— Нельзя же так подкрадываться! — возмущённо вскрикиваю я, вытаскивая ноги из воды, поворачиваясь к магу и попутно пытаясь понять, как он умудрился пройти всё это расстояние, не шелохнув пирса. И не без удивление обнаруживаю, что Снейп стоит босиком, на какие-то несколько сантиметров выше поверхности досок. Магия.

— Жаль, думал, свалишься, — цокает языком зельевар, всем своим видом изображая разочарование. Но не успеваю я начать возмущаться, как перед моим носом появляется стеклянный контейнер с светящимися насекомыми внутри.

— Светлячки? — перевожу я непонимающий взгляд с добычи на Снейпа.

— А кого ты там ожидала увидеть? Да, представь себе, такая ерунда, как сушеные светлячки, уходит для зелий в промышленных масштабах, — тут же недовольно морщится мастер, отчего мне почему-то сразу становится смешно.

— Я ожидала, что там будет… ну, не знаю… какой-нибудь розовый фосфоресцирующий помпон с крыльями стрекозы, например.

Снейп, тут же забыв про недовольство, начинает на меня коситься, как на сумасшедшую.

— Я начинаю искренне радоваться тому, что ты не умеешь колдовать, — наконец резюмирует волшебник, опускаясь рядом со мной.

— Кстати, мог бы сказать, что ты светлячков ловишь. Уж с ними бы я тебе смогла помочь.

— Ага, и перепугала бы своими песнями всех жителей берега… — вдруг Снейп замолкает, пристально уставившись мне в глаза тем самым своим взглядом, под которым хочется исчезнуть.

— Ну что опять-то?! — жалобно мяукаю я, чуть отползая в сторону, потому что глаза Северуса начинают светиться каким-то нездоровым огоньком, явно означающим, что маг что-то задумал.

— Ты можешь сейчас начать петь? — Снейп нервно облизывает губы, подаваясь вперёд, не давая мне и малейшего шанса на побег.

— Могу, а что вдруг случилось-то? — осознание того, что борт пирса заканчивается через каких-то сантиметров двадцать от моей попы, явно ознаменовало, что теперь отступать я могу разве что в воду.

— Тогда пой, это у тебя лучше всего получается. — Снейп резко подскакивает на ноги и, сделав два шага в сторону, вдруг начинает стягивать с себя рубашку. Единственное, что у меня получается выдать на все это действо, так это задушенный сип, долженствующий обозначить мое полнейшее непонимание происходящего. Северус замирает, одаривая меня таким выразительным взглядом, что я тут же начинаю сомневаться в том, кто из нас двоих спятил. Выглядит так, будто это я тут не понимаю очевидности происходящего.

— Там, — Северус снова опускается рядом со мной на корточки и тыкает пальцем куда-то по направлению к центру озера, — живет водный народ. У меня с ними отношения, мягко говоря, не очень хорошие. В первое весеннее полнолуние, — рука мага перемещается выше, указывая мне на луну, видимо, решив разжевать мне всё ну совсем как для слабоумной, — у них созревает один очень занятный корешок, который я давно думал как раздобыть. Так вот, ты — поёшь, я — добываю этот корешок.

— Стоп, погоди, погоди, в смысле я пою?

— Да что ж тебе всё нужно объяснять. — Северус закатывает глаза к небу. — Морской народ испытывает слабость к красивой музыке. На твоё пение точно соберутся все.

— То есть ты собираешься обворовать морской народ? — понимание происходящего начинает со скрежетом складываться.

— Ну не то чтобы обворовать, скажем так, они этими кореньями вообще не пользуются, но и жителям с поверхности они их не дают просто из принципа.

— И что я должна делать?

Боги, куда катится моя жизнь? Почему я участвую в этом акте вандализма?

— Просто пой, что угодно. Главное громко, я должен тебя слышать, — Северус на мгновение замолкает, внимательно заглядывая мне в глаза. — А то могу обратно не вернуться, — добавляет он тише, и судя по серьёзности тона, это действительно правда.

Снейп снова поднимается на ноги и уходит мне за спину, по всей видимости, раздеваясь. Духу обернуться у меня, понятное дело, не хватает, хотя в определенный момент, к собственному ужасу и стыду, я ловлю себя на доле кошачьего любопытства.

Значит, надо петь.

— Жил однажды на свете Дьявол,

По морям-океанам плавал,

А тебя никогда не видел,

Обо мне никогда не слышал, —

Начинаю я неуверенно, чуть подрагивающим от напряжения голосом. Сажусь удобнее, подобрав под себя ноги.

— Он украл с неба ясный месяц

И спустил ладьёю на волны.

Он приходит с ночным приливом,

У него весло из оливы.

Сзади раздаются шаги, и я снова дёргаюсь, когда вдруг мне на плечи опускаются чужие руки.

— Громче пой, и лучше закрой глаза, а то можешь испугаться. Главное — не переставай петь, пока я не скажу, что хватит.

— Хорошо, — тут же покорно соглашаюсь я, зажмуриваясь. Смех да и только, это как какая-то коллаборация из сказок народов мира. «Не оборачивайся, чтобы покинуть подземное царство» и иже с ними. Но я всё-таки начинаю петь громче. Достаточно быстро становится понятно, что при всей моей любви к Мельнице, в этот раз она мне не особо поможет, поэтому со скрипом пришлось воскрешать в памяти саундтреки к фильмам, куски из мюзиклов и всё, что только может быть красивым и петься громко.

— Раз в столетье Солнце спит,

Лучей сиянье погасив,

Их иссякает водопад,

Тепло и свет несущий нам.

Жизнь в мечтах проходит прочь,

Впереди желаний ночь,

Веру под конец времён

Не теряй — таков закон.[1]

Раздаётся какой-то странный звук, словно что-то слегка ударяется о воду, а в следующее мгновение пирс подо мной начинает медленно, но уверенно раскачиваться вверх-вниз, отчего становится достаточно страшно.

— Хочу, чтоб ночь эта

Продолжилась вечно,

Чтобы мрак море света

Одел в берега;

Как я хочу, словно Солнце, уйти —

В грёзы,

Слёзы,

С тобой.

И я пою. Громко, почти навзрыд. Пожалуй, моя самая любимая песня Nightwish, и так хорошо вписавшаяся во всё происходящее безумие. Ведь действительно, прекрасная весенняя ночь, и действительно, я не хочу, чтобы она заканчивалась. Где-то совсем рядом мелодию подхватывает странный духовой инструмент, своим жалостливым звуком напоминающий вистл.

— В сердце пусть царит печаль —

Мой бог прогонит её вдаль,

Я много тысяч лун в пути —

Но всё ищу, куда идти.

Две с лишним сотни светлых дней

Одной лишь ночи не ценней —

Поэтов время волшебства,

Пока не кончатся слова…

Судя по окружающему меня рокоту, Сев не ошибся, и морской народ действительно явился на меня посмотреть. Всё бы ничего, но за пением я напрочь потеряла счёт времени и теперь с ужасом поймала себя на глупой мысли — ещё каких-то полчаса, и мой запас «чтоб было громко» начнёт подходить к концу. Как-то я обычно не по этому принципу составляла свой репертуар. В ход идёт и Уэбер с его «the Phantom of the opera», правда, переложенный мною больше на оперный манер, и ария Царицы ночи из моцартовской «флейты», с колоратурой, которую мне, по идее, петь не положено.

— However cold the wind and rain

I’ll be there to ease your pain

However cruel the mirrors of sin

Remember beauty is found within.[2]

Выдаю я обрывок очередной Найтвишевской песни, тут же переходя к вокализу оттуда же. На усилившийся вокруг рокот обращаю внимание не сразу. Дыхание заканчивается, а в следующую секунду мне на плечи снова опускаются чьи-то руки. Тут же в нос ударяет характерный запах воды и тины, который до этой секунды совсем не ощущался.

— Саша, ты чудо. Достаточно, — раздаётся у меня над ухом в то же мгновение, от чего я тут же, неосознанно, открываю глаза.

— Ты весь мокрый, — озвучиваю я первую пришедшую в голову мысль, потому что Северус, мокрый как мышь, оказывается настолько близко, что ручьи воды с его волос и рук совершенно бессовестным образом мочат мне шаль на плечах и подол платья.

— Удивительно, не правда ли? — тут же со смешком фыркает маг, наконец отодвигаясь в сторону и с грохотом опускаясь на деревянные доски.

И вот этот вот гроза подземелий, ужас всея Хогвартса?