– Жил бы я среди цветов, то пах цветами, но жить в грязи и не испачкаться…? – философствую. – Поощрение мне не нужно. Организуйте нашу встречу с Григорием Васильевичем, а после встречи с ним я уеду, и буду жить, как жил спокойно у себя в городе. Там грязнее, но чище, чем здесь, – сообщаю раздраженно.

– Извини, если тебя обидел, – отвечает спокойно, будто, не заметив моего раздражения. – Я не предусмотрел того, что в маленьком городе трудно что-то утаить. Все про всех там знают, – оправдывается. – Вот и я узнал, что ты с ребятами собираешь и торгуешь иконами. Тут до статьи недалеко, – угрожает.

– Ребята, да, занимались, – признаю, – но после того, как наша милиция стала таскать на допросы подростков из поселка по краже, то эта деятельность прекращена, насколько знаю, – сообщаю спокойно. – А я вообще к этому делу не имею отношения, да и некогда этим заниматься, – решительно отметаю подозрения.

– Откуда же все эти вещи на тебе? Импортные, недешевые, – пытается уличить. – Наверное, долю имеешь с икон?

– Вы знаете наверняка, что я пишу песни, – испытующе смотрю на оперативника.

Дожидаюсь кивка и признаюсь:

– Несколько песен я продал профессиональным исполнителям.

– Неофициально, – цепляется.

– Неофициально, – соглашаюсь. – Я бы рад зарегистрировать песни официально, но никто на это не идет. В ВААП не пробиться мне, как никому не известному автору. Никто не решается брать на себя ответственность, несмотря на хорошие песни, которые нравятся людям, – разъясняю положение дел.

– Ушлый ты парень! – отметил непонятно – хвалит или осуждает.

Вижу, что я Ксенофонтова удивил. Тот встал, подошел к окну и закурил в форточку. Глядя задумчиво в окно, заговорил:

– Григорий Васильевич человек занятой. Не сразу сможет выбрать время для встречи, потому возможно тебе придется задержаться в Ленинграде на какое-то время.

Поворачивается ко мне и спрашивает:

– Тебе сколько времени нужно на встречу?

– Не от меня будет зависеть. От десяти минут до нескольких часов, – уменьшаю срок.

– Ты где остановился? – возвращается к началу разговора. – Мне нужно будет знать, чтобы оповестить тебя заранее, – поясняет причину интереса.

– У меня несколько знакомых в Ленинграде. Я не могу точно знать, у кого буду ночевать. К тому же не у всех есть домашние телефоны, – лукавлю. – Лучше буду звонить вам в определенное время, – предлагаю свой вариант для связи.

– Мы подумаем, – ответил неопределенно. – Почему не хочешь поощрения от властей Ленинграда? Глядя на это власти твоего города, возможно, улучшат жилищные условия твоей семьи или сделают это по ходатайству из Ленинграда, – интересуется.

Понимаю, что внеочередное выделение квартиры родителям – инициатива наших властей. Узнали про интерес ленинградцев ко мне и подсуетились. Видимо Ксенофонтов ничего негативного, в том числе о подозрениях о моем участии в иконном бизнесе нашим властям не сообщил. Руководители моего города испугались, что где-то в другом городе узнают о «герое», который живет в ужасающих условиях, а заодно выплывет, что так живет большинство жителей города! А в Ленинграде своя пресса, которой наплевать на проблемы нашего руководства!..

– Не надо мне сомнительной славы, – отмахнулся. – Квартиру нам уже выделили вне очереди. Родители уже пакуют вещи, – улыбаюсь. – Видимо, ваш интерес ко мне напугал наши городские власти, – предположил. – Слава и популярность от меня никуда не уйдет. Мои песни нравятся людям. Надеюсь на помощь в их регистрации местных властей, – сообщил о своих ожиданиях.

– Не знаю, получиться ли у тебя…, – тянет, глядя на меня с интересом. – Я не в курсе этой музыкальной кухни, – признается. – Значит, ты хочешь об этом поговорить с Романовым? – предполагает.

– И об этом тоже, – соглашаюсь.

– Откуда узнал про маньяка, не скажешь? – поинтересовался.

– Скажу Григорию Васильевичу, – признаюсь. – Если он сочтет нужным, то сообщит вам, – добавляю.

– Настолько все серьезно? – сверлит меня взглядом.

В ответ только пожимаю плечами – не мне решать.

– Ты почему не доел? – обратил внимание на мою наполовину пустую тарелку. – Не вкусно?

– В нашей заводской столовой готовят вкуснее, – отвечаю уклончиво.

– Признаю, – смеется, – обедал у вас в столовой автохозяйства, – поясняет.

«Там-то что он делал? Где я, и где автохозяйство?» – удивляюсь мысленно.

– Давай тогда чай пить. У меня есть настоящий – индийский. Или тебе кофе? – предлагает.

– Кофе, если можно, – соглашаюсь, надеясь, что и кофе у него импортный.

«Кем же он работает на заводе?» – мучает вопрос. Судя по обеспечению дефицитом, Петр Петрович не из простых работяг, а по возрасту – сейчас вероятно на пенсии от органов. Работает, скорее всего, начальником в охране предприятия или в Первом отделе, если завод выпускает оборонную продукцию.

Кофе, как и мечтал, оказался импортным – «Пеле» в стеклянной банке. Когда хозяин залил кипятком ложку порошка, по кухне поплыл божественный, давно забытый аромат. Для себя он священнодействовал с заварным чайником, заваривая чай.

Вдохнул, наслаждаясь пар от чашки, и отхлебнул любимого напитка. Невероятно! Вкус кофе «Пеле» мне показался другим, более насыщенным, чем тот, который пробовал в будущем. Тогда этот сорт я игнорировал, так как мне казалось, что в напитке присутствует привкус компота. «Может сейчас импортируют в СССР более качественный сорт?» – предположил про себя.

Неожиданно наткнулся на внимательный взгляд Ксенофонтова. Внутренне подобрался. «Не расслабляйся!» – приказал мысленно себе. Мое изучение не прекращается. К каким выводам приведет извращенный мозг оперативника? Разговор у нас явно не сложился. Вдруг признают меня трудноуправляемым, скрытным, вынашивающим собственные непонятные цели, а поэтому опасным. От таких стараются избавляться или, как минимум не связываться.

Оторвался от чашки и признался добродушно улыбнувшись:

– Хороший кофе, спасибо!

– Откуда ты можешь знать, что хороший? Родителям на работе выдают? – в хозяине вновь проснулся оперативник.

– Чтобы понять, что «Ленинградское» мороженое лучше «Томатного», не требуется быть гурманом и обладать изысканным вкусом, – отвечаю равнодушно. – Хороший кофе пробовал у знакомых в гостях, – намекаю, что не только Ксенофонтов может получать дефицитные импортные продукты на работе.

Постепенно наша беседа выровнялась. Петр Петрович перестал сверлить меня подозрительным взглядом. Рассказал о впечатлениях, полученных в моем городе, нашем общем знакомом – участковом, о различных случаях из своей оперативной практики. Оказывается, Ксенофонтов замечательный рассказчик с тонким чувством юмора. Порой я искренне смеялся. При этом старался не расслабляться, потому что в его рассказы вкраплялись невинные вопросы или предложения, требующие ответов или выражения моего отношения. Изучение продолжалось, только более тонкими методами.

Выбрав подходящий момент, я решил откланяться. Попросив обождать, хозяин принес из комнаты листок с его телефонами – двумя рабочими и домашним. «Все-таки – начальник», – утвердился мысленно. Ксенофонтов попросил звонить ежедневно утром на работу и вечером домой, а в случае непредвиденных ситуаций – немедленно в любое время.

По дороге домой (к тете Свете) вспоминал и анализировал беседу с Ксенофонтовым. Я ощущал исходящую от него опасность, но при этом мне казалось, что профессионал мог бы построить предварительную беседу более тонко, а не давить возрастом и авторитетом, не угрожать и не намекать на всезнание обо мне. На его месте я бы постарался обаять нового знакомого, вызвать доверие и подружиться.

Тетя Света, хлопоча на кухне, поинтересовалась моими делами. Упрекнула за исправный кухонный кран, отсутствие привычного рыка из сливного бачка и пригласила к ужину. Пришлось составить ей компанию, так как без меня она не садилась к столу. Хотя я был не голоден, но ее ужин показался вкуснее, чем холостяцкий у Ксенофонтова. Все-таки исправная сантехника ее обрадовала, и она, не выдержав, искренне поблагодарила меня за участие, признавшись, что не любит общаться с грубыми и наглыми слесарями и сантехниками. Почему я не удивлен?