Эльза думала о молодом человеке, но никак не связывала свои мысли с возможностью сблизиться с ним, слишком разными, по ее мнению, были их миры, слишком далек он был от простой сельской действительности, в которой жила она и все ее окружение. Никак эта девочка не могла предположить, что Бертольд с замиранием сердца ожидал каждого ее приближения, каждого, даже самого короткого, с ней разговора. Он придумывал причину для того, чтобы обратиться к Эльзе с какой-нибудь просьбой, но боялся делать это слишком часто, оттого за день позволял себе попросить ее один или два раза.

– Не могли бы вы принести мне… – и что-нибудь такое придумывал несущественное, иголку с ниткой, или листок бумаги, и тогда уж и новое перо, и чернила, которые у него неожиданно быстро заканчивались.

– Да, пожалуйста, конечно, я могу, – отвечала Эльза и незамедлительно выполняла просьбу молодого человека.

И вот, однажды, когда он уже сносно передвигался с палочкой, которую ему передал по наследству выписавшийся сосед по палате, они с Эльзой оказались одни в подсобном помещении, заполненном стеллажами с постельным бельем, полотенцами, коробками с бинтами, с постиранными и поглаженными рубахами, кальсонами и байковыми стиранными-перестиранными халатами, в которых щеголяли ходячие пациенты. Оказались они там неслучайно. Эльза выбрала минутку, когда старшая сестра и нянечки отсутствовали, и позвала Бертольда в подсобку выбрать себе пару нового белья. В какой-то момент в узком проходе тесного помещения они оказались лицом к лицу и Бертольд, ощутив рядом с собой ее дыхание, запах ее волос, испуганный, но зовущий взгляд, охватил рукой тонкую талию, притянул к себе и лишь коснулся губами ее щеки.

Эльза, и так вся напряженная и своей смелостью, и неуверенностью в том, что может произойти, от этого объятия, от прикосновения его сухих горячих губ чуть не потеряла сознания и, не совладав с собой, опустилась на колени. Бертольд в испуге тут же попытался последовать за ней, но несгибающаяся нога не позволила ему это сделать, и он, неловко держась одной рукой за трость, другой приподнял девушку и, уже выпрямившуюся, прижал к себе по-настоящему, прижал всю ее тонкую фигурку так плотно, как только мог. Ее готовность к ласкам затуманила сознание, и он, не сдерживаясь, целовал ее запрокинутое лицо, провел рукой вдоль горячего, дрожащего тела, ощутил в ладони грудь, с удивлением обнаружив, что способен в такой момент что-то оценивать, которая оказалась более зрелой, чем представлялось ему, под затянутым передником и строгим, с воротом под горлышко, платьем.

Не встречая сопротивления, он продолжил знакомство с таким желанным и неизведанным естеством, и лишь когда коснулся металлической застежки на подвязке, окружавшей ее бедро, почему-то остановился. Эта техническая деталь поставила его в тупик. Сестры строго соблюдали форму одежды, которая должна была наименьшим образом смущать мужское окружение, и носили чулки даже летом.

И все-таки он был не в силах оторваться от Эльзы, ее покорность, встречное движение бедер возбуждали его непреходящей силой, и вдруг Бертольд неожиданно для себя прошептал ей на ушко, использовав форму вопроса, ставшую привычной:

– Эльза, не могли бы вы… выйти за меня замуж?

И она в тон ему, не задумываясь, ответила:

– Да, пожалуйста, конечно, я могу.

Тут только до них дошли несуразность формы и самого предложения, и ее согласия. Сначала она прыснула со смеха, а потом рассмеялся и он. Они смеялись, сбрасывая с себя напряжение этих минут, необычного для обоих возбуждения. Привела их в чувство заглянувшая в подсобку старшая медсестра:

– Что тут за веселье? Ну-ка, душа моя, марш в приемный покой, к нам новых раненых привезли.

Любовь, вспыхнувшую между молодыми людьми, скрыть было невозможно. Семья Эльзы приняла Бертольда в семейный круг и потому, что с уважением отнеслась к чувству своей дочери, к ее выбору, и потому, что рада была получить в дом такого мужчину – образованного, сильного и преданного. Этому способствовала и чисто практическая юридическая составляющая, благоприятно повлиявшая на решение домочадцев Эльзы и на согласие местных властей.

Положение о военнопленных к тому времени предполагало возможность принятия в те хозяйства, из которых были призваны мужчины на воинскую службу и отправлены на фронт, помощников из числа военнопленных с проживанием в их подворье и содержание их по усмотрению принявших их семей. В доме Эльзы в армию были призваны двое братьев. Им довелось служить на кавказском фронте, воевать против турок. Оба они оказались во вспомогательных частях, занимались обслуживанием тылов наступающей армии, а с продвижением кавказского корпуса вглубь Турции восстановлением разрушенной войной инфраструктуры. Там по окончанию войны они оба и остались, найдя себе и дом, и занятие по душе. Бертольд и Эльза поженились в том же одна тысяча девятьсот пятнадцатом году. Рихтер был привлечен к работе в управе поселения в качестве экономиста. Он быстро привел в порядок документацию, помог проанализировать работу поселкового хозяйства, и с первых же отчетов, поданных в администрацию районного центра в городе Покровск, был замечен руководством.

В конце одна тысяча девятьсот пятнадцатого года в поселок вернулся после тяжелого ранения Семен Сенцов. Его дом соседствовал с домом Кристоферов. Их семьи, и прежде жившие в добром содружестве, сблизились еще более, и этому способствовали необычные для тех времен обстоятельства. Казалось бы, Сенцов, получивший ранение в боях с немцами на западном фронте, должен был бы испытывать к Бертольду если не ненависть, то по крайней мере неприязнь. Но к тому времени в сознании повоевавших солдат и с той, и с другой стороны отношение друг к другу были уже иным, уже не было того первоначального ожесточения, которое патриотическая пропаганда порождала в их умах на первом этапе военных действий. Уже стали возможными братания русских и немецких солдат, уже появились сомнения в умах многих из них о целях войны, ее бессмысленной жестокости, пренебрежении к человеческой жизни.

Бертольд, к этому времени вполне сносно говоривший по-русски, с первой встречи с соседом почувствовал к нему симпатию, увидел в Семене человека думающего, грамотного, человека широких взглядов. Сенцов закончил саратовское техническое училище и хорошо разбирался в сельскохозяйственной технике, а на фронте ему довелось повоевать в составе взвода бронеавтомобилей английского производства «Остин». Особенно сблизила этих двух мужчин история, как раз связанная с техникой.

В одном из хозяйств, оставленных владельцами, людьми состоятельными, но с началом войны эмигрировавшими в Америку и впоследствии так никогда и не вернувшимися в Россию, в ангаре, кирпичном основательном строении с крытой железом крышей, обнаружился американский трактор. Совершенно новый, в заводской упаковке американский трактор Holt 75. Время было революционное, шел одна тысяча девятьсот восемнадцатый год, и к имуществу бежавших из России господ отношение было соответствующим.

Хозяева, американцы немецкого происхождения, волею судьбы заброшенные в начале века в колонию немцев Поволжья, выписали чудо-машину прямо перед войной и уехали в самом ее начале обратно к себе на родину в надежде вернуться после того, как прекратится этот кошмар. Их испугала вероятность ухудшения отношения к российским немцам со стороны властей, но еще больше – со стороны русских соседей.

Все инструкции к этой громоздкой полугусеничной машине были написаны на английском языке. Сенцову, как лучшему специалисту, знакомому ко всему и с бронетехникой иностранного производства, поселковое товарищество поручило этот чудесный американский механизм освоить и применить по назначению для пахоты.

В колонии на территории в пять тысяч десятин выращивали пшеницу и рожь, и трактор представлялся сельчанам просто фантастическим богатырем, который ускорит и облегчит их труд. Да и дорогу зимой расчистит, и лес вывезет с делянок. И хоть трактор был новым, без повреждений, и в полной комплектации, эксплуатировать его, приготовить к запуску, обслуживать надо было поучиться, и Семен попросил Бертольда помочь ему с переводом толстой книжки инструкций по его эксплуатации. Бертольд свободно говорил по-английски, и если каких-то специальных технических слов не знал, то вместе они дополняли этот пробел, прибегая к своей сообразительности и логике. Оба молодых человека, увлекшись необычным техническим агрегатом, просиживали в ангаре до глубокой ночи. Жены приносили им домашнюю снедь, и ужин превращался в посиделки. Женам тоже было интересно посмотреть на блестящего коричневой краской, невиданного ими прежде железного коня.