«Зря он стал спорить с Комаровым, – подумал я. – У кого цифры в руках, тот всегда прав».

– Малышев! – закончив тыкать Клементьева носом в упущения по службе, Комаров поднял с места нашего начальника РОВД. – Городская свалка находится на твоей территории? Завтра представишь мне обзорную справку о ней. Даже не так. Не будем откладывать полезное дело в долгий ящик. После совещания зайдешь ко мне и все устно доложишь.

Еще некоторое время будущий начальник штаба опрашивал руководителей органов о перспективах окончания полугодия, кого-то из начальников хвалил, кому-то угрожал выговором. За полчаса до обеда Комаров объявил об окончании совещания и распустил всех по домам. Я и Малышев пошли к нему на ковер.

В кабинете у Комарова начальник райотдела подтолкнул меня вперед.

– Товарищ майор, вот он, Лаптев, все вам расскажет о городской свалке. Он лучше меня разбирается в обстановке на полигоне.

– Присаживайтесь, товарищ Лаптев, – предложил бледнолицый «граф». – Рассказывайте, что там у вас и как.

Я подошел к столу Комарова, не спрашивая разрешения, по-хозяйски разложил на столешнице папки с бумагами.

– Это территория, занимаемая полигоном твердых бытовых отходов, – я провел рукой над папками, посмотрел на «графа». Он согласно кивнул, такой наглядный рассказ его устраивал. – Полигон делится на две части: свалка бытовых отходов и полигон для строительного мусора. У полигона для строительного мусора день и ночь горит отвал. Отвал – это такая широкая траншея, в которую бульдозером спихивают все, что может гореть. Один раз в неделю отвал подпитывается самосвалом угля.

Комаров закурил, выложил пачку папирос перед собой. Я забрал папиросы и пристроил их на углу у крайней папки.

– Это недостроенное одноподъездное пятиэтажное здание, – сказал я, показывая на пачку «Беломора». – От него сейчас торчит один остов. Сколько я ни пытался узнать, зачем кто-то начал строительство здания на границе полигона твердых бытовых отходов, все тщетно. В управлении градостроительства и БТИ на него нет никакой документации. Стройтрест, который занимался его возведением, слился с головной организацией и весь архив передал ей. Сейчас архив находится в городе Новосибирске, и я к нему доступа не имею.

– Какой у нас все-таки бардак в стране! – искренне возмутился Комаров. – Давно пора порядок наводить. Если здраво подумать, зачем строить здание рядом с помойкой?

Мы с Малышевым пожали плечами, мол, не наше дело за стройками следить. Меня так эти руины вообще не касались – их возвели лет десять назад, когда я еще в средней школе учился.

– Сейчас я вам расскажу одну историю, – оживился Комаров. – Как-то поехали мы за грибами большой компанией. От ближайшего населенного пункта удалились в лес километров на пять, не меньше. Смотрим, посреди поляны лежит бетонный блок, толстый такой, для фундамента. Блок уже весь мхом порос, в землю просел. Вот спрашивается, кому было надо бетонный блок в чащу переть? Его же просто так не утащишь – грузовик нужен как минимум. Походили мы вокруг блока, так ничего и не поняли. Ну да ладно, это было небольшое лирическое отступление. Продолжайте, товарищ Лаптев!

На левый угол стола я положил свою фуражку.

– Это поселок, именуемый в народе Нахаловка.

Комаров согласно кивнул, название ему было знакомо.

– Для управления градостроительства и архитектуры этого поселка не существует, но по факту он есть. Жители его в основном занимаются работами на полигоне. Главный их промысел – сбор пустых бутылок.

– Все хорошо, все понятно! – перебил меня Комаров. – Допустим, гипотетически, что цыгане-люли прорвались к нам в город. Где они остановятся?

– Вот здесь, у полигона бытовых отходов, напротив поселка Нахаловка.

– Не рискованно для них?

– Если цыгане не станут покушаться на стеклотару, то, я думаю, большого конфликта с местным населением у них не будет.

– Так, еще вопрос. Почему вы думаете, что люли станут табором у свалки с бытовыми отходами, а не у полигона со строительным мусором?

– Строительный мусор – вещь специфическая. Жители Нахаловки, например, разбирают вывезенную на полигон кирпичную кладку на отдельные кирпичи и продают их для дачного строительства. Схема добычи кирпичей и их сбыта давно отлажена, в них задействованы не только жители Нахаловки, но и водители грузовиков, бригадиры-посредники. Человеку со стороны там делать нечего. Если он и насобирает кирпичей, шифера или досок, то просто никуда не сможет его сбыть. Другое дело – бытовые отходы. Там всякое может попасться.

Комаров минуту подумал, отстучал пальцами барабанную дробь по столу, выудил из «недостроенного здания» папиросу, закурил.

– Завтра к утру набросайте для меня коротенькую справочку о полигоне. Схемы рисовать не надо, в экономические аспекты жизни маргинальных слоев общества углубляться не стоит. Опишите все в двух словах, с упором на географическое расположение объектов. Николай Алексеевич, – обратился Комаров к моему начальнику, – я констатирую похвальное знание вашими сотрудниками обстановки в районе. Не зря партия учит нас, что вся сила преобразовательного движения – в молодежи. Работайте в этом направлении. Успехов вам!

– Смотри не возгордись, «племя младое, незнакомое», – подколол меня Малышев на выходе из областного УВД.

Я пропустил его язвительный пассаж мимо ушей и спросил то, что меня заинтересовало в ходе совещания:

– Николай Алексеевич, я начал работать с Клементьевым в 1982 году. Если не ошибаюсь, его еще два года назад в начальники райотдела прочили, а воз и ныне там. Кто ему палки в колеса ставит?

– Клементьев сам себе ходу не дает. Ты знаешь, что ментов губит? Вот и весь сказ. Про справочку для Комарова не забудь!

Малышев перешел через дорогу, сел в ожидавшую его служебную «Волгу» и укатил. Скорее всего, домой, обедать. Начальники всегда едят дома, на обедах в столовой экономят. Я посмотрел по сторонам. Никого из знакомых, кто бы подбросил меня на машине до райотдела, уже не было. Пробормотав: «Всегда так», я пошел на остановку общественного транспорта.

По пути я вспомнил о Клементьеве.

«Как говорится, «губит ментов не пиво»! Губят их или водка, или женщины. В особом пристрастии к слабому полу я вроде бы Геннадия Александровича не замечал, а вот про спиртное ничего сказать не могу – давненько его не видел».

По трудно объяснимым причинам с тех пор, как я перешел работать в Кировский РОВД, Геннадий Александрович Клементьев стал относиться ко мне с прохладцей, словно я кулуарно критиковал фасон его новых брюк. Так бывает – поддерживаешь с человеком приятельские отношения, потом бах! – ни с бухты-барахты, на ровном месте, разошлись пути в разные стороны, и от былых теплых чувств осталось только холодное «Здравствуйте!» при встрече.

На остановку подошел переполненный трамвай. Спрашивается, куда все эти граждане в разгар рабочего времени едут? Что им всем надо в Кировском районе? Ничего интересного там нет. Пока нет. Вот если цыгане прорвутся, то жизнь наверняка колоритнее станет.

Пробившись сквозь толпу на заднюю площадку, я оттеснил от поручня какую-то костлявую гражданку и замер, разглядывая пейзаж за окном.

На областном дворце спорта, во всю торцевую стену, красовался плакат «Социализм – это спорт!». Под лозунгом о сплаве спорта и социализма к финишной ленточке бежали одетые в трусы и майки немолодые спортсмены. По замыслу автора плаката, бегуны были рабочими, после трудовой недели занимающимися бегом на длинные дистанции. Логично! Спиртного в стране не достать, что еще остается делать? Бежать, бежать куда глаза глядят!

Зачем у нас на каждом углу развешивают плакаты, которые ничего, кроме раздражения, не вызывают? Мы живем в обстановке тотальной лжи и лицемерия. Ничему верить нельзя! Включишь телевизор: как хорошо в стране советской жить! Всюду радостные лица и изобилие. Зайдешь в магазин, а там – мама дорогая! – за каким-то разжиженным молоком очередь в полкилометра. По всему городу плакаты, призывающие к трезвости, а вечером идешь домой – пьяные на каждом углу стоят. Сегодня в гастроном у моего общежития завезут водку. После двух часов у винно-водочного отдела будет «битва народов», все трезвенники района за бутылкой слетятся. И так везде и во всем – кругом одно вранье. Такое ощущение, что мы живем в двух параллельных измерениях: реальном и вымышленном, где все благостно и гладко.