— Я уронила очки, а без них ничего не вижу, — тактично сообщила Виктория, не без труда обретая дар речи.

— Сейчас помогу найти! — Гектор тут же ухватился за возможность создать видимость кипучей деятельности, чтобы сгладить неловкую ситуацию.

— А мне надо в мастерскую, — сказала Имельда и поспешно ретировалась.

Остаток дня Гектор избегал показываться жене на глаза. Проще было умереть заново, чем узнать, куда приведёт его безумная выходка. Он крутился вокруг Фелипе и Оскара, предлагая свою помощь, клянчил поручения у Хулио и даже попросил Розиту научить его вязать, чем немало озадачил последнюю — всё, лишь бы не пересекаться с Имельдой. И с Викторией.

На ужин он не явился, до позднего вечера шатаясь по улице. Когда совсем стемнело, Гектор прошмыгнул в свою комнату, радуясь, что не столкнулся ни с кем из родственников. Но улыбка тут же погасла, когда он заметил, что на кровати больше нет ни подушки, ни одеяла. Это могло значить только одно — его выгоняют из дома. Гектор осел на пол, в отчаянии уронив голову в ладони. Конечно, он зря отважился на поцелуй, но потерять право жить здесь — это было всё же слишком жестоко.

— Долго тебя ждать? — раздалось над ухом. В дверях стояла Имельда. Опустошённый, он послушно поднялся и поплёлся за ней, но она последовала не к выходу из дома, а к себе в спальню. Застыв посреди комнаты, Гектор протёр кулаками глаза. В Имельдиной кровати стало на одну подушку и на одно одеяло больше.

========== В жизни — IV ==========

Грозы нечасто тревожили бирюзовое небо Санта-Цецилии, но если это всё же случалось, то на жителей городка выливалось столько воды, что впору было сравнивать стихию с мировым потопом. Молнии сверкали так низко, словно норовили разорвать пополам не тучи, а землю. Гектор Ривера не боялся гроз, но опасался, что однажды их не выдержит его старая лачуга. Ливень нещадно атаковал крышу и окна, ветер врывался в каждую щель с оголтелым свистом. И всё же дом давал ощущение защиты, пусть и эфемерное.

Чтобы сквозь раскаты грома расслышать стук в дверь, надо было иметь тончайший слух, и Гектор таковым обладал. Прежде чем распахнуть её, он на миг замешкался: слишком трудно представить, что кто-то рискнул высунуться на улицу в такую непогоду, так что же надо нежданному гостю?

— Открой, прошу! — сквозь вой ветра прорезался голос, который Гектор узнал бы, кажется, даже оглохнув. Он тут же дёрнул на себя ручку и втянул внутрь Имельду, стоявшую за порогом. Мокрая до нитки, она каким-то чудом сохраняла горделивый вид, держа спину идеально прямой, а подбородок — высоко поднятым. Её руку оттягивал чемодан, небольшой, но, судя по всему, забитый до отказа. Имельда прерывисто дышала и, несмотря на то, что она встретила испытание стихией с чувством собственного достоинства, в глубине её глаз плескалась растерянность — а может даже и страх.

— Что стряслось, mi amor?! — легонько встряхнул её за плечи Гектор, стараясь не поддаваться панике. Он лихорадочно перебирал в уме варианты, один мрачнее другого, но боялся высказать предположения вслух и лишь всматривался в лицо Имельды, надеясь отыскать в её взгляде что-то, что подскажет ответ. Тщетно.

Она странно медлила, будто не находя слов. Её била мелкая дрожь, кожа была покрыта мурашками, а на щеках проступил болезненный румянец, и Гектор заметался в поисках чего-то, что помогло бы согреться. Наконец вытащив откуда-то потрёпанную шаль, он обернул её вокруг Имельды и усадил любимую на колени, крепко прижимая к себе.

Какое-то время они сидели молча.

— Я ушла из дома, — сказала наконец Имельда, не поднимая головы. — Решила, что мой дом — с тобой.

Гектора трудно было назвать проницательным человеком: наивность и легкомыслие нередко играли с ним дурную шутку, однако сейчас интуиция подсказала ему, что всё не так просто.

— Ты ушла сама или… — он запнулся, не решаясь продолжить.

Гектор знал, что родители Имельды пришли бы в ужас от такой пары для своей дочери, и всё время откладывал знакомство, пытаясь придумать, как же доказать им, что он достоин стать её спутником. Всё, что у него было — сердце, переполненное любовью, да старая гитара. Гектор считал, что больше ничего и не нужно, но убедить в этом людей, которые привыкли жить в достатке и занимали высокое положение в городе, представлялось самоубийственной затеей.

Она слегка отстранилась и глубоко вдохнула.

— Я рассказала о тебе. Отец пригрозил, что лишит меня всего, если я не выброшу тебя из своей жизни, и запретил даже смотреть в твою сторону.

Грустно сведя брови, Гектор бережно провёл ладонью по волосам Имельды. Ему было бесконечно больно узнать, что из-за него она попала в такие неприятности. Её же саму мучило совсем другое.

— Счастье, что ты не слышал, как он отозвался о тебе! — она задрожала от гнева, заново переживая случившееся. — Но я сказала, что он и пальца твоего не стоит.

— Что ты, Имельда! — охнул Гектор. — Ведь он — твоя семья. Нельзя ссориться из-за меня… Подожди, вот увидишь, вы обязательно помиритесь, вы…

— Ты не хочешь, чтобы я жила с тобой? — прервала Имельда, пристально взглянув ему прямо в глаза. Её губы сжались в тонкую щёлочку, а щёки разом побледнели. — Говори как на духу, Гектор, прошу тебя.

Он бешено замотал головой, ужаснувшись тому, как неверно она истолковала его порыв, и снова притянул Имельду к себе, чтобы спастись от её пронзительного взгляда.

— Как ты могла подумать такое, глупышка! Да я буду самым счастливым человеком на свете.

— Глупышка? — с неожиданным удивлением повторила она. Так он ни разу не позволял себе называть её, и именно эта мелочь вдруг успокоила Имельду, уверив в искренности его слов.

— Именно, — усмехнулся Гектор, целуя её в макушку. — Я о таком подарке судьбы и мечтать не смел, а ты сомневаешься.

Он мог поклясться, что она еле слышно выдохнула с облегчением. Ему самому, однако, предстояло о многом поразмыслить. Одно дело — гулять, петь и танцевать вдвоём, совсем другое — вместе жить под одной крышей. Каким бы беззаботным Гектор ни был, он понимал, что Имельде будет сложно привыкнуть к новому образу жизни. Его бедная лачуга, жалкий заработок и скудный стол — совсем не то, в чём она росла до этих пор. И совсем не то, чего она заслуживала.

Ей не следовало знать об этих переживаниях, поэтому Гектор только обнял Имельду крепче, баюкая, как ребёнка. Она доверчиво прильнула к нему, с каждым мгновением чувствуя, как боль и страх разжимают свои клещи, давая сердцу биться спокойнее. Дыхание становилось всё глубже, и вскоре Имельда задремала.

Стараясь двигаться как можно осторожнее, будто держал в руках хрупкую вазу, Гектор переложил свою драгоценную ношу на кровать. К нему самому сон не шёл. Гроза постепенно затихала, оставляя после себя лишь еле слышно накрапывающий дождь — под этот умиротворяющий шум обычно спалось прекрасно, но не этой ночью. Дом был в плачевном состоянии — не только потому, что старый, но и потому, что убирались в нём крайне редко, — и Гектор больше не считал это допустимым. Пока он жил здесь один, ему было плевать на чистоту, но теперь здесь Имельда, а значит, всё должно сиять.

Проще было решить, чем сделать. Гектор на цыпочках сновал туда-сюда, вытирая пыль, расставляя в ряд немногочисленную кухонную утварь, подметая пол — но всё это мало помогало. Либо весь отпущенный ему талант ушёл на музыкальные способности, либо стоило приводить дом в порядок чаще, чем раз в десять лет. И всё же он не угомонился вплоть до самого утра, пока в полном изнеможении не рухнул на ветхий плетёный стул, заснув едва ли не в тот же миг.

Имельду разбудили чьи-то возгласы. Она села на постели, ещё с трудом осознавая, что происходит. Шея затекла и спина ныла, Имельда чуть поморщилась — матрас был непривычно жёстким. Обведя взглядом комнату, она поняла, что находится не у себя, и воспоминания о вчерашнем дне яркими вспышками замелькали в голове. Но выкрики не прекращались, мешая сосредоточиться. Тогда она встала и вышла из спальни, обнаружив Гектора спящим: он свернулся калачиком на стуле, примостив голову на ладонях.