В слабом свете фонаря за его спиной не было видно лица, но даже от самой широкой черной фигуры, появившейся так неожиданно, без предупредительного свиста караула, веяло угрозой.
Напряжение сильной волной прокатилось по телу и в одночасье испарилось. Мышцы расслабились от оцепенения, и мне показалось, что ноги сейчас подкосятся, и я упаду. Но вместо этого я побежала. Тело среагировало быстрее сознания. Я бросилась вдогонку за Молчуном прежде, чем поняла, что тот отшвырнул сумку с краденым арсеналом и ринулся наутек. Тимоти тоже шарахнулся в сторону, Эрик прыгнул за ним — я буквально ощутила его быстрое движение за спиной, почувствовала легкий ветерок.
Раздался выстрел, и я встрепенулась. Из последних сил делая выпад и хватая Молчуна за руку, я поймала себя на том, что мысленно повторяю в нелепой молитве: только не убил, только не убил, пожалуйста. Завязалась драка, и бездумно блокируя удары, я думала лишь о Тимоти. Эрик не мог его застрелить. Пусть он совершил преступление, возможно, это даже нечто большее, чем просто воровство, может, это подготовка переворота; пусть он целился в «подстилку Лидера», Эрик не мог его убить. Без суда и следствия в нелепой попытке убежать от вездесущего Бесстрашного в ограниченном стеной от вымершего мира городе.
Следующая мысль пришла болезненно и резко вместе с ударом Молчуна в висок: у Тимоти тоже был пистолет. Это он мог выстрелить.
Он мог убить Эрика.
А затем снова послышался выстрел, и я упала.
========== Глава 19. Предпоследняя. ==========
Локоть саднило от крепкой хватки Эрика. Он затолкал меня в свою комнату, с треском захлопывая за нами дверь.
— Какого черта?! — взревел Эрик. Его лицо пылало. Ноздри раздулись, желваки ходили на скулах, глаза недобро сверкали. Он выглядел смертоносно опасным, и в любой другой день — позднюю ночь — я бы до чертиков испугалась такого Лидера, но сейчас мои мысли были заняты другим. В теле бурлил адреналин, отметая в сторону страх, боль и усталость. С помощью Эрика мы — скорее он сам, воспользовавшись моей нелепой попыткой задержать Молчуна — не дали Тимоти и его подельнику сбежать. Эрик выстрелил им по ногам, и сейчас они надрывно вопили в лазарете под чутким присмотром нескольких патрульных. Но оставался еще один, тот, что стоял начеку и возвестил о моем появлении.
— Кто же был третьим? — задумчиво произнесла я, ненамеренно и неосознанно доводя тем самым Эрика до точки кипения.
— Блядь! — заорал он. — Твою мать, Эд! Ты какого хрена туда подалась?! Одна, ночью, без оружия!
Его тело напряглось, кулаки сжались, а на покрасневшей шее вздыбились жилы. Эрик, казалось, сейчас бросится вперед и выколотит из меня объяснения, но затем вдруг замер и осунулся. Его плотно сжатые от ярости губы приоткрылись, глаза округлились.
— Ох, блядство, — прохрипел он, закрывая лицо руками. — Черт, черт, черт!
Он с силой протянул ладони по лицу, я даже различила едва слышный шорох, когда руки сползли к покрытому щетиной подбородку. Уставившиеся на меня глаза были наполнены темной смесью усталости и обреченности. Неведомое прежде выражение.
— Финли, да? — выдохнул Эрик. — Ты во внутренней разведке, правда?
Я заворожено смотрела на него, растерянного и отчаявшегося, и медленно кивнула.
— Вот же дерьмо, — пробормотал он, прижимая к губам кулак. И добавил, задумчиво, обращаясь скорее к себе, чем ко мне: — Надо поговорить с ним, надо убедить его, что ты не готова…
— Но я готова! — Всплеск необъяснимой обиды заставил меня вскрикнуть и тут же устыдиться своего выпада. Продолжила я уже почти шепотом: — Я готова, Эрик! Почему ты продолжаешь относиться ко мне, как к паршивому новичку?! Почему ты не можешь принять…
— Ты и есть новичок! — рявкнул он, прерывая то, что могло перерасти в необдуманный монолог. — Ты тут всего пару месяцев и нелепо самоуверенна, если полагаешь, что стала полноценной, достойной Бесстрашной!
Веки предательски защипало, а голос дрогнул:
— Какой ты мерзкий! — Я отчаянно боролась со слезами, но они уже застилали глаза, и я ничего перед собой не видела. — Зачем придираться, зачем так топтать, Эрик?!
Он шевельнулся, но сквозь дрожащую пелену слез я не различила движения.
— Да потому что… — громко начал он, а затем понизил голос: — Потому что люблю тебя, дуру беспомощную! А ты постоянно находишь себе приключения! — Он вздохнул. — Да еще и машешь руками, а не бьешь.
Оглушенная словами, смысл которых от меня увиливал, я зажмурилась. Слёзы потекли по щекам, и когда я открыла глаза, то увидела Эрика ясно и четко. Он стоял прямо передо мной, всё такой же непривычно разъяренный и растерянный. Поразительно искренний.
— Бездарность, — коротко добавил он.
Но я не слышала. Между его признанием и моим осознанием сказанного была короткая задержка, наполненная вакуумом непонимания. А затем в пустоте из ниоткуда возникла горячая мягкая волна, окатившая меня изнутри и ударившая в голову сильнее всякого алкоголя.
Он сказал это. Эрик чувствовал что-то ко мне, достаточно долго и сильно, чтобы набраться смелости — человечности — и признаться самому себе в наличии этих чувств. Чего ему это стоило, пусть даже в бешенстве, пусть даже необдуманно высказать свою величайшую тайну, свою слабость?
— Что бы с тобой стало, если бы я не проснулся и не пошел за тобой, м? Насколько надо быть безмозглой, чтобы, заподозрив неладное, отправиться ночью на территорию отверженных, не вооружившись хотя бы ножом! А еще в Эрудиции была, — не унимался Эрик. — Смешно! Это…
Но я не дала ему возможности договорить. Его руки предприняли слабую попытку меня отстранить, но его губы ответили на мой поцелуй.
Эрик — груда мышц с двумя стальными пулями вместо глаз, ужас не только новичков, а и половины Фракции — любил меня. И в эту необычайно насыщенную ночь только это имело значение.
========== Последнее. Первый день. ==========
Эрик терпеливо стоял, опустив голову, и смотрел на меня исподлобья. В его ясных серых глазах еще не было привычной жесткости, она возникала там, когда Лидер переступал порог комнаты и выходил в коридор. А сейчас он покорно и молча ждал, пока я перестану забавляться, послушно подставив голову под мои руки.
Мы стояли в душе, и я, заливаясь смехом, вытягивала и закручивала мыльные волосы Эрика в причудливые торчащие прически. Эта нелепая утренняя забава была одновременно неприглядной и показательной. Может ли быть что-то более ярким проявлением доверия, трепетной любви и терпения, чем это смиренное молчание?
За два последних года изменилось всё и одновременно ничего. Эрик всё так же был самым жутким из Лидеров, которому сегодня предстояло традиционно встретить новичков и повергнуть их в смятение необходимостью прыгнуть с крыши. И в то же время он оказался совершенно новым человеком, привычно сухим и сдержанным, но необъятно любящим и заботливым в такие незначительные моменты, как этот.
Теперь, спустя два года после моего дебюта во внутренней разведке, ознаменовавшимся арестом двух Бесстрашных и четырех изгоев за кражу казенного оружия и подготовку вооруженного восстания, многое прежде тайное стало явным. О моем месте работы знали едва ли не все. Кинан постоянно в шутку хмурился и ворчливо сообщал:
— Не могу при тебе расслабиться. Вдруг нарушу закон, и ты меня арестуешь.
О нас с Эриком судачили далеко за пределами фракции. Узнав правду одной из первых, — мой сбивчивый рассказ дрожащим шепотом — Рут закатила глаза и громко вскрикнула, словно от удара. Она недолюбливала Эрика, и мой выбор никак не могла понять, хотя смирилась с этим. А затем, спустя чуть более, чем полгода, Рут разродилась очаровательной русоволосой двойней.
Родители неожиданно для меня оказались очарованы острой неприступностью Эрика. Мама восторженно и кокетливо хлопала ресницами, услужливо слушая каждое тихое слово моего избранника. Её самодовольство было польщено моим стремительным карьерным успехом и тем, что меня выбрал в возлюбленные Лидер Фракции.
