Луи меняет позу, прислоняется спиной к решётке, разделяющей камеры, слышит, как-то же самое делает за спиной Найл. К ним подходит Гарри, плюхается рядом.

— Сложное у тебя лицо, — без особого интереса бросает он.

— Я думаю.

— Кто бы сомневался, — хмыкает Найл. — Результаты-то есть?

Луи пожимает плечами. Он уверен, они все тут думают примерно об одном и том же: о Лиаме, о вероятности спасения, об упущенных возможностях. О Зейне, разумеется, который отполз от них подальше и делает вид, что никто ни на кого не орал и ни в чём не обвинял, они вообще не знакомы.

— Это определенно не женщины виноваты в том, что мы оказались в тюрьме, — говорит Найл.

— Определённо, — соглашается Гарри.

Определённо. Одна прожила с ними дольше полугода, и вообще-то всё было вполне удачно. Луи вообще не думает, что кто-то или что-то виновато в их теперешнем положении, хотя, видит Бог, обвинить кого-нибудь или что-нибудь ему очень хочется.

Лязгает запор на двери, слышатся голоса на лестнице, и пираты переглядываются — для ежедневной прогулки британских солдат вдоль их камер с целью поглумиться ещё рано. Но солдаты заходят в коридор, выстраиваются вдоль стены, а за ними, наконец, сиятельно вплывают виновники переполоха: высокий моложавый губернатор Мендес и его племянник. Оба одинаково морщатся, того и гляди носы платками закроют. Понятное дело, тут ни помыться, ни поспать — пираты, которых повесят в назидание одним и для развлечения других, должны выглядеть облезлыми бродягами, а не нормальными людьми. Судя по впечатлению, которое они оказывают на Мендесов, выглядят и пахнут пленники вполне соответствующе этому плану.

Зейн в своём углу не предпринимает даже попытки подняться навстречу местным властителям, и это странно развлекает. Как и злобный взгляд Анвара. Интересно, Ле Вассёра не взяли или он сам отказался иметь дело с мерзкими разбойниками? Или всё ещё сапоги оттирает после визита в трюм?

— Вам известно, почему вы здесь, — губернатор решает не терять времени на красноречие; возможно, тюрьма для него всё же слишком воняет. Пиратам, если спросите, тоже не нравится. — Вы признаны виновными в пиратстве, нанесении ущерба Британской короне, похищении английских подданных и убийстве. Зейн Малик, — губернатор поворачивается к Зейну, — вам в вину вменяется пиратство и государственная измена. Вы все приговорены…

— Уже признаны и приговорены? — с самоубийственным весельем перебивает Луи. — Почему меня не позвали на суд, я с удовольствием прогулялся бы. Я нахожу, что мы слишком долго сидим на одном месте.

Губернатор вперяет в Луи тяжёлый взгляд светлых глаз, куда более тяжёлый и суровый, чем выходит у Анвара. Но Луи продолжает вежливо смотреть в ответ, после Саймона Коуэлла мало кто может впечатлить.

— Не было никакой необходимости тратить время судьи на то, чтобы вы могли попытаться что-то сказать, ваша вина очевидна. Вы все приговорены к смерти через повешение. Послезавтра на закате.

Луи трёт заросшую щёку. Значит, срок им назначен. Не слишком скоро, могли вообще повесить прямо в порту, но решили даже соблюсти формальности.

Зейн, наконец, поднимается, подходит ближе к решётке. Меряет взглядом Анвара и отворачивается к его дяде.

— Что вы сказали Джелене, губернатор?

Ох, так вот во имя кого Зейн предал друзей и отправил их к крысам в тюрьму. Не Джеленой ли звали одну из красивых девиц рядом с Анваром, которые присутствовали на казни Джеффа?

— Правду о тебе и твоём предательстве, — хмыкает Анвар.

— И о том, что никакой ты не солдат, а всегда был пиратом, предателем, который купил себе патент и разрешение к ней приблизиться, — любезно добавляет его дядя.

Анвар на секунду растерянно хмурится, будто этой части разговора с Джеленой он не слышал. У Зейна глаза темнеют до черноты, заметно даже в полутьме, нижняя челюсть выдвигается вперёд и всё лицо каменеет. Он игнорирует Анвара, продолжает смотреть на губернатора. Губернатор в ответ смотрит на Зейна как на заговорившую крысу, но продолжает по-светски с ним беседовать и вежливо отвечать.

— И у неё не возникло к вам вопросов, как мне это удалось?

— Разумеется, нет. Моя племянница научена верить своей семье.

Милейшая семейка эти Мендесы. Луи очень, очень интересно, как Зейн вообще с ними связался и как племянница губернатора относилась к нему?

Губернатор не ждёт новых вопросов, разворачивается, и то же делает Анвар, но их останавливает на этот раз Гарри.

— Вы правда так обеспокоены справедливым наказанием?

Губернатор саркастически изгибает бровь, выражая отношение и к вопросу, и к тому, что какие-то там пираты смеют с ним заговаривать.

— Я правда хочу, чтобы вы ответили передо мной, моей семьёй и, пожалуй, семьёй миссис Клементс, которая доверилась моей защите. Мы скорбим вместе с ней и её внучкой, ведь вы оставили моего племянника без невесты.

Все слова губернатора кажутся таким диким нагромождением откровенности о собственной кровожадности и показушных фраз достоинства, что вызывают сомнения в его способности хоть что-то чувствовать в принципе.

— Тогда не стоит думать, что ваши собственные преступления останутся без ответа, — с мрачной угрозой произносит Гарри.

Луи самого от этого тона коробит, а Анвар Мендес вовсе теряет маску, смотрит на Гарри с тревожным опасением, и если бы у Луи ещё оставались сомнения в справедливости подозрений Гарри, сейчас они исчезли бы. Губернатор тоже ощутимо напрягается, впервые за весь свой визит. Он бросает быстрый взгляд на Гарри, потом почему-то на Зейна, но ничего не говорит. Прихватывает племянника за плечо и выводит вон.

Солдаты шагают за ними, и через минуту тюрьма снова становится тихой, только слышно, как копошатся потревоженные крысы и шагают люди наверху. Зейн опадает на пол, кладёт голову на скрещенные руки. Гарри зло хмурится.

— Какой дорожкой ни иди, конец один, — Тео сплёвывает на пол.

— Да только вся суть в этой дороге, — философски откликается из своей камеры Эрколе. — Моя вот мне нравилась.

Луи молча соглашается. Вспоминает свою извилистую дорогу, поворачивает голову влево: за решёткой Найл, под боком Гарри. Почему-то вспоминается вечер, когда Гарри сказал, что Десмонд Стайлс его отец. Может, с этого вечера для них всё и началось по-настоящему? Может, тогда они и сделали выбор, который превратил их в то, что они сейчас? Они все сделали выбор, что бы там ни думали теперь некоторые.

— Чтобы вы знали, я ни о чём не жалею, — заявляет Луи. — Ни о чём из того, что мы делали. Потому что, будем честны, это всё было нашим выбором, и мне понравилось.

— Томмо, ты там не прощаться собрался? — удивляется Найл.

— Прощаться? Боже упаси, у меня есть время до послезавтра.

Послезавтра — это ужасно скоро. Сейчас уже перевалило за полдень, а значит у них остались всего какие-то сутки жизни. Луи умирать не хочет, но вариантов выжить пока не предвидится. О подкупе они думали в первый день, тогда же и выяснили, что подкупать солдат нечем, а значит вся надежда на помощь извне. А это опасно для помощников.

— Если Лиам цел, он за нами полезет, — говорит Гарри. — Лиам и порох — это рабочий вариант.

— Я бы полез, — соглашается Найл. — Главное, чтобы успешно. Потому что меня не привлекает идея о том, что мне сломают шею на радость жителям этого славного острова, я ещё пожить хочу.

Найл не договаривает, но Луи и Гарри и так в курсе, пожить он хочет ради Паулы. И умирать на её глазах не хочет совсем никак.

— Лиам и порох — это рабочий вариант, — повторяет Гарри.

Плана у них нет. Даже дерьмового.

Умирать Луи не хочет, не хочет оставлять своих сестёр. И Мидлтон.

Луи закрывает глаза и откидывается головой на решётку. Тюрьму видеть уже сил нет, а мысли блуждают в голове, как потерявшиеся козы.

Он думает, одобрила бы мама хоть что-то в его жизни? Одобрила бы его дружбу, не смотря на то, что его друзья пираты. Наверное, Мидлтон бы одобрила. Вероятность того, что он когда-либо об этом узнает, примерно никакая, ему прямая дорога в ад. И единственная причина об этом сожалеть это невозможность встретить мать, всё остальное его как-то мало трогает, хотя умирать не хочется совершенно.