Тем временем на опустевший заснеженный перрон из нового здания вокзала вышел некий Иван Порфирьевич Постников, ожидавший прибытия своего поезда и изо всех сил боровшийся с постоянно наваливавшимся на него сном. Почувствовав, что сон все же начинает одолевать, он решил прогуляться на свежем воздухе, чтобы хоть немного взбодриться. И угораздило Ивана Порфирьевича побрести вдоль железной дороги в том же направлении, которое избрал себе подозрительный тип в плаще и шляпе.

Оказавшись среди старых и мрачных строений, Иван Порфирьевич то ли просто из любопытства, то ли по какой другой причине завернул за угол одного из них и остановился, увидев невдалеке человека, внешним видом похожего на героя импортного кинодетектива, которого он про себя тут же окрестил «резидентом». Резидент склонился над лежавшим на снегу чемоданом и, щелкнув замками, поднял крышку. Ивану Порфирьевичу показалось, что чемодан изнутри засветился бледным фосфоресцирующим светом, затем в нем появился темный предмет, оказавшийся чем-то живым, и Постников был поражен, разглядев, что это чья-то голова в капюшоне. Выглядывавшее из-под капюшона серое с выпученными глазами лицо было ужасным. Голова раскрыла рот и издала звук, напоминавший одновременно лошадиное ржание и скрип давно не смазывавшейся двери.

Иван Порфирьевич сам не помнил, как вновь оказался за углом. В какой-то момент ему почудилось, что он все-таки уснул и только что увиденное пригрезилось ему во сне. Постников осторожно выглянул из-за угла. Обладатель ужасной головы уже выбрался из чемодана и пристально туда заглядывал, словно что-то забыл. «Он вез его в чемодане! — мелькнула страшная догадка в голове Ивана Порфирьевича. — Но зачем?». Однако произошедшее далее вновь спутало мысли, едва начавшие выстраиваться в логический ряд. Из чемодана один за другим вылезли еще два не менее подозрительных и ужасных субъекта. Когда-то нечто подобное Постников видел в цирке. Тогда он дико смеялся. Может быть, поэтому у него и теперь на лице изобразилась глуповатая улыбка, от которой он не мог избавиться до тех пор, пока таинственная четверка не скрылась из виду, унося факирский чемодан.

«Люк! — осенило Постникова, когда он пришел в себя после некоторого замешательства. — Там есть скрытый люк!». Он внимательно осмотрел место, откуда появились монстры, и, ничего визуально не обнаружив, стал топать и шаркать ногами по земле, словно исполнял пародию на бальный танец, чем вызвал подозрение у неизвестно откуда взявшегося милиционера.

Обо всем увиденном Иван Порфирьевич рассказал сначала насмешливому капитану в дежурной комнате милиции, а потом врачу Сургутского психоневрологического диспансера. Капитан ему явно не поверил, а врач сказал, что такое бывает. Но поскольку иных странностей за Постниковым замечено не было, его вскоре отпустили, поставив на всякий случай на какой-то учет. На поезд он, конечно, опоздал и, потрясенный непонятным своим видением, решил поездку отложить.

Далее события развивались стремительно. Спустя полчаса после приезда «резидента» у поворота дороги, ведущей от вокзала в сторону города, сургутяне, проезжавшие перекресток на автомашинах, могли рассмотреть в темноте четыре человеческих силуэта, у одного из которых был в руках какой-то крупный багаж. Здесь силуэты разделились. Трое из них направились лесом в сторону станции космической связи «Орбита», благодаря которой весь Сургут и окружающие населенные пункты могут видеть телепрограммы из Москвы, а один, с багажом, пошел вдоль дороги к ближней автобусной остановке.

Еще минут через пятнадцать одетый не по сезону человек с большим черным чемоданом вышел из автобуса на конечной остановке городского микрорайона, имевшего названием странную для непосвященных аббревиатуру НГДУ. На слух человеку приезжему и не имеющему никакого отношения к местной промышленности, слово «энгэдэу» может показаться чем-то из разговорной речи коренных народов — ханты или манси. На самом же деле расшифровывается это довольно прозаично: нефтегазодобывающее управление, ибо этой самой организацией и был в свое время выстроен микрорайон. Так вот, на конечной автобусной остановке в этом микрорайоне в злополучный вечер, положивший начало цепи странных и опасных событий, происходящих некоторое время в сибирском городе Сургуте, стоял бледный, словно с испугу, человек с каким-то немыслимым взглядом и, поставив возле себя чемодан, шарил рукой под плащом. Время от времени он отгибал край плаща чуть пониже воротника и, низко наклонив голову, издавал крякающие и булькающие звуки. Если приложить немного фантазии, то можно было бы предположить, что он подает сигналы по радиостанции, спрятанной под плащом. Однако стоящим поодаль немногочисленным мерзнущим в ожидании автобуса пассажирам было не до фантазий, и они были склонны думать, что человек в шляпе пьян и его тошнит, отчего и лицо словно мелом побелено.

Возможно, это обстоятельство и спровоцировало оказавшегося поблизости бомжа и мелкого вора Сверчкова, более известного среди знакомых под прозвищем Коряга, совершить свою роковую кражу. Выбрав наиболее удачный момент, Коряга высунулся из-за стоящего рядом ларька и, ловко ухватив чемодан, который оказался довольно легким, помчался по улице Набережной, стараясь скорее нырнуть во дворы и там затеряться.

— Вер-р-р-ни! — гулко и раскатисто прозвучал сзади рычащий голос с сильным нерусским акцентом, и от этого голоса голова бомжа непроизвольно втянулась в плечи, а по спине густо побежали мурашки.

Впрочем, вор пробежал уже достаточно, чтобы потерпевший не смог его догнать, и это вора успокаивало, но, оглянувшись и увидев, какими огромными прыжками мчится за ним преследователь, Коряга не на шутку испугался. Впору было бросить чемодан, однако убегавшим вдруг овладел какой-то бешеный азарт, и рука, вопреки воле ее хозяина, цепко держала добычу, никак не желая с ней распрощаться. Оказавшись во дворе пятиэтажки, Коряга заскочил в первый подъезд, захламленный всяким мусором, подобрал там обломок бруска, просунул его в ручку двери и побежал наверх. Поднявшись на четвертый этаж, он наугад позвонил в первую попавшуюся квартиру. Дверь открыл человек добродушного вида, и Коряга, торопясь, сообщил ему, что он торговец с рынка, расположенного рядом, хочет до утра оставить чемодан, который не хотел бы тащить в другой конец города, где он временно остановился у знакомых. Проговаривая все это скороговоркой, Коряга уже слышал, как внизу усиленно дергают дверь.

Хозяин квартиры не успел еще ни согласиться, ни отказаться, а нежданный визитер нагло влез в прихожку, поставил чемодан, поблагодарил и исчез за дверью. Коряга знал, что в этом подъезде чердак всегда открыт, но риск все-таки был — а вдруг именно в этот раз кто-нибудь закрыл его и навесил замок. Внизу раздался громкий треск. Казалось, там не только сломался брусок, но и целиком выворотилась дверь. Коряга поспешно взобрался по вертикальной лестнице и, захлопнув люк, помчался по чердаку. Люк ближайшего подъезда был безнадежно закрыт, зато следующий открылся легко. Выйдя из третьего подъезда, Коряга побежал через дворы.

Поэт Егор Блоков коротал вечера в творческих муках, создавая стихи, которые, не в пример графоманам, не считал гениальными. Это была просто его душевная потребность, стремление излить душу в ладно сработанных строчках и порадоваться удачно подобранной метафоре. Иногда стихи получались неплохие, и их время от времени публиковали в газетах и журналах. Порой удавалось даже выступать со стихами по местному радио или телевидению.

Когда в дверь неожиданно позвонили, Егор находился в состоянии душевного полета и, может быть, поэтому он как-то вяло среагировал на вторжение неизвестного с чемоданом и даже не попытался возразить. В следующий момент его удивило то обстоятельство, что человек, назвавшийся торговцем с рынка, пошел не вниз, как этого следовало ожидать, а вверх, на последний этаж. И пока Егор, стоя за закрытой дверью, размышлял над этой странностью, через лестничную площадку необыкновенно быстро и громко кто-то или что-то промчалось, также устремляясь к пятому этажу. «Подозрительно все это», — подумал поэт и, приоткрыв дверь, стал ждать, когда кто-нибудь будет спускаться, чтобы выяснить, в чем дело, а может, и вернуть торговцу чемодан, который теперь Егору очень не нравился. Однако этажом выше было тихо, и, это снова озадачило поэта. Тогда он, медленно поднявшись по ступенькам, осторожно заглянул на площадку пятого этажа. Там никого не было, и только черный квадрат чердачного люка неуютно смотрел с потолка.