– Ну? Чем не доволен? – приблизился вплотную подполковник.

– Всем доволен, – ответил Вовочка. – Надеюсь, что валюту вернут после экспертизы?

– Валюту-у?! – удивленно вытаращился тот. – Какую валюту?.. Кошкин, ты видел в этом доме валюту?

– Никак нет, – отрапортовал сержант.

– И я не видел. И никто не видел. Тебе, топтун, везде валюта мерещится…

Палата была трехместной. На больничной койке Кузнецову полегчало. Руки-ноги двигались. Шея хоть и болела, но голову он мог поворачивать. Возле него сидела женщина в белом. Она только что смазала его лицо чем-то холодным.

– Легче? – спросила.

Кузнецов кивнул.

– Денька через три-четыре опухоль спадет.

– Что у меня? – Слова ему давались с трудом, но говорить было можно.

– Перелом челюсти.

– Надолго я к вам?

– На две с половиной недели. Подремонтируем, и хоть орехи грызите.

Голос у нее был низким, грудным, успокаивающим.

В палату заглянула нянечка:

– Надежда Васильевна, вас к телефону.

Она вышла. Но вскоре вернулась.

– Оказывается, вы – большой человек, Кузнецов. Перевожу вас в люкс…

Частный детектив Вовочкин задержался у окна регистратуры, выспросил все, что необходимо. Палата находилась на втором этаже. У сестры-хозяйки просмотрел опись вещей Кузнецова. Постовая медсестра объяснила, что посещение больного только с разрешения врача.

И он направился в ординаторскую.

– Почему в верхней одежде? – строго спросила врачиха.

– Я насчет Кузнецова. Как он?

– Кто вы ему?

– Друг. Меня зовут Степан. А вас?

– У вашего друга челюстная травма. Теперь удалитесь!

– Не могу.

– Что значит «не могу»?

– Мне надо его повидать.

– Сегодня нельзя. Жену известили о случившемся?

– Нет у него жены. Мне сказали, что он в трехместной палате. Переведите его в одноместную, я оплачу.

– Уже перевели. И не в одноместную, а в люкс.

– Кто же оплатил? В его фирме еще не знают, что он у вас.

– Мне известно лишь, что деньги внесены наличными за все время лечения. Хорошо, друг Степан, приходите завтра во второй половине дня. Так и быть, разрешу вам короткое свидание.

«Чудные вещи творятся на этом свете, – размышлял частный сыскарь Степан Вовочкин, возвращаясь из больницы. – Менты отбирают бабки, как гоп-стопники… Незнамо кто колотит мужика в собственной квартире… Тайный доброхот отваливает кошелку денег, чтобы подлечить избитого… Бардак, да и только!»

Он возвращался на квартиру приятеля, чтобы забрать пистолет и самому провести рекогносцировку на предмет похищенного. Ключ от квартиры забрал, закрыв дверь после ухода ментов. То, что унесли диктофон и кассеты, он уже знал. Их не было ни в дипломате Кузнецова, ни в больничной описи личных вещей. Деньги он держал в томе речей Плевако, рабочие документы – в папках на полке.

В квартире был нормальный холостяцкий беспорядок. Вовочкин достал с полки том Плевако: в нем спокойно лежали двадцать стодолларовых купюр.

В шкатулку сыскарь не стал заглядывать, он понятия не имел, что там хранилось. Папки на нижней полке лежали вразброс, а раньше стояли на полке. Он перебрал их. Досье советника президента исчезло… Дело запахло политикой, где игра шла без всяких правил…

На отшибе от резиденции Президента стоял скромный, по сравнению с другими, двухэтажный особняк. И обнесен он был не кирпичным или бетонным забором, а высокой, гибкой и непрозрачной сеткой. Перелезть через нее можно было лишь с помощью акробатических трюков, да и то, если не дергать сетку. Стоило ее потянуть, как по внутреннему периметру мчались волкодавы.

В этом доме, у горящего камина, сидели двое.

– Включай, Пилот, приборчик, – сказал хозяин.

Через минуту из диктофона послышался сипловатый женский голос:

– … записочки, самолично им написанные. Тому – столько-то наличными отгрузить, другому – столько зелеными… если что со мной случится, подруга знает, куда их передать. Приедет в Москву и передаст…

– Где подруга живет?

– Всего скорее, в Лихославле. Там до Москвы Соловьева жила.

– Я ведь тоже из Лихославля, Пилот. Клиентка-то моя землячка. Пацанов сей же час – в Лихославль. Пущай прочешут родню и всех знакомых трындух землячки.

– Белый и еще трое в готовности.

– Есть у меня там малина, Пилот. Пустует. Хозяйствует в ней косоглазый Юла. Белый с бойцами пущай там и тормозят. Флакон знает адрес.

– Шеф! Завязывайте с жаргоном. Вы теперь не пахан и не Туз, а бизнесмен.

– Ну-ну, Пилот. Шибко ты умный. А все одно – не лезь! Знаю, где и какую масть держать, – он не надолго замолчал, обдумывал что-то по привычке. Затем сказал: – Хвост с Красавчика сыми – и так будет наш. Акинолос на ферме?

– Вместе с дамой.

– Отправь его к макаронникам. Луиджи бойца просит. Его семейку бочкуют, как селедок. Нам грех не помочь забугорному братану. Не за так, за четвертинку берега. Через пару лет она будет нам в самую жилу… Как там, у военных начальников кличут запасной схрон?

– ЗКП. Запасной командный пункт.

– Вот и у нас будет ЗКП. Все, Пилот. Ищите бумаги. Только без кипиша и мокрухи.

Нужды мотаться самому в Тверскую губернию для Пилота не было – там рулил братками Белый. Но захотелось прошвырнуться, сменить обстановку. Ехал он в пакостном настроении. В душе будто поселились кошки. Эти твари гадили в душу уже второй месяц, с того дня, как стали пасти Красавчика. Опять сволочная политика, а ведь дал зарок после Белого дома не лезть в это дерьмо.

«Малину» Туза в Лихославле Пилот нашел легко. Это был просторный дом с дворовыми постройками. Стоял он на самой окраине города. Ворота ему открыл косоглазый мужичок, которого хозяин назвал Юлой.

Двор был большим, надежно упакованным в два забора. Высокий дощатый шел по внешнему периметру. Мелкосетчатый, на острых арматурных кольях – по внутреннему. На задворках крепенько сидел в земле приземистый кирпичный сарай с окошками-бойницами. Пилот подумал: удобное место для сходок и тайных встреч.

В самом углу двора желтела просторная баня, рубленная из липы. На базе у Туза была еще одна парилка, персональная. Намерзшийся в молодости на северах, он любил горячий пар с вениками. На субботние банные дни он даже посылал в Лихославль машину за парильщиком Юлой. Тогда Пилот и видел его мельком.

На крыльце появился Белый. Подождал друга-начальника, и они вместе прошли в дом. Центральное место в горнице занимал овальный стол с шестью стульями.

– Все в порядке? – поинтересовался Пилот.

– Школьной учительнице Соловьевой представился сотрудником собеса. Она назвала четверых, с кем Мадам дружила. Одна утонула шесть лет назад. Вторая живет рядом с пенсионеркой – алкашка. Третья выехала в Тверь – проверили: бедует с четырьмя ребятишками в коммуналке, муж сидит… Последняя из четырех осела в деревне Бухалово. Туда выехали Рыбак, Флакон и Глистогонов.

В дверь робко постучали.

– Входи! – рыкнул Белый.

Юла прошел к столу, расставил тарелки с солеными груздями, огурцами, помидорами, ломтями ноздреватого деревенского хлеба. Достал из холодильника две бутылки «кристалловской» и два граненых стопаря.

– Есть борщец по-вашему, котлеты с жареной картошкой, – доложил. – В момент сварганю яишенку с салом. Или чего другого?

– Неси что есть…

Белый наполовинил стаканы.

– Давай вмажем за нашу обглоданную Россию, – предложил Пилот.

Вмазали. Закусили.

– Между первой и второй только пуля, – сказал Белый.

Опрокинули еще по одной. Под горячее – третью. Выпили, молча и не чокаясь. Каждому было, кого помянуть из тех, что остались в чужой земле.

– Ну и что ты сделал как сотрудник собеса? – спросил Пилот.

– Вручил бабуле от собеса материальную помощь – тысячу рублей. Отвез на вокзал и купил билет до Тюмени, чтобы навестила дочь и внуков.