Я ответил по-испански, отчего его жесткое лицо несколько смягчилось.

— Нет, — сказал я. — Мы сотрудники компании "Ардмонт Холидейз". А сюда просто зашли потанцевать.

Поочередно удостоив нас внимательным взором, он произнес:

— Хорошо, встаньте пока рядом с туристами.

Так мы и стояли, разбитые на три группы: местная молодежь, американские моряки и туристы. Что ж, по меньшей мере, нам ничего не угрожало. Что можно сделать с невинными туристами, случайно оказавшимися на месте происшествия?

Увы, я жестоко просчитался.

— Эй, парни, топайте за мной!

Американцы побрели вслед за полицейским; живописная процессия — одни прихрамывали, другие плевались кровью, третьи помогали ковылять наиболее пострадавшим товарищам.

Проходя мимо нас, Барни ухмыльнулся, обнажив окровавленную десну, в которой там, где ещё недавно помещалась пара здоровых крепких зубов, теперь зиял изрядный пробел.

— Пока, жебята! Жад был пожнакомишша. Шпашибо жа вшо…

— Топай, топай, — подтолкнул его военный полицейский, для вящей убедительности двинув великану дубинкой в ребра.

Бедный Барни.

Гигант, ухмыльнувшись напоследок, исчез за портьерой. Так уходят военные моряки — окровавленные, но непокоренные, с гордо поднятой головой. А вот Сэма Райана по-прежнему видно не было. Должно быть, его унесли во время боя.

Настал черед испанцев. Осатаневшие полицейские быстрехонько вытолкали их за дверь, подгоняя дубинками и возгласами:

— Vaya, rapido. Пошли, мол, и живо.

Парнишка, который уже успел обрыдаться, вопил:

— No fui yo! No es culpa mia! Не виноват, мол, чего пристали.

Впрочем, в ответ он удостоился только увесистого пинка под зад и не слишком доброжелательного пожелания заткнуться.

Когда последнего из аборигенов вытолкали вон, я впервые с начала сражения заметил Дюка Стаффорда. Красавчик скорчился в три погибели на колченогом табурете, прижимая пропитанный кровью платок к распухшему носу. Заприметив меня, он испепелил меня взглядом, а в следующую секунду сполз с табурета, проковылял к одному из блюстителей правопорядка и что-то ему сказал.

Полицейский выслушал его, внимательно посмотрел на меня, потом кивнул и устремился в нашу сторону.

— Сейчас что-то будет, — уголком рта шепнул я Патрику.

Приблизившись к нам, полицейский спросил меня по-испански:

— Вы пришли сюда вместе с этими американцами?

— Э-ээ, да, но не совсем…

— Пройдите со мной.

— Послушайте, сеньор…

— Venga! — рявкнул он. — Идите за мной!

Мы и пошли. А что, скажите на милость, нам оставалось делать?

Что ж, по крайней мере, путешествовали мы в сносных условиях — на заднем сиденье лендровера. Провинившихся янки засунули в военный транспортер, а испанцев затолкали в полицейский грузовичок.

Дверь лендровера захлопнули, заперли, после чего нас повезли в неведомом направлении в сопровождении двоих вооруженных полицейских.

— Уничтожу Стаффорда, — тихонько прошипел Патрик. — Кастрирую при первой же встрече.

— Не пугайтесь, девочки! — успокаивающе произнес я. — Нам ничего не сделают. Просто порасспросят о том, о сем — и отпустят.

Так оно и вышло. Правда, продолжались расспросы битых два часа.

Возможно, вам никогда не выпадала честь быть задержанным и препровожденным в мрачное серое и давящее на психику здание, в котором размещалось полицейское управление Пальмы. Если так, то не огорчайтесь и утешьтесь другой, более приятной забавой — покатайтесь, например, верхом на акуле или пощекочите за задницу тарантула.

Нам и вправду было там не до смеха.

— Интересно, куда нас посадят? — задумчиво произнес Патрик, оглядывая сырые и голые стены комнатенки, освещаемой лампочкой яркостью в полсвечи.

— Что? — переспросил я.

— В какую темницу нас заточат? В яму со змеями?

— Нет, в обыкновенную камеру со щипачами и громилами.

Патрик поежился.

— Боюсь, что ты прав.

— Хватит каркать! — прикрикнула Аманда. — И без вас тошно.

Как ни странно, девушки больше не выглядели напуганными. Должно быть, потому, что, в отличие от нас, не имели представления об испанской полиции. И я не собирался просвещать их на сей счет.

Двадцать томительных минут спустя тяжелая дверь приоткрылась и в каморку вошел пузатый полицейский в мешковатом мундире, заляпанном неровными жирными пятнами. Остановившись перед нами, он заложил пальцы за ремень, немного постоял, покачиваясь на носках и на пятках, потом буркнул по-английски, указывая на меня:

— Ты первый!

Мое сердце судорожно забилось. Покосившись на Патрика, я произнес с наигранной веселостью:

— Если я не вернусь, передай всем, что я пал смертью храбрых. Все свое состояние завещаю тебе. Прощай, друг.

— И выпивку тоже? — выкрикнул он вдогонку мне.

Я проследовал за Педро-Пузаном по длинному мрачному коридору. Не сойти мне с этого места, если в темных углах не попискивали крысы или какие-то другие мерзкие твари. Хотя, готов допустить, что это были давно не смазывавшиеся дверные петли. Миновав несколько обитых железом дверей, мы наконец остановились перед одной из них. Постучав, а потом подув на ушибленные костяшки пальцев, Брюхан пропустил меня вперед. Я ожидал, что окажусь в полутемном подвале, к стенам которого прикованы тощие, как скелеты, заключенные, извивающиеся под пытками инквизиторов. На самом деле, меня ввели в светлый и довольно уютный кабинет.

За крупным письменным столом восседал невысокий плюгавый и тощий, как глист человечек с черными как смоль волосами и тонюсенькими усиками. Вперив в меня пытливый взгляд, он указал на стул. Я сел, чувствуя себя на толику счастливее.

— Ваша фамилия? — спросил он, изготовившись писать.

— Тобин. Т, о, б, и, н. Рассел Тобин.

— Адрес и род занятий?

Я сказал.

Человечек приподнял голову.

— Как случилось, что вы пришли на дискотеку вместе с американцами?

Я выложил все без утайки.

— Вы видели, кто ударил американца ножом?

— Нет, — ответил я машинально, даже не подумав.

— Но вы при этом присутствовали?

— Было темно и очень многолюдно. Я ничего не видел.

Я не собирался ни в чем признаваться. Свидетелей у них было и так хоть пруд пруди, а мне вовсе не улыбалось торчать у них в течение месяца, дожидаясь вызова в суд. Чутье подсказывало мне, что нужно все отрицать. Мне предстояло жить и работать на Мальорке и, чем меньше меня ожидало общения с полицией, тем приятней обещала быть моя жизнь. Тем более, что один из злополучной четверки испанцев, захваченный в плен Барни, уже находился в руках местных блюстителей порядка.

— Значит, ничего полезного вы мне не сообщите? — заключил инспектор.

Меня так и подмывало выкрикнуть, что зачинщик — Дюк Стаффорд, который устроил всю эту кутерьму в рекламных целях, но я сдержался. Стаффорд ещё свое получит. Отныне за его заведением будет глаз да глаз. Любой чужестранец, занимающийся в Испании собственным бизнесом, остается чужестранцем. Один неверный шаг — и его вышибают под зад коленкой.

— Хорошо, вы можете идти, — вздохнул инспектор и перевел взгляд на Педро. — Приведите второго мужчину.

Когда дверь за Брюханом и Патриком захлопнулась, я заговорщически прошептал Лайле и Аманде:

— Учтите — про драку с ножом ни гу-гу. Вы ничего не знаете — ясно? — Я боязливо оглянулся по сторонам. — Нас наверняка подслушивают. Если вас заметут как свидетелей, нам всем конец. Усекли?

Девушки с готовностью закивали.

— Ой, как интересно! — Лайла захлопала в ладоши.

— Нет, мне это не в лом, — поморщилась Аманда.

Женщины!

Минут десять спустя вернулся Патрик, сияя, как новенькая песета, и идиотски ухмыляясь.

— Ха! Представляете — его двоюродный брат живет в Дублине!

Ну и везет же этому прохвосту!

— Все вы ирландцы одним миром мазаны, — проворчал я.

— Угу. Мы уж почесали языки про старый добрый Дублин. Старина инспектор хочет как-нибудь махнуть туда. Славный малый.