Ему хотелось скорее проверить работу препарата, пока его дочь медленно умирала. В том, что мозг сложнее он оказался полностью прав, мозг человека не только сложнее, но и опаснее…

Он приоткрыл дверь и вошел в палату, внутри него билось сердце, как у мальчика на первом свидании, руки непослушно дрожали. Доктор испытывал сильное волнение. Словно ребенок на утро после новогодней ночи, подходя к елке.

Он подошел к единственному небольшому столику, на нем, отражая в себе свет люминесцентной лампы, стояла бутылка с надписью «Водка». Именно для такого случая. Он знал, что потребуется расслабиться. Не каждый день диктуешь человеку его жизнь. Сделав три средних глотка, закрыл бутылку, и постепенно дрожь в руках стала отступать.

Доктор неспешно, чтобы не тревожить посторонними шумами, приподнял стул и поставил его рядом со спящим пациентом, почти плотно к койке. Он снова похлопал по плечу пациента: «ну что дружище, я вернулся, так держать…».

Шепот стал заносить прямиком в сознание, все, что вылетало из окружности бледных губ Михаила:

– Начнем с твоего рождения.

Он заглянул в большую тетрадь формата А4, и начал читать:

– Год 1972 в селе на 35-ом километре, в вечно гуляющем и шумном центре, в новой постройке, родился мальчик…

После восьми часов, как и предполагал Михаил Степанович, пациент проснулся, а доктор к тому моменту уже допивал бутылку и еле держался на ногах. Тяжело, словно чью-то жизнь прожил…. Тетрадь пронизывала куча личных подробностей Григория и все это за семь с лишним часов беспрерывного чтения вслух, идею с записью на кассету они отбросили сразу – нет гарантии, что магнитофон в самый неподходящий момент не зажует пленку.

Доктор находился еще в уме и памяти, но и не трезв. Теперь оставалось ждать и при необходимости корректировать некоторые моменты в памяти пациента. Теперь Гриша должен проходить целый месяц осмотр, отвечая на вопросы заранее приготовленных тестов.

Глаза пациента стали яснее и добрее. Григорий неуверенно открыл и проморгал их, словно вытряхивая, застрявшую песчинку, принесенную ветром.

Слепил яркий белоснежный свет люминесцентных ламп, которые располагались не только на потолке, но и на стенах. Как пациент очнулся, доктор нажал на выключатель, и белый режущий сменился теплым светом. Доктор проверял реакцию пациента и его психическое восприятие окружающего мира.

– Ну как ты себя чувствуешь приятель? – выговорил с нескрываемым любопытством Михаил Степанович.

– Голова гудит,… как все прошло?

– Не спеши, приятель, – ответил доктор, придерживая рукой, столик. Рот кривился в хмельной улыбке, – пройдет месяц, другой и все станет ясно. Как что-то будет ясно, я мгновенно дам тебе знать. Ты помнишь, что ты должен делать в течение этого месяца?

– Да, я буду находиться в вашей лаборатории, а точнее в своей палате, вы будете прокалывать мне лекарства, чтобы я быстрее восстановился, будете разрешать мне выходить гулять, а после курса лечения я начну новую здоровую жизнь… – он рассказывал это все, как диктор вызубренный текст. Это последний параграф в тетради под названием «Григорий-01».

– А теперь контрольный вопрос, Григорий, – Михаил Степанович слегка откашлялся, и сказал, – назови свой адрес?

Михаил Степанович не упоминал в тетради такие моменты, как адрес проживания пациента, его имя и еще некоторые мелочи из его жизни, чтобы продолжить исследования и выяснить, что именно забыл пациент, и с чем это связано.

– Октябрьская улица, 27-8, – ответил Григорий, глубокомысленно почесывая макушку.

– Отлично.

****

Спустя две недели.

Медбрат бежал по коридору, халат болтался от встречного воздуха. Чуть не поскользнувшись перед дверью, он остановился, выдохнул. Нужно было отдышаться, но он сразу вбежал, трясся темными снимками. На них было что-то, напоминающее череп, на одном спереди, на другом вид сзади, на третьем с боков. Лицо его растянулось от улыбки.

– Это наш, пациент, ну точнее ваш. Михаил Степанович, взгляните – это победа. Это победа! – кричал молодой прыщавый парень в халате.

– Так-так, – сказал доктор, забирая снимки у крикуна, – спокойнее, друг, я сейчас сам все посмотрю.

Михаил Степанович взял линейку. Приложил к одному снимку, потом к другому. Где-то покопался, достал широкую тетрадь. Прочертил пальцем по ней от верхней строчки до самого низу и засмеялся. Он вновь и вновь прикладывал линейку к снимкам, опять вглядывался в тетрадь, опять повторил и опять. Вскочил со стула и чуть не раздавил прыщавого в своих объятьях.

– Ты понимаешь, что это значит? Да что ты можешь понимать, студент.

– Вообще-то я все…

– Не перебивай старших, – возразил доктор, – вот Антоха точно знает, что это значит, возьми, взгляни, – сказал он, отталкивая медбрата, передал снимки Антону.

Его напарник взял, тонкий пластик изображениями и задумчиво вгляделся. Почесал растрепанный затылок и тоже начал что-то мерить маленькой линейкой.

– Да, все верно Михаил Степанович, опухоль уменьшилась. И вы зря так с моим учеником, он сразу заметил изменения. Он очень способный, – сказал Антон, поворачиваясь к студенту, – спасибо Кирилл.

Кирилл улыбнулся. Улыбнулся и поднял свои очки вверх, к прыщавой переносице. Дверь закрылась вслед за ним.

– Ну-у-у, согласен, немного чудной паренек, но способный, уверяю вас, доктор, – проговорил сквозь смех Антон.

– Ладно, ладно, я не против твоего общения с парнями, только не давай ему особо интересоваться нашими с тобой делами. Все-таки, это государственная тайна, как ни как, – ответил Михаил Степанович, это очень серьезно.

– Что? Михаил Степанович… вы смеетесь надо мной? Вы считаете, что я?

– Да расслабься ты, – ответил он, хлопнув со всего маху по плечу, Антон чуть не упал, – Антох, ты представляешь, это же победа, опухоль у пациента уменьшилась. Это значит, что он идет на поправку и спонсоры, кажется довольны. И Машеньке больше не придется страдать. Но нужно еще потренироваться на взрослых. Нельзя подвергать доченьку риску.

Напарник знал, кто такая Машенька. Это дочь доктора. И она заслуживала жизни, как и все. Будучи фармацевтом, одним из лучших в городе, Михаил Степанович имел колоссальные связи в медицине и обследовал свою дочь, практически сразу после ее появления на свет. Как он говорил, просто перестраховаться. Но тогда все было хорошо, а теперь она тихо ждет своей смерти дома.

– Нужно провести ряд заключительных тестов и если все будет хорошо, я смогу помочь своей дочурке, – констатировал Михаил Степанович.

– Вы уверенны? Я думаю одного пациента, при этом взрослого, недостаточно, чтобы убедится в удачности эксперимента, – ответил Антон, просматривая снова и снова бумаги, – вы несколько дней назад думали совсем иначе.

– Ты в чем-то прав, но ведь снимки не врут, Антон – опухоль стала меньше и это видно без линейки.

– Да, но…

– Ну что но? – перебил его доктор, – Я понимаю, это риск, и поверь мне, я переживаю не меньше твоего, это моя дочь… – сказал доктор и опустил глаза, они заблестели от влаги. Его плечи еле помещались в дверной проем.

Дверь в кабинет отварилась без стука, и на пороге появился человек в пиджаке и наполированных ботинках.

– Мне нужен Михаил Степанович, – произнес ровным баритоном мрачный человек в дверях.

Доктор и Антон с опасением переглянулись, как будто они разбили школьный горшок вдвоем, а отвечать перед директором сейчас будет один.

– Это я, – ответил доктор, в его голосе звучало: «кто вы и кто вас сюда пустил?»

– Замечательно, меня зовут Сергей и нам нужно обсудить с вами один момент, – быстро скомандовал человек в костюме, – и я бы хотел без лишних ушей, – добавил он и символично посмотрел на Антона.

– У меня нет секретов от своего напарника, – ответил Михаил Степанович.

– Я настаиваю, иначе мне придется удалить его самому, это очень важный разговор, Михаил Степанович, – без единой эмоции продолжал гость, – я настаиваю, Михаил Степанович.