Я поднесла ко рту дрожащую руку и жадно вдохнула воздух.

Что, черт возьми, это было?!

Комментарий к

Я не могу выразить свои эмоции!

========== Часть 4 ==========

Всем телом я ощущала влажный липкий школьный воздух, с большим усилием пробираясь сквозь него, словно через тонкую влажную ткань, в учительскую.

Но мне это даже нравилось.

К тому же освещение в коридорах было тусклым, а дождь все сильнее стучал по крыше. Создавалось ощущение, словно в мире не было никого, кроме меня. Одиночество сейчас мне было просто необходимо.

Не только поцелуй Глеба в тот день задел меня за живое, но и его слова, которые я постоянно прокручивала в голове. Откуда он настолько хорошо меня знал? Он словно предвидел все аргументы и просчитывал реакции, заранее зная результат, а я не могла ничего ему противопоставить. Спустя неделю после тех событий он все ещё не выходил у меня из головы. Мысли о нем стали насущной потребностью, как пища или воздух.

Мне хотелось его ударить, и я не знала, почему.

Господи. Заправив волосы за ухо, я шла по коридору.

Гроза началась час назад. Так как летом освещение в школе большей частью не работало - в целях экономии электричества горели только лампы в классных комнатах, - единственным напоминанием о том, что сейчас позднее утро, были отблески дождевых капель, отскакивавших от стёкол, и их длинные тени, танцующие на стенах. Занятия только закончились, но едва ли кто-то смог бы об этом догадаться. Школа была уже пуста.

Группа поддержки и игроки команды по футболу не появлялись из-за погоды, и по меньшей мере треть учеников, занимавшихся с кураторами, также отсутствовали.

Понаблюдав за другими кураторами и их группами, я увидела ту же модель: отсутствие интереса и откровенную скуку. Разумеется, кто захочет проводить летние каникулы в душном классе, в то время как их друзья тусуются и крутят романы на озере? Ну и пусть. Какое мне дело до их школьных тусовок? Если им все равно, то мне - тем более.

Но я понимала: это никудышная отговорка. Мне было не все равно.

«Корректировка поведения нужна не этим ребятам, а тебе».

Черт, Глеб.

Глеб, которого я толком не видела с прошлого понедельника.

Глеб, на которого я украдкой посматривала из школьного окна, когда он бегал по полю, смеясь и потея.

Глеб, который буквально бросил меня в качалке после того умопомрачительного поцелуя.

Глеб, который наблюдал за мной, когда я училась в старших классах, а теперь мы поменялись ролями и за ним наблюдала я.

Резко затормозив, я открыла дверь учительской и вошла, глядя по сторонам в поисках какой-нибудь живой души. В комнате было жутковато: ни света, ни движения, ни единого звука, кроме шума падающей воды за окном. На всех поверхностях мерцали отблески грозы.

Ливень усиливался. Я размышляла, как мне добраться до дома, учитывая тот факт, что обычно я ходила пешком. Нужно было позвонить Елене.

— Это не обсуждается, — я повернула голову на резкий голос, доносившийся из кабинета медсестры.

Кто?

Голос продолжал:

— Как я уже говорил..

Забыв о стопках документов, которые мне нужно было забрать из-под длинного рабочего стола, я тихонько подошла к открытой двери кабинета медсестры, миновав пару других дверей.

Моя короткая многослойная чёрная юбка тихо колыхалась на бёдрах при ходьбе. Наряд дополнял бирюзовый топ. Я потирала голые руки ладонями, пытаясь унять дрожь.

— Да, Кирилл. Я знаю, кто наш отец.

Я застыла на месте. Внутри все перевернулось. Это был Глеб. Он говорил с братом.

— На мою долю выпало куда больше побоев, чем на твою, — прорычал он. — Поэтому перестань пытаться меня защитить.

Побоев?

Подойдя к открытой двери, я осторожно заглянула внутрь. В животе тут же закружились бабочки. Однако Глеб был в полном раздрае. В буквальном смысле.

На нем были длинные чёрные шорты из сетчатой ткани и чёрные беговые кроссовки. Волосы, обычно собранные в тугой хвост на затылке, прилипли к его мокрой шее, и я не могла понять, отчего, - то ли он вспотел в качалке, то ли промок под дождём. Удерживая телефон плечом, Глеб ходил по кабинету и что-то искал. Ему явно было непросто, потому что он прижимал ладонь к порезу на животе, в то время как из раны на локте на выложенный плиткой пол капала алая кровь.

Я слышала голос Кирилла, доносившийся из трубки, но слов разобрать не могла.

Глеб одну за другой распахивал дверцы шкафчиков и вновь захлопывал их обратно, и, несмотря на его помятый вид, у меня возникло такое чувство, что его раздражение вызвано отнюдь не этими царапинами.

— Если он выйдет раньше, значит, так тому и быть! — заорал он, ногой захлопнув шкафчик, и я съёжившись. — Получай свой судебный запрет, но меня в это не вмешивай. Если он ко мне приблизится, я ему глотку перережу!

И теперь я услышала слова Кирилла отчётливо и громко:

— Не надо давать мне ещё один повод для беспокойства!

Глеб не ответил. Он убрал телефон от уха, нажал отбой и швырнул его на одну из кушеток.

— Сукин сын, — проворчал он, опершись рукой на шкафчик и опустив на неё голову.

Его грудь быстро вздымалась и опускалась, он дышал тяжело, но я знала, что причиной тому не раны. Я застыла на месте, прикусив губу и понимая, что должна развернуться и уйти. С тех пор как я вернулась в город, он вёл себя со мной просто отвратительно.

Но, вместо того чтобы убраться, захотелось… убедиться, что он в порядке.

По правде говоря, мне нравилось видеть его таким, потерявшим контроль, и я смотрела на него как заворожённая.

Он постоял так ещё несколько секунд, и наконец его дыхание выровнялось.

Я никогда ещё не видела Глеба на взводе. Это Кирилл с его бурным темпераментом обычно взрывался, как сигнальная ракета в небе. Он метал гром и молнии, и все вокруг тут же понимали, что он зол.

Действия Глеба, напротив, всегда - всегда - отличались точностью и малозаметностью, словно все его шаги и решения были продуманы и просчитаны заранее. Я частенько задавалась вопросом, спит ли он вообще или вместо этого планирует грядущий день, стараясь предугадать ход каждой беседы, в которой будет учавствовать, каждый поворот событий.

Это из-за отца, подумала я. Эта тема могла по-настоящему вывести его из себя.

Со мной это тоже случалось.

Облизнув губы, я произнесла:

— Ложись.

Глеб оторвался от шкафчика и, резко повернувшись, устремил на меня сердитый взгляд, словно сразу понял, что это я.

Взгляд его зелёных глаз словно пригвоздил меня к месту на пару секунд, и я успела заметить, как натянулась на его лице безупречная карамельная кожа и как напряглась нижняя челюсть, отчего на щеках появились симметричные ямочки.

Когда-нибудь, наверное, мы сможем смотреть друг на друга без хмурой гримасы на лице. Но пока это невозможно.

— Ложись, — повторила я, стараясь сохранять спокойствие. — Я найду антисептик и бинты.

Краем глаза я успела заметить, как он прищурился, подозрительно глядя на меня, а потом обошла его и устремилась к шкафчикам у стены, когда почувствовала, как Глеб схватил меня за предплечье, и, застыв, поднял взгляд.

На его лице была словно маска: оно не выражало ровным счетом ничего. Я проследила за каплей, прочертившей дорожку от его виска к щеке, и могу поклясться, почувствовала привкус соли в воздухе - и облизнула губы.

Его кадык дернулся вверх, прежде чем он заговорил.

— Я сам могу это сделать, — голос прозвучал хрипло.

Изогнув бровь, я посмотрела на его пальцы, сомкнувшиеся на моей руке.

— Я и не говорила, что не можешь, — я отвела в сторону один палец, а следом и все остальные, затем отвернулась и стала искать бинты и что-нибудь, чем промыть раны. Старалась не прислушиваться к каждому его движению и все равно уловила, как скрипнули подошвы кроссовок и как прогнулась кушетка под весом его тела.

Прикусив нижнюю губу, я протянула руку за антисептиком и нечаянно опрокинула бутылку перекиси, стоявшей в шкафчике. Неуклюже наклонилась, чтобы поднять её с пола. Слава богу, бутылка была пластмассовая.