Она заставила меня повернуться на бок и быстрыми движениями человека, не заботящегося о причиняемой боли, сняла старую повязку. Сверху она была чистой, и лишь на внутренней стороне растеклось продолговатое желтое пятно. Рана выглядела свежей и ухоженной. Ровные края соединены черными скрепками медицинского степлера. Покраснение почти сошло, от ярких взбугрившихся пятен не осталось и следа.

— Сколько я здесь? — голос оказался очень хриплым и тихим. Слова отдались острой болью в затылке.

Медсестра, не отводя сосредоточенного взгляда от раны, ответила снова нараспев:

— Три дня.

— Три?!

Мыча что-то неритмичное себе под нос, она кивнула. Ее руки в перчатках сильно надавили на рану, протирая ее щедро смоченной ватой. Я крепко сжала губы, пережидая острую пекущую боль, а затем — когда она потянулась за мазью — спросила:

— Ко мне кто-то приходил?

В этот раз ее взгляд быстро метнулся к моему лицу и вернулся обратно. Она пожала плечами.

— У тебя была горячка. К тебе никого не пускали.

— Никого… — повторила я. — Никого. Даже Эрика?

Медсестра нахмурилась, ее пальцы, втирающие мазь, коротко дернулись.

— Никого не пускали, — упрямо повторила она, и получилось у нее не очень убедительно.

— Он приходил, — утвердительно сказала я. Уверенности в том, что я права, не было. Он мог мне привидеться, но медсестра подсказывала направление своим очевидным нежеланием проговориться.

— Он приходил, правда? И его пустили.

Она пожала плечами, отворачиваясь за новой повязкой и тщательно пряча лицо.

Превозмогая дикую боль, я резко села в кровати и перехватила руку медсестры, крепко сжав ее кисть.

— Скажите мне, — прошептала я. — Просто кивните, я права, да? Он был здесь?

Она замерла так, как я ее поймала — повернутая к тележке, занесшая руку над бинтом. Слабый кивок был едва различимым, и вполне мог привидеться, но затем медсестра зашептала в ответ:

— Он угрожал тебе. Он говорил тихо, но я слышала, что он тебе угрожал. «Если ты не прекратишь это делать, я растопчу тебя», — так он сказал.

Прикладывая новую повязку, она снова начала напевать что-то невнятное, но больше ничего не говорила. Вышла она стремительно, громко грохоча содержимым тележки, не оглянувшись на меня.

Если ты не прекратишь это делать, я растопчу тебя.

Делать что?!

Спустя час — сразу после завтрака — пришли Рут и Дарра. Они принесли мне кусочек яблочного пирога и выглядели веселыми, хотя я опасалась, что они начнут винить меня в безответственности и наплевательскому отношению к здоровью. Они наперебой рассказывали, хохоча, какая шумиха поднялась вокруг моего бездыханного тела, как пригнали вездеход, и как Эрик орал на Четверку. Я внимательно слушала их, улыбаясь и поглощая пирог. Слизнув с пальца сахарную присыпку, я задала вопрос:

— На каком я месте?

С их лиц вмиг испарились улыбки. Они переглянулись, и заговорила Рут:

— Ты не прошла полосу препятствий. И… у тебя сняли очень много очков за это, а потом еще за безответственность и вранье.

— На каком я месте? — теряя терпение, процедила я.

Рут взмахнула руками, призывая меня к молчанию.

— Но Эрик добавил тебе почти столько же очков, сколько ты и потеряла, за самоотверженность, физическую выдержку и силу воли.

Дарра хмуро кивнул и добавил:

— Мы все здорово удивилась. Даже Макс.

— Макс?

— Да, он примчался вместе с Эриком и едва не прикончил его на месте.

Я глубоко вдохнула, игнорируя тесноту повязки и протестующую давящую боль в ребрах. А затем медленно выдохнула.

— Место? — напомнила я коротко.

— Шестое, — пискнула Рут. Ее глаза были огромными то ли от испуга, то ли от удивления.

Шестое. Шестое место. Я упала замертво во время марш-броска, не прошла полосу препятствий, выпала из тренировок на три дня, — и еще пропущу несколько, —, а опустилась лишь на одну ступень. Не очень похоже на Эрика — добавлять очки. За сомнительные заслуги. Да еще и так много.

Если ты не прекратишь это делать, я растопчу тебя.

Нарушая запавшее молчание, снова заговорила Рут:

— Тимоти винит себя в произошедшем.

Я мотнула головой, прогоняя видение — склонившийся ко мне Эрик шепчет «если ты не прекратишь, я тебя растопчу» — и уставилась на подругу.

— Он сам не свой, — продолжала она. Дарра кивал ей в такт. — Почти не ест, не спит и не тренируется. Он вбил себе в голову, что ты можешь умереть или вылететь из-за него.

— Мы уговаривали его пойти с нами сегодня, — сообщил Дарра. — Но он отказался. Он уверен, что ты не хочешь его видеть.

— Что ты ненавидишь его, — подсказала Рут и ввинтилась взглядом в мое лицо.

Я опустила голову и уставилась в смятую салфетку с остатками яблочного пирога в руке.

Если ты не прекратишь это делать, я растопчу тебя.

========== Глава 14. Моделирование. ==========

Моделирование началось в субботу. К этому времени я уже провела одну ночь в общей спальне, но каждое утро должна была идти в лазарет на перевязку. Снятие швов было назначено на понедельник, и я не могла дождаться. Ходить со скрепками на ребрах было неудобно и болезненно, они цеплялись за одежду при каждом движении, доводя меня до бешенства.

Рут и Дарра пробуждали во мне злость, постоянно ошиваясь поблизости и при каждой возможности проявляя чрезмерную заботу, доходящую до абсурда. Например, они подхватили меня под руки, когда я садилась на кровать, а затем едва не столкнулись лбами, нагибаясь, чтобы расшнуровать мои ботинки.

Несколько раз приближался Тимоти, теребя что-то в пальцах, с явным намерением что-то сказать, но в последний момент поворачивал обратно или нелепо проходил мимо, усиленно делая вид, что именно это и планировал сделать.

Не в силах больше видеть его терзания и набравшись смелости, в субботу утром в коридоре под кабинетом, где проходило моделирование, я торопливо заняла свободное место рядом с Тимоти и крепко сжала его руку, не давая спохватиться с лавочки и сбежать.

Какое-то время мы сидели молча, пока все замерли в напряженном молчании, ожидая выхода первого новичка, отправившегося за серую дверь. Когда он вышел, — коренастый врожденный с бледным лицом и красными пятнами на шее — коридор наполнился шелестом приглушенного обсуждения.

Я наклонилась к уху Тимоти.

— Тим, нам незачем избегать друг друга.

Он дернул плечом, то ли показывая, что не уверен в этом, то ли просто желая сбросить мою руку.

— Мы были хорошими друзьями и могли бы снова ими быть. Я…

— Эд, — он резко повернулся, и его лицо оказалось прямо передо мной. Бледное и изможденное. Глаза болезненно блестели. — М-м-мы-мы б-б-больше не-не-не м-м-мо-можем быть д-д-друз-з-зьями. Т-т-ты с-са-са-сама эт-т-того н-н-не хоч-ч-чешь.

— Но…

— Эд!

Несколько человек — включая Рут и Дарру на лавочке напротив — посмотрели на нас. Тимоти снизил голос почти до шепота.

— Я с-с-сделал те-те-тебе б-б-больно. И н-н-не м-могу бы-бы-быть твоим д-д-другом.

— Это не твоя вина.

— М-м-моя.

— Нет. Это Эрик нарушил правила. У тебя не было выбора.

— Выбор б-б-был у те-те-тебя, Эд.

Я уставилась на него с непониманием. К моему удивлению в его глазах не было ничего кроме злости, так несвойственной Тимоти.

— Что?

— П-п-по-почему Эрик, м? П-п-почему не к-к-кто-т-то д-д-другой? К-к-кто у-у-угод-дно! Ч-ч-четверка, М-м-макс, х-х-хр-р-рен знает к-кто ещё!

В его исхудавшем лице собиралась красная краска ярости.

— П-почему из в-в-всех в Б-б-бес-с-сстрашии им-м-менно Эрик?

Я смотрела на Тимоти, не в силах поверить, что это и в самом деле он. Мне не хватало воздуха, сердце гулко колотилось в горле, пульсирующая боль вытеснила из головы все мысли. Я не узнавала Тимоти. Я уже собиралась спросить, что он сделал с Дружелюбным внутри себя и почему стал так чудовищно похож на ненавистного ему Эрика, но Четверка, выглянувший из двери, назвал мое имя.

Не чувствуя ног и все еще видя перед глазами налитые злостью глаза друга — незнакомого человека, в которого превратился друг — я пошла по коридору к инструктору, вовсе не беспокоясь о предстоящей процедуре. Мои мысли занимал Тимоти. И забыть о нем меня заставила лишь инъекция.