Наталья сверилась со списком Николя. Вот он – Honoré Muraille, dit Albaret dit Boissonas! Есть!! Это он. Это они!

Наталья выдохнула. Несомненно, успех.

Кто бы мог подумать, что такая отличная находка обнаружится так близко к поверхности.

У этой информации был один недостаток – ни слова о Шипове и Зарубине. Но она ведь не может подтасовывать данные! Что есть, то находит и пересылает заказчику. Про этот период вообще мало писали, предпочитали сразу переходить к поздним тридцатым и сороковым, военным годам.

Евгения Вячеславовна жила в районе метро «Аэропорт», в доме по соседству с писательским, министерским, военным и другими домами выдающихся социальных групп. О престижном соседстве она ненароком упомянула Наталье, еще когда та позвонила ей уточнить адрес. Эту квартиру, сообщила Евгения, она отремонтировала для себя, но – дурная вода, зассанные дворы, отвратительные соседи, невзгоды московского климата вынудили ее переехать за город. Появляться она будет иногда по выходным, сама или с детьми, которым Наталья уже пообещала давать уроки.

Воображение тут же нарисовало Наташе умильную, практически семейную сцену совместных трапез, задушевных женских разговоров и игр с детьми. Знай она, чем обернется их знакомство, не торопилась бы сейчас, понукая чемодан, через двор, мимо металлических прутьев, ограждающих новостройку, а обзванивала бы старых друзей в поисках хоть какого-то угла. Но история открывается перед нами в обратной перспективе, и мы скользим по ней спиной вперед – эпиметеи[2], мудрые задним умом.

В каком доме ее ждут? Как выглядит он, дом номер двадцать девять, корпус три? Будет это хрущевская пятиэтажка, всего пятьдесят лет назад соблазнявшая граждан роскошью личного пространства и перспективой коммунизма, а теперь опостылевшая всем жильцам? Панельная постройка семидесятых, лишь количеством этажей и бегунком лифта отличающаяся от хрущевки? Нет, хрущевка – это корпус два, а корпус три – сталинское, монументальное строение, пристанище людей интеллигентных.

Наталья перешагнула подозрительную лужу и набрала код на двери подъезда.

В утробе здания, после гулкого одышливого лифта, за тяжелой двойной дверью, как моллюск в ракушке, скрывалось ампирное великолепие квартиры Евгении. Сквозняк поднял ворох пыли, растормошил хрустальный каскад люстры. Солнечные зайчики пробежали по потолку, оклеенному обоями под гобелен, по декоративным колоннам, по черной Венере, держащей канделябр над рабочим столом. Из бара отозвались глухо бокалы, со стены сверкнула черными и красными блестками реплика плаката Андрея Логвина «Жизнь удалась».

В комнате, которую хозяйка отвела для Натальи, помещались вплотную друг к другу встроенный зеркальный шкаф, двуспальная кровать, накрытая бордовым покрывалом, и письменный столик на подходе к ней. Стены комнаты были окрашены густой оранжевой краской.

Они вернулись в гостиную, прошли в ванные комнаты.

– Этот туалет не работает, – пояснила хозяйка. – За ним еще сауна, но ее не включай. Горячей воды нет, надо мастера вызвать, чинить колонку. Справишься, Наташенька?

Наталья взглянула на джакузи и унитаз в стиле ар-деко с золотым обрамлением, уточнила, есть ли в доме интернет и каков пароль вай-фай, и согласилась на все. Ампир так ампир.

Евгения показала ей десяток упаковок чистящих средств, щеток и веников, валявшихся в поломанном туалете, взяла оплату за будущий месяц и убыла в экологически чистые свояси.

Разрешенный Валентиной Степановной выходной ушел на мытье посуды и выметание мусора: два мешка шоколадных оберток скопилось под кроватями и оттоманкой в гостиной. После наведения порядка, как после предварительных ласк в приютившем ее городе, Наталья заснула в собственной, договоренной и оплаченной, постели.

Умиление квартирой испарилось уже через пару месяцев и, определяя ее стиль друзьям, вместо «совковый ампир» она стала использовать термин «упидорасить стразиками».

Но ведь не наслаждаться роскошью она сюда приехала. Трудиться она должна, пахать, добывая нектар родной речи для эмигрантских птенчиков, чтобы вернуться к ним с добычей, честный уважаемый труженик, вот они поразятся, а сейчас вперед-вперед, каждый день на работу.

Две чудесные книги радовали Наталью, как приворотное снадобье влюбленную: Жиль Перро «Красная капелла. Суперсеть ГРУ – НКВД в тылу Третьего рейха» от издательства «Яуза», 2004. И – Леопольд Треппер «Высокие ставки», Москва, «Политиздат», 1990. Перро по-французски будет Gilles Perrault, кстати. Но французского источника нет в сети, а по-русски – вот, пожалуйста. Первая книга – рассказ о жизни Треппера, вторая – его собственные мемуары. Воспоминаниям разведчика, всю жизнь лгавшего о себе, очевидно, нельзя доверять. Но написана книга превосходно, читается взахлеб.

Треппер не сознается, что входил в состав нашей группы. Он утверждает, что всего лишь дружил с одним из ее участников. Однако, судя по тексту, он знал слишком много для человека со стороны. Его нет в списке осужденных, поскольку как раз в то время, когда их схватили, он почувствовал желание путешествовать и отправился в Москву. Его приятель Альтер Стром (Штром в другой транскрипции) был осужден и провел три года во французской тюрьме. После освобождения он тоже выбрался в Москву и пришел к Трепперу, совершенно случайно не имевшему отношения к шпионской сети, чтобы попросить его отыскать, кто их предал. Группа подозревала, что виноват был редактор «Юманите» Рикье, но Стром считал, что это кто-то другой. Кого же еще просить разобраться, если не друга, не имеющего представления об их работе.

Трепперу приходится вернуться на место событий. Понятное дело, молодая советская республика снабжает парня, не имеющего отношения к шпионажу, поддельным паспортом и переправляет в Париж. Там он встречается с адвокатами «рабкоровского процесса» Ферручи и Андре Филиппом. Вместе они находят предателя. Рикье чист, компартия чиста, «Юманите» чиста, все плачут от счастья. Виновник – «голландский еврей, бывший руководитель советской разведывательной сети в Соединенных Штатах».

Открываем список группы, составленный французской полицией. Ни одного голландца. Есть один из Ист-Оранжа – неплохое ключевое слово. И кто это? Свитц, Роберт Гордон Свитц. Работал и на советскую разведку, и на ФБР.

Как она и сказала Николя с самого начала!

Треппер же не просто выдвинул гипотезу, но и привез в Москву пачку документов – «фотокопии писем, которыми обменивались голландец-предатель и американский военный атташе в Париже».

После чего судьба снова забросила Треппера в Европу. Опять же «по воле случая» он стал шефом подразделения советской разведки, действовавшего в Западной Европе во время Второй мировой войны.

Итак, список литературы и выписки – в приложении. Между прочим, за первую часть работы мне еще не заплатили.

Да, написал в ответном послании Николя, ужасно интересно! Спасибо, Натали, я прочту все внимательно на следующий день. Я, конечно, знаю книгу Перро, но должен перечитать ее. В самом деле, «наша группа» называлась «рабкорами». Что до Треппера, не думаю, что он имеет к ним отношение. Насколько я помню, он стал важной персоной во времена Второй мировой. Я попрошу Валерия Петровича ускорить выплаты. Как вы понимаете, к финансовой стороне я отношения не имею.

Не вопрос, никакого беспокойства.

Так он знал, что это наши ребята – «рабкоры». И «рабкоры» – это наши ребята. Но почему не счел нужным сказать ей? Небрежность или испытание ее способностей? Пусть сама выловит эту рыбку в тухлой воде? Или он прочитал книгу и не понял?