Наверное, он долго не отвечает, потому что девочка внезапно отпускает его ладонь, и он отчего-то пугается и удерживает её.

— Вильям, — выпаливает он. — Меня зовут Вильям.

Девочка не улыбается, но взгляд её становится мягче, и в бесцветных глазах он видит всё, что искал, сам того не зная; и уже тогда Вильям понимает, что эта девочка станет константой, вокруг которой будет строиться его жизнь.

— Очень приятно, Вильям. Меня зовут Александра.

***

Два с половиной месяца назад

Вильям не знает, что делать, когда Александра плачет.

Слёзы — вещь, которую он не выносит в принципе, но когда плачет именно она — всё внутри него обрывается и рушится. Эти моменты их жизни он старался забыть, и зачастую ему это удавалось. Но сегодня Александра не плачет; то, что с ней происходит, даже истерикой назвать нельзя, настолько уничтожающе это выглядит.

Когда ноги Александры подкашиваются и она оседает возле гроба своей бабушки, Вильям думает, что это конец.

— Какого… — начинает Крис, но тут же замолкает, как замолкают все. Потому что вид рыдающей Александры пугает каждого.

— Заводи машину, — бросает ему Вильям, прежде чем подбежать к Ольсен и обнять её, пытаясь поднять.

Крис не двигается с места. Его, конечно, именно за этим и позвали — быть водителем, так как машина Вильяма в ремонте, — но к такому он не был готов.

Надменная девушка, с которой они находились в состоянии холодной войны, девушка, о которой Крис иногда говорил: «Понятия не имею, что ты в ней нашёл, Вильям», — девушка, которая терпела его исключительно из-за своего парня, — эта девушка больше не существовала.

На её место пришла Алекс — с бушующей внутри неё бурей и с глазами, в которых разразились грозы. Просто Алекс, которая ходила с ним по магазинам, волновалась за него и ответила на его поцелуй; просто Алекс, с которой он хотел, но не мог остаться.

***

Среда (через неделю), 9:07

Александра отвечает на ласки Вильяма, только когда, прислушавшись, убеждается, что Магнуссон-старший ушёл на работу.

Ей кажется, что они никогда не были так близки, хотя это, конечно, не правда. Но вся эта неделя, что они провели вместе вдали от суеты Осло, была просто верхом совершенства. Александра забыла о своих сомнениях, она была счастлива, и Вильям был счастлив тоже.

Не было панических атак, Якудзы не вмешивались в их жизнь, Криса будто не существовало. Лондон казался островом, на который они сбежали; но волны уже окружали землю, и, предчувствуя скорый конец, Александра старалась взять всё больше, любить сильнее, чем когда-либо.

Словно им с Вильямом осталось недолго, словно «их» уже почти не было.

Руки Александры пробираются под футболку Вильяма, и одна ладонь останавливается на его груди — там, где стремительно бьётся сердце. Её собственное сердце ухает внутри, и она не знает, от любви это, или от оглушающего отчаяния.

Вильям снимает футболку, открывая ей полный обзор — каждый миллиметр его тела она знает наизусть — и нависает над ней.

Ей этого мало, — ей всегда его мало. Она никогда не устаёт его любить.

И, словно услышав её мысли, Вильям склоняется и шепчет ей на ухо: «Люби меня», — а потом целует шею, спускаясь ниже. Она почти всегда спит в короткой комбинации, и сегодня — не исключение, так что уже через минуту её обнажённое тело пылает под его губами.

Во всех касаниях Вильяма звучит обещание, которое отчего-то разбивает ей сердце. Немая просьба продолжает звучать: «Люби меня», — и Александра любит, как только умеет, но всё кажется ей недостаточным.

Как будто любить его абсолютно больше невозможно.

Она отказывается в это верить. Кожа к коже, два горячих дыхания, два потных тела и всё та же просьба.

Её тело реагирует на него почти с животным желанием; Александра отказывается от нежности, от прелюдий — сама целует Вильяма, ощущая, что они горят оба, что, может быть, Вильям чувствует то же, что и она, и потому — словно времени и впрямь не оставалось — входит в неё слишком быстро, сильно и грубо.

Александра стонет и надеется, что этого будет достаточно, что Вильям удержит её хотя бы силой. Ей хочется, чтобы он приказал ей остаться, забыть о…

Она движется, стараясь уловить темп его движений, и на каждое безмолвное «люби меня» мысленно отвечает, будто бы споря: «Люблю».

Александра и Вильям горят, горят неудержимо и безрассудно; парень находит её руку и сжимает — сравни напоминанию о том, как они оказались здесь, как их руки впервые нашли друг друга.

Но когда ладони разжимаются, Александра, всё ещё тяжело дыша, ощущая себя как в дурмане, с ужасом понимает, что горели они всего лишь для того, чтобы сгореть.

***

Пятница, 8:52

Многие смотрят на Мону то с насмешкой, то просто неприязненно, но она удерживается одной мыслью: Вильяма и Александры нет уже примерно неделю.

Хольтер считает, что её поступок в столовой всё-таки не прошёл бесследно; ей нравится думать, что та запись заставила их уехать, что раскол между этими двумя случился.

Возможно, она бы оставила всё как есть и отпустила бы свою ненависть к чёртовой Александре Ольсен, если бы не одно «но»: Крис, вернувшийся в школу, по-прежнему её игнорировал, а когда замечал — глядел с презрением, смешанным с гневом.

В последний раз, когда она подошла к нему, он перебил её словами: «Понравилось на вечеринке? Много интересного увидела?», — и, наверное, этим хотел высмеять её попытку опозорить Александру. Если бы не это и не слова Боркиса: «Господи, надень уже толстовку с именем Шистада и успокойся!» — она бы даже забыла о восстановленном Петером видео.

Сначала Мона хотела использовать его только на Крисе: можно было бы заставить его встречаться с ней в обмен на обещание никогда не показывать видео Вильяму. Но когда в пятницу в школе, наконец, появляются Ольсен и Магнуссон, Хольтер понимает, что её желание быть с Шистадом — ничто перед жаждой уничтожить Александру.

— Только посмотрите, какие люди! — восклицает Крис, едва завидев друзей. — Ну и где мои лондонские пончики?

— Там же, где и твои манеры, — вежливо посылает его Александра.

Улыбка Криса становится только шире:

— Или вы и есть мои лондонские пончики.

Вильям едва заметно усмехается, а на лбу Александры появляется морщинка. Но Мона отчего-то уверена, что, не будь здесь людей, она бы, скорее всего, закатила глаза. «Чёртова фальшивка» — мрачно думает Хольтер.

— Смотри-ка, Алекс. Сейчас наша с тобой любимая биология. И знаешь, что? Сегодня тема строения женского тела. Я собираюсь быть в ударе.

— Надеюсь, тебя хватит этот удар, и я тебя не услышу, — отвечает Александра.

Их перепалка звучит как обычно, но что-то всё равно не так.

— У меня сейчас урок норвежского, — говорит Вильям. — Должно быть, из-за нашего отсутствия расписание совсем спуталось.

— Скажи «спасибо», что благодаря твоему отцу нас вообще отсюда не выгнали, — улыбается Александра.

Крис тут же встревает:

— Представляю, как вам сложно расстаться, когда вы неделю провели, переплетённые в…

— Ты отвратителен, — заявляет Ольсен.

— А ты вообще пончик, — парирует Шистад.

Дальше Мона не слушает. Она дожидается, когда Александра и Крис зайдут в класс, а Вильям пойдёт дальше — на свой урок, — и неспешно движется к Магнуссону. В руках Хольтер сжимает телефон Петера, куда сохранила видео, и идёт на расстоянии — ей хватило того, что случилось в столовой.

Но это видео Вильям должен увидеть любой ценой, и она просто-напросто отправляет его Магнуссону.

***

10:04

— Я был шикарен, — продолжает убеждать Александру Крис, когда они выходят из класса и движутся к лестнице.

— Никто не просил тебя рисовать, — отвечает на это девушка, но глаза её, так настороженно на него сегодня смотрящие, лучатся весельем.

— Это искусство.

Александра качает головой — едва уловимое движение, которое не выбивает из её причёски ни единого волоска. Они останавливаются на лестничном пролёте между первым и вторым этажом.