– Зачем же ему шофер?

– Как зачем? Не пешком же ходить! – возмутился Петрович. Водитель загадочно покачал головой.

Заиндевевшим утром, когда Алька подходила к школе, асфальт казался легким и хрустящим, каблуки очень звонко его касались.

Шурка всюду следовала за ними, цепко вглядываясь в лица.

В лагере прошлась по палаткам.

– А где Ридли? – спросила как бы между прочим.

– Не знаю, – Вадим дернул плечом.

– А что ты такой нервный?

– Я? Да нет. Просто устал.

Теперь уже Шурочка задергалась.

– Ну, показалось, значит. Я, кстати, не против, если ты скажешь, что церу сам нашел.

– Да. Бывает, и не такое покажется, – кивнул Андреич.

– …И наконец-то давайте познакомимся с героем дня! – Светочка подтолкнула Вадима в поле зрения объектива.

– Подождите! – вставил Генрих. – У нас, рыцарей науки, все по-честному, – камера дернулась в его сторону – Мы не присваиваем чужие заслуги. Вот, познакомьтесь – восходящая звезда археологии Александра Волкова! Именно ей мы обязаны этой замечательной находкой!

Виноходова из-за камеры сделала страшное лицо. Рыцари науки на деле довольно ревниво относятся к осененным удачей профанам. Генрих же продолжал заливаться соловьем.

– Вспомним моего тезку Шлимана, коммерсанта и вдохновенного авантюриста, который много лет шел к открытию Трои и в итоге посрамил скептически настроенных профессионалов! Примерно так случилось и с нашей Александрой – с той разницей, что уже первая ее экспедиция увенчалась впечатляющим открытием!

Одновременно Генрих положил Шуре на плечи свои тонкие паучьи пальцы и не выпускал ее из кадра, не давая вставить слова ни ей, ни даже Светочке. Кто бы подумал, что в бледном ботанике скрывается столь недюжинный артистизм. Наконец он кивнул Вадиму и подвел к коде:

История последним уроком; Каркуша как всегда – на лекцию про советско-кубинско-американские отношения притащил музыку. Советские песни они уже послушали, теперь из проигрывателя тихо лепечет латиноамериканский тенорок: аста сьемпре команданте. Даниил Андреевич тоже говорит о чем-то, но Алька не вдается в подробности – ее сморило, она занята собственными мыслями и воспринимает речь Каркуши как дополнительную мелодическую линию. Время от времени мелодия обогащается смысловыми ударами, как то: первые атомные подводные лодки, берега Кубы, Че был бездарным политиком и прекрасным героем, есть анекдот, что во время заседания правительства он думал о своем и вместо «экономист» ему послышалось «марксист» или что-то в этом роде. – Среди нас есть экономисты? Я! – yo soy, или как-то так ответил Че. – Будешь министром экономики, – ответил Кастро.

Каркуша чуть не в лицах разыгрывает диалог Че и Фиделя. Алька открывает тетрадь с конца и задумчиво смотрит на Даниила Андреевича. Тот разыгрался, говорит с жаром, вертит в руках мелок и время от времени чирикает что-то на доске – не для них даже, а так, от полноты жизни. Медведев слушает, приоткрыв рот. Глаза Мкртчяна затуманились мечтательной дымкой – небось так и представляет себя в боливийской сельве, заросшим черной щетиной по уши, с мачете и походной рацией за спиной. Алька снова посматривает на Ворона – в холодном зимнем солнце его смуглая физиономия кажется плавной и рельефной, будто отлита из неведомого металла. Алька берет ручку и начинает проектирование: в основе лица треугольник, но челюсть слегка выдается… как будто под этот треугольник подложили квадрат… прямоугольник… нет, тоже треугольник, но чуть больше первого и усеченный. Основанием вверх. Вверху тоже выдаются углы – правильно, это скулы. Алька быстро чертит в тетради найденное геометрическое сочетание. Нужная пропорция получается не сразу – она увлекается, сопит, пробует снова и снова. Когда она в очередной раз поднимает глаза, то не находит свою модель на прежнем месте и хмурится. Украдкой оглядывает класс – куда делся-то? Даниил Андреевич стоит рядом с ее партой и удивленно наблюдает геометрические упражнения в алькиной тетради – страсти к точным наукам за Смирновой вроде бы не водилось.

– А сейчас наша героиня продемонстрирует находку, из-за которой мы сегодня и собрались.

Терешонок с усмешкой подал Шуре церу в чехольчике.

– Достань, не бойся, мы пропитали материал специальным антивандальным составом. Теперь с ней можно делать что угодно, даже на зуб попробовать, и сокровищу ничего не будет.

– Предлагаю нашей героине прочитать то, что написал наш неизвестный прародич. Ведь только на первый взгляд здесь простое перечисление налогов и сборов, на самом деле дощечка скрывает зашифрованное послание!

До Шурки наконец дошла вся мера коварства ее бывших товарищей. Стряхнув с плеч ладони Генриха, она рявкнула:

– Не буду я ничего читать. Я и по древнерусски-то не знаю. Толян, выключай камеру.

…Дальнейшее выяснение подробностей дела заняло не так уж много времени. Виноходова, конечно, вся кипела изнутри, но виду старалась не показать. Плакала теперь моя аспирантура, – вполголоса сказал Артуру Терешонок. Ничего, отойдет, – в тон ему ответил Лажевский. Журналисты немного поржали над незадавшимся розыгрышем, только Светочка была недовольна – с подачи Шуры она выдернула группу на целый день в область, и теперь прикидывала, во что ей встанет эта авантюра. Шурка после сцены с табличкой пропала – видимо, избегала гнева обманутых вкладчиков своего предприятия. Операторская группа, упаковав камеры, в полчаса высосала литр самогонки под копченую рыбу Галины Ивановны. Деревенские были воодушевлены неожиданной движухой и вовсю потчевали гостей из северной столицы. А мы с Генри и Андреичем ушли на берег и накидались там втроем под разговорчики о том, что все зло от баб. Да, Терешонок тебе передавал привет и всякие куртуазные сожаления в том, что ты пострадала от ревности его гарема.

– Что-то не получается? – мягко спрашивает он, облокачиваясь о парту. Темная голова близко; волосы распадаются на блестящие прядки. Алька не успевает даже покраснеть. Захлопывать тетрадь тоже поздно. Она опускает глаза и ей становится смешно – листок снизу доверху заполнен треугольниками-симбиотами. Она снова смотрит на Каркушу и загадочно улыбается. Даниил Андреевич смотрит на треугольники, а она смотрит на него. Класс замер в ожидании потехи – либо Смирнова что-то выкинет, либо Каркуша отмочит. Динамическая парочка. Алька ловит себя на том, что продолжает рассматривать Даниила Андреевича – теперь это еще удобнее. Лоб высокий, но слегка скошен назад; нос крупный, правильный, почти прямой… или нет. Нет, не с горбинкой, но плавно выгнутый, как щипец у гончей собаки. Верхняя губа бледная – усы пижонские сбрил недавно. И коротковата, и вздернута смешно. Длинный улыбчивый рот изогнут, как татарский лук. Подбородок серьезный, уверенный, но с дурацкой ямочкой. Глаза слегка раскосые, но в них она старается не смотреть. Данька чувствует какую-то неловкость, но откуда – не может уловить. Поэтому он слегка жмет плечами, выпрямляется и говорит: продолжим. Что-то в поведении Алевтины Смирновой от него ускользает, но он решает пока оставить все как есть. Музыка затихает, Каркуша меняет пластинку и начинает рассказывать про Джона Ф. Кеннеди. Слышно, как стрекочет о стекло муха; шипит старая пластинка; раздается улыбчивый голос Фрэнка Синатры – Нью-Йорк, Нью-Йорк.

– …Он вообще ничего так парень, да? – задумчиво спросила Алька, возвращая на стеллаж очередную просмотренную кипу.

– Да, он клевый. Бабник, конечно, но это уж мы все по мере возможностей, – усмехнулся Артур.

Несколько дней спустя Алька вышла в обед из своего добровольного заточения купить чего-нибудь на зуб и прогуляться. Было самое начало июня, свежий солнечный день с легким ветром с моря. Больничный киоск она не любила, ближе всего из общечеловеческого был ларек на остановке, где помимо сигарет, алкоголя, газировки и шоколадок недавно начали торговать пирожками. К пирожкам она и направилась, миновав проходную медсанчасти. Внезапно ее окликнули, и Алька даже не сразу узнала в припарковавшемся на той стороне улицы мотоциклисте аспиранта Терешонка. Она остановилась и увидела, как тот, убедившись в столь неожиданном и удачном совпадении, развернулся против правил и подрулил к тому самому ларьку на фырчащем стареньком «Урале» с коляской.