Я слез с табурета и нетвердой поступью проковылял через огромную гостиную. Пора, пожалуй, завязывать с коктейлями, решил я, чувствуя, как заиграл в голове хмель, и, завернув за ажурную ширму, увитую лианами, вошел в туалет. Господи, ну и заведение — настоящий чертог с белоснежными и раззолоченными стенами. Впрочем, любоваться на пышный декор я не стал, а, уединившись в кабинке и заперев дверцу, дрожащими руками извлек из карманов свой выигрыш и снова воззрился на него. Я пересчитал деньги трижды, прежде чем окончательно убедился, что это не сон. Да, я выиграл тысячу долларов, или, чтобы быть точным — девятьсот девяносто девять. Четыреста фунтов!

При мысли о том, что я ставил на кон по сорок фунтов, мне едва не стало дурно. "Голубком" эти чертовы снобы именовали сотню зеленых. Подумать только — после первых шести раундов я проигрывал шестьсот баксов! А вдруг бы я проиграл, и не десять конов, а двадцать… Или тридцать!

Что ж, поделом тебе, Тобин. В следующий раз потрудись хотя бы узнать, какова ставка, прежде чем ввязываться в игру. И что за голубок такой? Собственная выдумка? Студенческий жаргон? Воистину говорят: век живи — век учись. Интересно, чему ещё я научусь, пока не покину эту яхту. Если честно, то грызть гранит науки меня вовсе не тянуло. Я мечтал только об одном — как бы дать деру.

Я вернулся в бар в состоянии полуоцепенения. В гостиной, казалось, стало ещё более шумно, весело и накурено. Две пары кружились в интимном танце. Стив Реммик избавился от рубашки, а одна из девиц, распростершись у его ног, вылизывала ему грудь, покусывая за волоски. Д'Арблэ, Бирскин и Писбоди валялись неподалеку в окружении других шаловливых красоток в разном состоянии раздетости. Все они совершенно беззастенчиво целовались и лапались. Похоже, наклевывалась настоящая оргия.

Я взгромодился на прежний насест у стойки бара, недоумевая, куда пропали Каролина и Кларенс. Впрочем, по большому счету, мне было на них наплевать. Абдулла добился своего: голова кружилась, ноги предательски отяжелели. Я взглянул на часы; было почти одиннадцать. Меня нестерпимо тянуло домой. Я решил, что прикончу последний стакан и отправлюсь на поиски матроса, ответственного за катер. Попытаюсь уговорить его переправить меня на берег. В Пальме возьму такси. Хватит с меня этих аристократов — я сыт ими по горло.

Отвернувшись к стойке, чтобы допить свою последнюю на сегодня водку, я взглянул в огромное зеркало и… стакан замер на полпути к моим губам.

Должно быть, она уже давно стояла за моей спиной, разглядывая меня. Боже — ну и глазищи! А личико! Невыразимая прелесть! Оливковая кожа, облегающее леопардовое платье тончайшего шелка… Самое сексуальное существо, что я когда-либо видел.

— Что-то я вас прежде не встречала, — улыбнулась незнакомка. Голос низкий, грудной, обволакивающий. Американский Юг, решил я. От её пристального взгляда во мне взыграла тобинская кровь. Сердце колотилось так, что грозило перевернуть яхту вверх килем.

— Да, верно, — проквакал я.

— Как это приятно. Я — Ханичайл Лэзер.

— А я — Расс Тобин.

Она улыбнулась, ослепив меня сверкающими ровными зубками.

— Мне кажется, для начала это неплохо — а тебе?

— Лучше не бывает.

Не сводя с меня томного, гипнотизирующего взгляда, она обратилась к Мустафе:

— Али, сооруди-ка нам с Рассом парочку твоих самых особых коктейлей, да побыстрей. Нам ведь с ним предстоит срочно наверстать упущенное.

Прихватив по здоровенному стакану "особого", наполненному таинственной бледно-зеленой жидкостью, мы с Ханичайл присели на диванчик. Говоря "присели", я имею в виду "провалились" — я и впрямь почти утонул в мягчайшей подушке.

На возлежавшую рядом Ханичайл стоило посмотреть, скажу я вам. Леопардовое платьице казалось невероятно коротким, когда девушка стояла; в горизонтальном положении оно выглядело просто абсурдным. И не только из-за длины (оно едва прикрывало пупок), но и по причине абсолютной прозрачности. Иными словами, если бы не крохотные трусики, могло бы запросто показаться, что рядом со мной лежит совершенно голая девушка. Длинные стройные ножки, казалось, тянулись в бесконечность; не менее сладостные мучения причинял мне её очаровательный животик, то вздымавшийся, то опадавший в нескольких дюймах от моего лица. Я не мог оторвать глаз от этого зрелища.

Повернувшись ко мне, Ханичайл приподняла стакан и, игриво улыбнувшись мне, спросила:

— Как тебе коктейль нашего Али, милый?

Я пригубил стакан.

— Приятно. Немного отдает анисом.

— В основе здесь перно; что ещё добавляет туда этот хитрый прохвост знает лишь он сам. Но эта штука действует, можешь мне поверить.

Я отважился на изрядный глоток.

— А кажется вполне безобидной.

Девушка негромко рассмеялась. Немного удивленно и многозначительно. Уже тогда мне следовало насторожиться.

— Откуда ты, Ханичайл?

Она небрежно махнула стаканом.

— Отовсюду… В последний раз — из Танжера.

— Откуда ты знаешь Кларенса Хорнета?

Ханичайл странно улыбнулась и сказала:

— Ты, похоже, и впрямь новичок здесь. Сам-то ты как тут оказался? Мне кажется, ты не из их компании.

— Я сегодня днем познакомился с Каролиной Куртни…

Ее глаза изумленно расширились, и она устремила на меня заинтригованный взгляд.

— Так ты тот самый "Инглиш"? Курьер? И у тебя хватает духа сидеть здесь? Ты хоть представляешь, какую бучу ты учинил?

Что-то творилось с моим зрением. Ханичайл вдруг покачнулась и поплыла. Даже музыку куда-то повело. Я слышал слова Ханичайл, слышал и собственный голос, хотя говорил за меня, по-моему, кто-то другой, со стороны.

Вдруг Ханичайл рассмеялась; смех её донесся с другого конца гостиной.

— Кларенс там брызгает слюной, кипятится и грозится растереть тебя в пыль, а ты тут преспокойно развлекаешься…

— А в чем дело? — услышал я собственный голос. — Я не понимаю…

— Брось, не придуривайся. Мало того, что ты так нахально оттрахал его невесту, так ты ещё и приперся сюда вместе с ней. Кларенс, когда разойдется, готов на все. Поверь мне, я уже насмотрелась, на что он способен!

— Черт побери, — я судорожно сглотнул. — Но Каролина сказала, что ему наплевать… что она ему совершенно безразлична…

Ханичайл замотала прелестной головкой.

— Если малышу надоедает любимая игрушка, это вовсе не значит, что он готов отдать её первому встречному. А Кларенс — тот же малыш, хотя и великовозрастный. И характер у него прескверный, можешь мне поверить…

— Как… откуда ты знаешь про нас с Каролиной?

— Я была в соседней каюте и все слышала. Господи, как они орали! Ты и в самом деле трахнул её, Инглиш? Ты отважный парень! — Она ослепила меня улыбкой. — Слышал бы ты, как она расписала твои способности! Да после такой рекламы ты за одно лето станешь миллионером!

— Но я вовсе… Я хочу сказать…

— Слушай, Инглиш, на этой посудине найдется по меньшей мере полдюжины голодных баб, включая меня, которые отдадут половину состояния за то, чтобы с тобой перепихнуться! Не представляешь, какое счастье увидеть новую и такую симпатичную мордашку после до смерти надоевших рыл этих слащавых импотентов. Допивай свой коктейль, пропустим ещё по стаканчику, а потом уже посмотрим, на что ты в самом деле способен!

Следующие четверть часа напрочь вычеркнулись из моей жизни, словно кадры, вырезанные из фильма. После этого я помню лишь одно: как Ханичайл танцевала на краю бассейна. Впрочем, "танцевала" — не то слово. Настоящий леопард по сравнению с ней показался бы неуклюжим бегемотом!

Над залом плыла какая-то дикая, первобытная музыка. Все мелькало в калейдоскопе стробоскопического света. В этом гипнотическом мелькании извивающаяся фигура Ханичайл то появлялась, то пропадала, оставляя у зрителей иллюзию полной нереальности происходящего. Вдруг руки девушки исчезли за спиной, а в следующий миг леопардовое платье свалилось к её ногам. Я остолбенел. Ханичайл осталась абсолютно голой! Ни крохотных трусиков, ни набедренной ниточки стриптизерш — ничего! Она продолжала танцевать в чередующихся вспышках магического света, олицетворение дикой и первобытной Африки, прекрасное создание природы.