В приказе ставилась задача овладеть боевым опытом, совершенствовать мастерство, бить врага, как его бьют гвардейцы. Эти слова были и о них, гвардейцах 7-го полка, о тех, кто стоял в строю полка: прирожденных летчиках М. Бухарове и В. Власове, неутомимых тружениках авиамеханиках А. Тронине и Г. Трестьяне, романтике неба воздушном стрелке В. Кузнецове, инициативном и рассудительном политработнике И. Мелком.
Сосредоточенны их лица, строги взгляды. Каштанкин подумал о том, что они достойно пронесут гвардейское Знамя до границ, до фашистского логова через любые бури и испытания. Думал еще о том, что в тридцать с небольшим лет многое впереди, и хочется жить, чтобы трудиться для страны, мечтать и любить, строить завтрашнее счастье и растить Володю и Наташу. Думал и о том, что впереди много напряженных боев, каждый из которых может быть последним, что, может быть, он не увидит своими глазами победу, но сделает все, чтобы приблизить ее, хоть на день, хоть на час...
Зачитав приказ, гвардии майор Мазуренко пожелал личному составу новых успехов в боях и разрешил отдыхать всем, у кого нет срочных дел...
На постах осталась дежурная служба, а летный и технический состав после небольшого концерта бригады артистов разошлись по землянкам. Одни повели неторопливые беседы, другие сели писать письма, третьи устроили шахматное сражение.
Но постепенно смолкли разговоры, были отложены недописанные письма, стихли возгласы шахматистов. Вниманием присутствовавших в землянке завладел авиационный механик сержант Георгий Трестьян. "Ошибается тот, кто считает, что на войне только стреляют, бомбят, атакуют или отбивают атаки врага, подумал Виктор Николаевич. - Когда выпадает свободное время, они делают то же, что и все живущие на земле, и даже пишут стихи".
Подбадриваемый товарищами, Трестьян читал поэму, вызвавшую улыбки своим названием: "Евгений Онегин в авиации".
"Нет, я не Пушкин, я другой,
Еще неведомый избранник,
По штатной должности механик,
Но с поэтической душой..."
Неизвестный поэт рассказывал об авиамеханике Евгении Онегине, который:
"Подобно всем другим ребятам,
Выл призван он военкоматом,
Забрал повестку, сел в вагон,
А в общем, - стал военным он".
Трестьян не ожидал, что вызовет такой интерес у авиаторов незамысловатыми стихами, а его товарищи слушали и хвалили поэму за то, что написана она об авиации и слог "как у самого Пушкина". Ободренный дружескими репликами, Георгий читал строки о том, как авиамеханику Онегину, "чтобы самолет его был чист", был дан "помощник верный, Владимир Ленский, моторист". Евгений и Владимир сдружились, лучше всех оказались в работе. Все шло хорошо.
"Но тут пришла в недобрый час
Татьяна, мастер по приборам..."
Красоты Татьяна была необыкновенной, многим нравилась она в авиаполку, но ей - лишь один Онегин. Девушка так же, как и в свое время пушкинская Татьяна, горячо полюбив его, написала ему письмо:
"Я к вам пишу - чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Мечтой о вас жила я в школе,
Я не могу спокойно спать..."
Она сообщила любимому, что он ее идеал, что вместе они были бы всегда счастливы, "письмо угольником свернула, списала адрес и уснула". Но Онегин спокойно взирал на девичью красоту, ровно билось его сердце, потому что "сильна техническая кровь, не победит ее любовь".
Ссора между Онегиным и Ленским произошла, когда в части появилась веселая и общительная Ольга, дружившая сначала с Ленским, потом с Онегиным. Застав Ольгу и Евгения вместе, Владимир был оскорблен.
"И грудь моя клокочет мщеньем,
И стонет попранная честь...
И бросил он врагу с презреньем
Торцовый ключ на "тридцать шесть".
- Ключ вместо перчаток, - хохотали авиаторы. - Правильно сделал! Давай, Трестьян, жми дальше!
- А вы не смейтесь так громко, мне вас не перекричать, - ответил Георгий. - Дело серьезное, сейчас дуэль будет!
Смех немного стих, и он продолжил:
"Надев суконные фуражки,
Накинув на плечи шинели
И выпачкав в грязи ботинки,
Пришли к ангару для дуэли.
Они готовились с рассветом
Сразиться в цвете юных лет,
С собою взяв два пистолета
И десять штук цветных ракет".
Летчики и механики весело смеялись, а Трестьян читал о том, как пел Ленский свое знаменитое: "Куда, куда?..", посылая Ольге "последний пламенный привет" и как, "отсчитав пятнадцать метров Онегин поднял пистолет". Сцена дуэли была, конечно, кульминационной в повествовании.
Евгений знал, что по роману победит своего соперника. После выстрела он поспешил к Ленскому, но увидел с изумлением, что тот жив и невредим. Посоветовавшись, бывшие друзья решили, и это было совсем не по Пушкину, стреляться еще раз. Онегин и Ленский снова стали по местам, достали еще по одной ракете. Но продолжить дуэль им помешали: рассыльный срочно потребовал явиться к командиру. И тут последовала расплата:
"За самовольную отлучку,
Наш Ленский получает взбучку,
За хулиганство, за стрельбу
Он был посажен на "губу".
Онегина, как старшего по должности и воинскому званию, наказали более строго. Ему предстояло разлучиться с товарищами, с обеими девушками. Комдив ему объявил:
"От вас, Онегин, я, признаться,
Таких вещей не ожидал,
Чтоб с подчиненными стреляться,
На всю дивизию скандал!
Чтоб больше не было такого!"
Тут на минуту он умолк,
Подумал и сказал сурово:
"Перевести в соседний полк!"
В небольшом эпилоге неизвестный автор признавал несовершенство своих стихов, сожалел о том, что рано умер Пушкин, и не смог ничего написать об авиации...
На несколько дней Трестьян стал самой популярной личностью в эскадрильях. Его то и дело просили почитать поэму или напомнить отдельные места. Георгий смеялся вместе с товарищами, а на вопрос Виктора Николаевича об авторе ответить не смог, отшучивался:
- Не знаю. Знаю, что не я!
- Ясно, что не вы. А кто? - настойчиво спрашивал Каштанкин.
- Товарищ майор, правда не знаю. В другом полку достал тетрадку со стихами. Там слышал, младший лейтенант из новеньких привез. Да мало ли разных стихов люди сочиняют. Наш замполит говорит, что, пока гремит оружие, не молчат музы!
- Не зазнавайтесь смотрите, артист! - улыбнулся Виктор Николаевич.
- Вот это, товарищ майор, мне никогда не угрожает!
Заместитель командира полка майор Иван Яковлевич Мелкий выступление авиамеханика не оставил без внимания, на "карандаш" взял. "Надо, - решил он, - привлечь его в полковую самодеятельность".
17
- А ведь прошли времена, когда мы воевали только над землей, вроде как сухопутными моряками стали. Прошли! Теперь больше над морем летать будем, говорил командир полка майор Мазуренко помощнику по летной подготовке майору Каштанкину и заместителю по политической части майору Мелкому. - Новое сегодня в штабе сказали; "Мы морские летчики, море - наше поле боя".
- Хорошо, как призыв звучит, - заметил замполит, доставая блокнот. Он что-то хотел записать, но отложил блокнот и добавил: - Для коммунистов в коротких словах целая программа работы.
- Верно, задачи в общем понятны, - продолжал майор Мазуренко и стал развивать давно родившиеся у него мысли. - Поле боя - не просто место боя. Географическое, что ли. На нем мы новые приемы действий применяем. Самолеты сейчас лучше оснащаются, - стало быть, и новую технику.
- И еще на поле боя люди мужают, мастерство их растет, - добавил политработник.
- Согласен. На все сто процентов согласен! А нам, товарищ майор, повернулся он к Каштанкину, - на занятиях по тактике надо учить атакам в море с разных направлений и малых высот.
- Дорог в бою много, а успех на самой верной лежит, - сказал задумчиво Виктор Николаевич.
- Будем учить, как ее выбрать, самую верную для боевого успеха, согласился командир полка.
Почти все пути-дороги авиаторов-штурмовиков и бомбардировщиков с весны вели к вражеским кораблям и судам. Неуютно почувствовали себя гитлеровцы в море. Резко возросли вражеские потери. Немецкое морское командование отвело крупные корабли в западную часть Финского залива. Чтобы уменьшить потери, враг старался посылать конвои под покровом тумана и сплошной облачности.
