но прежде я хотела бы, чтобы ты хоть раз ощутил то, что часто испытываю я, и чтобы ты окончательно перестал сомневаться в том, что я тебе рассказала.

Она направилась в комнату и, положив на пол чемодан, раскрыла его.

— Ты хочешь, чтобы я с тобой отправился туда? — входя за ней, неуверенно спросил Егор.

— А ты боишься?

— Нет. Но я смогу вернуться?

— Можешь мне довериться, — Лэнгли протянула ему руку.

Они погрузились в прохладную полужидкую среду зеленовато-серого цвета, в которой, к удивлению Егора, можно было свободно дышать, и стали медленно тонуть. Поэт инстинктивно начал делать движения, чтобы всплыть. Лэнгли рассмеялась, и голос ее, неожиданно громкий и гулкий, заполнил все окружающее пространство.

— Это бесполезно, — сказала она, видимая как в тумане и окруженная фосфоресцирующим ореолом. — Здесь не действуют земные физические законы.

Окружающий их воздух стал постепенно редеть и темнеть. Впрочем, Егор по-прежнему не ощущал затруднения в дыхании. Ощущение притяжения полностью исчезло, и они оказались в абсолютно темном пространстве, люминесцирующие, словно светляки. Егор расслабился и едва не выпустил из своей руки ладонь Лэнгли. Спохватившись, он взял женщину обеими руками и крепко прижал ее к себе, боясь, что она улетит и он уже никогда не догонит ее.

— Это не космос, а всего лишь тоннель, — улыбнувшись, сказала она и, смеясь, оттолкнулась от Егора. И они разлетелись в разные стороны: она плавно и красиво, он — смешно барахтаясь и кувыркаясь. Но какая-то сила, словно невидимая рука, мягко подхватила их и медленно понесла друг к другу. Их руки вновь соприкоснулись. Чернота вдруг наполнилась множеством ярких искринок, как будто шел мелкий снег, блестящий в свете солнца. Искринки приобретали все более яркие и разнообразные цвета. Они то собирались в густые стайки, то быстро разлетались в разные стороны.

— Тебе нравится здесь? — спросила Лэнгли.

— Ну, вообще-то здорово, — не очень уверенно ответил Егор.

Он постепенно терял ощущение пространства и времени. Ему стало чудиться, что тело его рассыпается на молекулы, теряя вес и форму. Образ Лэнгли вдруг сделался зыбким и нереальным, словно во сне. Затем она стала таять, как облако, излучая свет, заполняющий все вокруг. Егор перестал видеть ее, но стал ощущать ее как часть самого себя, а себя — как часть ее. Это было совершенно неведомое ему ранее ощущение. Казалось, они, слившись воедино, заполонили собой всю вселенную, а точнее — стали всей Вселенной. Но постепенно Егор вновь стал ощущать свое тело и видеть рядом еще зыбкий контур Лэнгли, обретающий все более реальные очертания.

И вдруг все разом поблекло и угасло. Появилось ощущение сначала слабого, а потом все усиливающегося встречного ветра, несущего мелкую пыль, клубящуюся вокруг. Вдали, словно солнечный восход, вспыхнуло яркое оранжевое зарево, на фоне которого обозначилась гигантская черная окружность.

— И что значит сей бублик? — насторожился поэт, чувствуя, что ситуация меняется не к лучшему.

— Там начинается санитарная зона, — грустно ответила Лэнгли. — Тебе туда нельзя, а мне не хочется. Поэтому мы возвращаемся.

Она протянула руку к своему широкому поясу, надетому поверх блузки, и гибкими пальцами стала быстро тереть вдоль блестящих желобков на его темной поверхности. И они поплыли обратно в блистающее ничто.

— Твой пояс управляет нашим движением? Это здорово! — изумился Егор.

— Мой пояс — только маленький передатчик сигналов. Коридор подчиняется огромному агрегату на той стороне, который воспринимает мои сигналы, — объяснила Лэнгли тоном, которым обычно разговаривают с детьми.

Они летели на расстоянии вытянутых рук, едва соприкасаясь кончиками пальцев, и одежда Лэнгли больше не казалась Егору аляповатой, а ее фиолетовые волосы странными. Обернувшись, он увидел вдали темные силуэты огромных птиц, плавно парящих в оранжевом зареве.

— Что это?

Лэнгли проследила его взгляд.

— Это птицы-призраки. Они никогда не залетают дальше и обычно пересекают тоннель лишь в пределах видимости кольца. Изучая их, наши ученые и раскрыли механизм проникновения в субпространство.

— А где тебе больше нравится — там или там? — отвлекаясь от птиц и указывая поочередно то в одну, то в другую сторону тоннеля, задал Егор назревший у него вопрос.

— Здесь, — грустно улыбнувшись, ответила она.

Ночью Лэнгли ушла, унеся с собой громоздкий для ее элегантной фигурки чемодан.

— Это все? — спросил он ее на пороге. — Мы больше не увидимся?

— Не знаю, — коротко ответила она, глядя на него из-под черной нелепой шляпы, ухитряясь даже в ней оставаться на удивление обаятельной.

Холодные и пустынные улицы темного города поглотили ее, и обильно поваливший снег к утру засыпал следы одиноких ночных прохожих.

Утром в рапорте о вчерашнем происшествии Патриков описал почти все, что видел. Умолчал только о женщине, которая, по его мнению, делала какие-то знаки нападавшим, — решил сначала сам кое-что проверить. Да еще описание лиц бандитов не очень получилось. Лица выходили «странные», «необычного цвета», «с очень неправильными чертами» — из этого фоторобот явно не сделать.

Во время утреннего оперативного совещания подсевший рядом участковый Буркин нашептал Николаю, что Корягу накануне гибели видели возле автобусной остановки в микрорайоне геологов с его приятелем-бомжем по прозвищу Блеклый.

— Слушай, достань мне этого Блеклого сегодня, — попросил Патриков.

— Вообще-то он от меня бегает, как черт от ладана, — призадумался участковый. — Мне он и самому нужен. Но сегодня постараюсь все-таки отыскать.

Когда Буркин увидел Блеклого, он сначала подумал: «Ага! Вот он, голубчик! На ловца и зверь бежит». А потом побежал за ним. Когда Блеклый увидел Буркина, он ничего не подумал. Он сначала побежал. И уже на бегу стал думать: «Ба! Участковый Буркин! Не по мою ли душу?». Поэтому в первый момент Блеклому удалось несколько оторваться от преследователя. Однако впопыхах он сделал ошибку, побежав в сторону нового квартала по открытой местности, где нельзя было затеряться во дворах или в толпе. На окраине нового квартала, на почтительном расстоянии от других новостроек стоял куцый в периметре девятиэтажный дом. Вокруг него-то и побежал бомж, чувствуя, что участковый начинает настигать. И, едва забежав за угол, Блеклый пошел на последний шаг, который мог его либо спасти, либо окончательно погубить — он заскочил в мусоросборник и закрыл за собой дверь. Буркин не увидел этого и, понимая, что добежать до ближайших строений за это время беглец физически не мог, решил, что он уже завернул за следующий угол. Блеклый немного отсиделся, чтобы дать возможность участковому отдалиться на почтительное расстояние, и стремглав выскочил наружу, намереваясь бежать в обратном направлении. Тем временем Буркин, все более удивляясь исчезновению бомжа из поля зрения и из последних сил убыстряя бег, вновь оказался перед дверью мусоросборника, где и столкнулся с выскочившим оттуда Блеклым. От столкновения оба упали на землю.