Я постарался пристально рассмотреть всех женщин. Все, как одна, заслуживали внимания. Просто поразительно, почему богатые женщины всегда выглядят столь привлекательно.

На одном из диванов я заметил мужчину, со всех сторон окруженного прехорошенькими кралями, каждая из которых старалась хоть чем-то угодить ему — поднести к губам сигарету, погладить, поцеловать…

Я узнал Стива Ренника — звезду сцены, экрана и дамских будуаров. Шесть футов четыре дюйма роста, сложением с регбиста. Пожалуй, Ренник был худшим актером за всю историю человечества, но в ковбойском наряде парень смотрелся просто сногсшибательно. Когда я уезжал из Лондона, в одном из вест-эндских кинотеатров как раз начался показ его новой картины, на котором, как выразился один из кинокритиков, "он всласть назевался". Тем не менее очередь женщин, желающих лицезреть его могучую фигуру, мальчишеское лицо, и насладиться тягучим техасским говором, змейкой обвивалась вокруг квартала. Девчонки просто теряли голову при виде этого красавца, который, в свою очередь, отнюдь не терялся, умело извлекая выгоду из массового обожания.

О его сексуальных подвигах ходили легенды. Не проходило и недели, чтобы одна из бульварных газетенок не живописала скабрезные подробности очередной захватывающей оргии на его техасском ранчо. Удивительно, но этот парень каким-то непостижимым образом находил время, чтобы сниматься в кино.

— Эй, ты в коброглаза играешь?

Я обернулся. Карл Бирскин разглядывал меня с нескрываемым любопытством.

— Мы знакомы?

— Э-ээ… нет.

— Как тебя зовут?

— Расс Тобин.

— Ты с кем здесь, Тобин?

— Э-ээ… с Каролиной. Она… привела меня.

Темные глаза Карла засверкали, а на губах заиграла презрительная усмешка. Он повернулся к остальным игрокам и провозгласил:

— Его зовут Расс Тобин, и его привела сюда Каролина.

Рыжий и Усатый осмотрели меня — с некоторым интересом, как мне показалось, — потом переглянулись. Теперь все трое усмехались одинаково. Надменно и презрительно.

— Ясно, — проронил Рыжий. — В коброглаза сгоняем, Тобин?

— Э-ээ, да, с удовольствием.

Что за коброглаз такой, черт побери?

Усатый-Гаучо сказал:

— Мы играем по голубку за кон — нормально?

— Да, замечательно…

Хоть убей, не знаю, что такое "голубок".

— Как, говоришь, тебя зовут? — переспросил Усатый.

— Тобин. Расс Тобин.

— Хватит с нас и Тобина. Я — Д'Арблэ. Это — Бирскин… А этот вот Писбоди. Выбрасывай, кому начинать, Тобин.

Я принял у него из рук стаканчик с двумя костями. Перед нами на столе стоял ящичек длиной в фут, шириной дюймов в девять и в пару дюймов глубиной. Он был разделен на два отделения. Одно из них предназначалось для того, чтобы выбрасывать кости. Второе занимал ряд цифр, от единицы до девяти — каждая помещалась в отдельной рамочке. Со стороны игра показалась мне исключительно простой. После каждого броска вычисляли выброшенную сумму и соответствующую цифру выводили из игры, накрывая её пластмассовым кружочком. Когда кружочек снимали, под ним приоткрывалась какая-то буква. Я предположил, что эти буквы и составляли слово "коброглаз". Я также догадался, что цель игры заключалась в том, чтобы поочередно выбросить все нужные числа.

Я сделал первый бросок. Два и два.

— Четыре, — возвестил Бирскин, забирая стаканчик.

Он выбросил пять. Д'Арблэ — семь. Рыжий Писбоди — девять.

Писбоди открыл игру.

Первым броском он набрал девять очков и накрыл кружком девятку, приоткрыв букву "з" в "коброглазе". Затем он выкинул семерку и обнажил букву "л". Выбросив затем девять, он накрыл кружками сразу две цифры четверку и пятерку, — открыв "р" и "о". Он продолжал бросать, пока в "коброглазе" не остались всего две буквы — вторая и третья. Бросок. Шесть очков. На очко больше, чем требовалось. Ему осталось набрать пять.

— О, черт, — сплюнул Рыжий.

— Писбоди… пять очков, — провозгласил Бирскин, записывая его результат шариковой ручкой прямо на столе. — Д'Арблэ, ты следующий.

Д'Арблэ кидал здорово. Мне уже показалось, что он очистит всего "коброглаза", но он остановился на последней букве.

— Д'Арблэ… два, — записал Бирскин. — Теперь моя очередь.

Он сделал всего два результативных броска, накрыв девятку и восьмерку, а вот после третьего хода на костях выпали две единицы. Это и оказался пресловутый коброглаз — несчастливый бросок в данной игре.

— Тьфу, блин! — прогремел Бирскин. — Что за невезуха!

Оказалось, что после такого хода право на бросок переходит к следующему игроку.

Я встряхнул кости и выкинул их на игровое поле. Дьвольщина — коброглаз с первого же броска!

— Не повезло! — гоготнул Д'Арблэ. — Я выиграл. Запиши, Бирскин.

Мы сыграли ещё раз. Д'Арблэ снова взял верх.

В третьей игре победителем вышел Бирскин.

В четвертой пальма первенства досталась Писбоди.

Счастье решительно отвернулось от меня. Я проиграл четыре голубка кряду.

Подкатил Мустафа.

— Еще выпьете, сэр?

Он произнес это так, словно я и впрямь нуждался в том, чтобы промочить горло.

Д'Арблэ выиграл в пятой партии, Бирскин — в шестой. У меня не получалось ровным счетом ничего. Три моих броска закончились коброглазом уже после двух или трех попыток. Мне это уже начало надоедать — да и в голове немного зашумело. Мустафа наливал мне практически чистую водку.

— Твой черед, Тобин, — сказал Бирскин.

Это был седьмой раунд и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, все изменилось. Недаром говорят, что новичкам везет. В этом раунде фортуна улыбнулась мне: все остальные выбросили коброглаза, и я вышел победителем всего лишь с одним удачным броском. Затем я выиграл следующий тур, а за ним ещё один, обойдя Бирскина лишь на одно очко. После этого разок отличился Д'Арблэ, а потом настал нескончаемый тобинозой — эра Тобина. Фартило мне совершенно бессовестно, ведь до этого я играл в кости всего раз в жизни. Клянусь, что я ничего не делал — просто тряс кости в стаканчике, но всякий раз выпадало нужное число. Мы уже играли больше часа, но вот, после моей десятой подряд победы, Бирскин отбросил в сторону ручку и процедил:

— Ну и прет же, блин, этому парню! Все, с меня хватит. Он разделал нас под орех — на десять конов. Расплатитесь с ним — с каждого по три тридцать три.

Черт побери — я обставил каждого из них на три доллара и тридцать три цента. Десять долларов… почти четыре фунта! Пожалуй, свожу Патрика в ресторан…

Плюх… плюх… плюх… Передо мной выросли три стопочки зеленых бумажек.

— Спасибо большое, — произнес я, но моих партнеров уже и след простыл; расплатившись со мной, они дружно устремились к распростертому на подушках Стиву Реммику, окруженному гурьбой девиц.

Я сложил доллары вместе, немного смущенный своим выигрышем. И тут мой взгляд впервые упал на них. Перед глазами вдруг все поплыло. Сердце екнуло. Сверху лежала стодолларовая купюра!

Первая мысль — кто-то из игроков ошибся. Все они давно были под мухой. Должно быть, один из них по ошибке достал стодолларовую бумажку.

Я отодвинул её, чтобы проверить остальные банкноты и — едва не упал с табурета. Еще одна сотня! И еще! Затем двадцатка… десятка… три однодолларовых бумажки… и опять сотня! И ещё одна! И еще!.. Черт побери, на что же я играл!

Я осторожно огляделся по сторонам, ожидая, что взгляды всех присутствующих прикованы ко мне, но увидел, что все заняты своими делами, не обращая на меня ни малейшего внимания. Даже Ибрагим куда-то отлучился. Я распихал деньги по карманам, дрожащими пальцами вынул сигарету и закурил. Мне вдруг показалось, что я очутился в каком-то нереальном мире. Неужели это и впрямь я? Я потянулся к своему стакану и едва осушил его, как подкатил Ахмед — он, оказывается, ходил за льдом.

— Игра закончена? Хотите ещё выпить, сэр?

— Да, пожалуйста… А где здесь гальюн?

— "Гальюн", сэр?

Как называется уборная у этих чертовых янки?

— Этот… как его — сортир?

— В углу, сэр, за раздвижной ширмой.