– Из Соснового Бора.
– Не знаю такой деревни… Наверное, где-то у Горовалдайского озера?
– Деньги тебе нужны вообще, Дань? Или за идею работаешь? – спросил Петрович, клонясь на повороте. Нужны, конечно, – сообразил Данька.
– Довольствие завтра и послезавтра. Приедешь в Управление. Еще и поговорить надо.
– Так точно.
– Около вас тоже пост будет, – кивнул Петрович. Они доехали до поворота на конюшню. – Товарища тебе оставляю, поселишь его где-нибудь.
Мрачный детина с автоматом поднял голову и тупо кивнул. У него было маленькое, будто скукоженное, лицо и крупные водянистые глаза.
– Рядовой Иконников, – сказал он. Подумал и добавил, – рядовой Сергей Иконников.
– Ну, бывай, – Петрович протянул руку, – до завтрева.
Данька вылез из машины. Рядовой Иконников уже стоял рядом и наблюдал носки своих ботинок.
Они прошли по дорожке вдоль парка – Данька бодро перемахивал лужи от вчерашнего дождя, рядовой Иконников угрюмо и равномерно хлюпал ботинками. Добрались до ворот. Надпись: территория охраняется собаками. Собаки – черная вечно беременная сука, валялась на чахлой травке, считай – в грязи, и гостеприимно взбивала эту грязь хвостом, до пузырей. Калитка была прикрыта на щеколду изнутри, Данька просунул руку и ловко ее отодвинул. Вошли во двор.
– Здесь надо сторожку поставить, – по-хозяйски сказал Иконников. Оглядел забор, снова пошевелил губами. – И проволоку натянуть.
Показалась Варвара. Иконников по-птичьи наклонил голову, лицо его слегка оживилось.
– А это что… телочка?
– Да, примерно.
– У меня супруга там дачу снимает. Правда, бывать получается нечасто. Знаете, я вынужден вас проводить к командиру, ничего особенного, просто формальность. Здесь ведь закрытая территория, здесь гражданским нельзя вообще-то. Вы не волнуйтесь только, это к лучшему. Быстрее попадете в свое Лебяжье, возможно, даже прокатитесь по новой железной дороге.
– Новой?
– Да, Военно-Ижорской, наверняка ведь слыхали. Идет от Ораниенбаума досюда. Вот я и выболтал вам военный секрет!
Он улыбнулся так, что в старых книгах написали бы – обворожительно. В темно-серых глазах плясали веселые искорки. Одним сильным движением перемахнул лужу после недавнего дождя, затем подал ей руку… Она на мгновение почувствовала близость стройного гибкого тела и легкий запах одеколона.
– А нельзя ли мне еще немного здесь задержаться? Тут очень красиво.
Лицо Даниила Андреевича моментально посуровело.
– К сожалению, это совершенно исключено. Вам следует уехать сегодня же. Давайте прибавим шагу, чтобы вы не опоздали на последний состав к Ораниенбауму.
…Утренняя больница пахнет смесью хлорки и страха, и эту ноту не спутаешь ни с чем, она улавливается так же, как феромоны – на животном уровне. Стараясь бодриться, Алька убрала куртку в пакет, сунула ноги в сменные туфли и побежала на травму по лестнице, чтобы разогнать кровь. Лифт, впрочем, все равно не работал, там кверху задом стояла уборщица и мыла пол. Здесь хлоркой пахло отчетливее.
– Доброе утро, теть Люся!
– Постой здесь, – хмуро приказал ему Данька. Обогнул раскинувшуюся через весь двор лужу, подскочил к Варе.
– О-ля-ля, товарищ лейтенант, – сказала Варька, – А это что за верста коломенская?
Иконников стоял у ворот, где сказали. Держал автомат у локтя нелепо, как палку на веревке, и во весь рот улыбался Варьке.
Данька в так называемом кабинете заполнял какие-то накладные, приказы, прочую муть. В окне сумерки; в сумерках светился забор, аккуратно выкрашенный Варей с внутренней стороны. Шевелились деревья. Этот черт Иконников соорудил себе у забора будочку и сидел в ней, как таракан в домике. Каждый раз, когда мимо проходила Варвара или еще какая девица, он высовывался и что-то шуршал – шутил типа. Девки сначала огрызались, потом перестали обращать внимание. Зато мальчик-тыква нашел себя – рядовой Иконников гонял его на угол за пивом, затем они часами что-то терли в «сторожке». На Варьку Паша теперь поглядывал с легким превосходством.
– Даниил Андреевич, здрасте, – зашла без стука.
– Бонсуар, – вяло кивнул Данька, не поднимая глаз от бумажек.
– Как вы домой-то поедете? – озаботилась Варвара. – Маршрутки не ходят.
Даниил Андреевич индифферентно пожал плечами. Варя подумала еще о чем-то.
– А этот хмырь теперь всегда у нас будет торчать?
Лейтенант кивнул и снова обратился к своим бумагам.
Сержант Варя выжидательно смотрела на Даниила Андреевича. Тот сидел, подперев рукой щеку. Думал о чем-то; без улыбки.
– А у вас-то девчонка есть?
– Нет. Наверное…
– А была?
– А, доброе! – женщина, не разгибаясь, извернулась, чтобы глянуть на Альку. – К своему герою опять?
– Ну да, к кому же еще.
– Ну и как там у вас продвигается?
Алька пожала плечами, неуверенно улыбнулась и промурлыкала:
– We shall overcome, we shall overcome, we shall overcome some day…
Уборщица выпрямилась во весь свой недюжинный рост, бросила тряпку в ведро, сняла перчатки, поправила косынку на пергидрольно-белых волосах.
– Ну и правильно. Но пасаран. Мы, бабы, такие. Усрамся, но не сдамся.
В отделение Алька вошла, все еще напевая.
– О, ты вовремя, – поймала ее у островка дежурной медсестры санитарка Маша. – Там твоего очередь мыться. Воняет уже на всю палату, соседи жалуются. Где санузел, знаешь. Там в тазик теплой водички возьмешь. Полотенце есть? Или казенное давать?
Вот тебе и оверкам, подумала Алька, покорно принимая в руки тазик и кусок мыла. И ничего он не воняет, хотя… Заставить Даниила Андреевича помыться ей еще ни разу не удавалось. Пока они продвинулись не дальше подачи судна и помощи во внутрикроватных перемещениях.
– Это еще зачем тебе? – Ворон встретил ее, недоверчиво косясь на тазик с водой. В ответ на его взгляд только пожала плечами и улыбнулась. Побоявшись выронить тазик из задрожавших рук, быстро поставила его на тумбочку. Раздвинула ширму, отгородив Данькину кровать от остальной палаты. Заглянула в тумбочку, достала нормальное мыло, с легким жасминовым ароматом, а не это, больничное, всегда напоминавшее ей запахом замученных бродячих собак, коих отлавливали по весне по всему городу и отправляли на живодерни. На Ворона старалась не смотреть, старалась сосредоточиться на простых сиюминутных действиях, но волнение выдавали руки. Они дрожали так сильно, что ей казалось, будто вся она вибрирует.
– Не знаю.
Яну он заметил сразу. Небольшая, мягкая и легонькая одновременно, по-особенному ладная – что дает только привычная уверенность в себе. На первой лекции ее не было, она появилась пару недель спустя – поступила на платное отделение. Она резко выделялась среди девчонок, попавших в универ сразу после школы: училась небрежно, замуж тоже вроде не собиралась. Кажется, они были ровесниками – Данька всегда знал, что истфак рано или поздно будет в его жизни, но до этого он еще по дури оттрубил два года в кулинарном техникуме. Получилось так, что умер отец, а через год мама во время гастролей познакомилась с мистером Робсоном. Мистер был коллега, какой-то ударник (барабанщик, то есть) из Нью-Йорка. Мама вышла замуж за Нью-Йорк, а Данька ушел жить к бабушке, поступать никуда не хотел, из вредности засобирался в армию. Кулинарный техникум возник случайно – он пошел туда за компанию и поступил по приколу; таким образом состоялась альтернатива Вооруженным Силам.
Чем занималась Яна до того, как возникла на истфаке, Данька не знал; возможно, что и ничем. В универ она приезжала на своей машине, посредством которой раз чуть было не задавила однокурсника Ворона. Машина была смешная, – длинноносый «бьюик» семидесятых годов, – но машина, не велосипед все же. Был темный осенний вечер, Яна находилась в расстроенных чувствах и предложила подвезти его до метро; затем попросила посидеть с ней в баре. В итоге «бьюик» всю ночь простоял в подворотне: пока они перемещались из одного кабака в другой. Кабаков тогда было немного, а ночной оказался и вовсе один – в подвале, с деревянными столиками и пластиковой зеленью. Мурлыкал муммий тролль; Яна говорила о том, как она любит историю, а родители дают бабки только с условием перевестись на факультет менеджмента. Первый семестр на истфаке оплатил ее «бывший», но на то он и бывший, чтобы теперь не платить. Данька слушал, пытался что-то советовать – ему искренне было жаль симпатичную девушку. Он не мог предложить ей денег, но пообещал помочь подготовиться к экзаменам, чтобы летом перевестись на бюджетную форму. Так началась эта странная дружба. Много позже Яна говорила, что если бы он в то время повел себя не как рыцарь (читай, лох), а как мужик, все было бы по-другому.
