Подхватив с тумбы пачку сигарет и зажигалку, Сара обогнула стол и вышла на балкон. В темноте и влаге праздничного вечера слышалось гулкое эхо играющей в центре громкой музыки и отголоски чьих-то пьяных криков. 2010-й был в нескольких часах от них, и градус веселья на острове стремительно рос. Она и сама была немного хмельной после приговоренной на двоих с Виктором бутылки белого вина и бокала разлитого к десерту портвейна. Алкоголь приятно согревал изнутри и дарил телу ощущение плавной невесомости. Хоть снаружи было прохладно и сыро, а Сара не накинула ничего поверх тонкой водолазки, ей было уютно.

С тихим шелестом отодвинулась балконная дверь, и на её пороге возник Виктор.

— Не помешаю? — осведомился он, протягивая Саре заново наполненный портвейном бокал.

— Нет, конечно, — улыбнулась она, отступая в сторону и отворачиваясь, чтобы выдыхаемый сигаретный дым не клубился перед лицом Виктора. Он тоже улыбнулся и кивнул на оставшееся за стеклом веселье.

— Они обожают бывать у тебя в гостях, — сообщил он. — Иногда мне кажется, что ты прямо украла у меня детей.

Сара хохотнула, едва не поперхнувшись затяжкой.

— Могу возместить своим сыном, — предложила она. — Ты единственный взрослый, ради которого он готов снять свои проклятые наушники.

— Он толковый парень, зря ты так.

— Один знакомый мне как-то сказал, что врать нехорошо, — напомнила Сара, и они коротко, невесело посмеялись. Возникла и начала затягиваться пауза, в которой Сара, бесцельно заглядывая в свой бокал, почти докурила и совершенно околела. Она хотела уже избавиться от окурка и предложить вернуться в тепло помещения, когда Виктор снова заговорил:

— Кстати, ужин был очень вкусным. Спасибо за то, что пригласила и так постаралась. Надеюсь, ребята там наелись до отвала, поскольку до следующего рождественского обеда у моих родителей им не светит ничего подобного.

Сара с непониманием наморщила брови, и он, обреченно улыбнувшись, признался:

— Я ужасно готовлю. Порой всерьез подумываю над тем, чтобы застраховать дом от пожара, а детей от пищевого отравления.

— Ты очень самокритичный, — со смешком ответила Сара, но Виктор покачал головой и возразил:

— Ты просто не пробовала ничего из того, что я пытаюсь выдать за еду.

— Вот мы и выяснили, почему дети так любят бывать у меня в гостях, — подытожила Сара, и на этот раз их смех звучал искренне веселым. Впрочем, она видела короткие взгляды Виктора в сторону своего погруженного в темноту дома. Она понимала, что он завел речь об ужине не просто так: поблагодарив, он намеревался откланяться. Отсмеявшись, Виктор уже собирался снова заговорить, но балконная дверь приоткрылась и в образовавшейся щели возникла Фернанда.

— Скоро полночь, — сообщила она. — Давайте пойдем на набережную и вблизи посмотрим на салют?

***

В центре было людно. Казалось, весь Порту-да-Круш спустился к площади перед церковью, служащей площадкой для всех празднований в городе. Фасад католического собора мерцал огоньками, на высоких дверях висели обернутые красными лентами венки. Между деревьями и вокруг их ветвей свисали и завивались разноцветные гирлянды. Отовсюду звучала праздничная музыка: смесь традиционных португальских новогодних мелодий с преимущественно американскими рождественскими песнями. Из нескольких стихийно возникших тут и там палаток доносился соблазнительный аромат запекающегося на огне мяса. Где-то разливали в пластиковые одноразовые стаканчики шампанское. Все поздравляли всех, улыбались, обнимались и расцеловывали друг друга в щеки.

Кто-то со смутно знакомым лицом выдернул Сару из их небольшой процессии, продвигающейся сквозь толпу к океану, и закружил вокруг себя в танце. С восторженным визгом Фернанда присоединилась к этому хороводу, и несколько минут они втроем, нестройно подпрыгивали, дергали ногами и вскидывали вверх руки в подобии танца. Где-то на пути между ресторанчиком Penha d’Ave и ступеньками, ведущими от колокольни к набережной, в руках Сары и Виктора появилось шампанское, а у Фернанды на голове возникли мерцающие крохотными лампочками и подпрыгивающие на тонких пружинках ушки.

На набережной тоже оказалось довольно людно. Все столики прибрежных ресторанчиков были оккупированы, парапет был занят практически во всю свою длину. Чтобы найти место, где можно было бы облокотиться или сесть в ожидании новогоднего фейерверка, им пришлось пройти почти в самый конец. Тут, вдали от музыки и всеобщего галдежа, было слышно, как волнующийся океан набегал на скалы и волнорезы, как неторопливыми волнами накатывался через ограждение в общественный бассейн и как бурлил, утекая обратно.

Сара поплотнее затянула на себе кофту и глубоко вдыхая соленый влажный воздух, закрыла глаза. Она загадывала, чтобы наступающий год оказался ей по зубам. Чтобы Матеуш продолжал так же неотступно идти на поправку, и чтобы следующего 31 декабря она уже и не помнила о том, как сложно ей приходилось с сыном. Чтобы, какие бы испытания не подсовывали грядущие 365 дней, они перестали отдаляться друг от друга, ведь их в мире осталось только двое, и надеяться приходилось только на самих себя. Сара не решалась предсказывать, на сколько задержится на Мадейре, но очень хотела, чтобы этот период — каким бы коротким или длинным он ни оказался — пошел им на пользу. И ей никогда бы не пришлось сожалеть о решении сюда переехать. Чтобы она сама, наконец, обрела внутри себя гармонию.

Когда до двенадцати часов остались считанные секунды, и по собравшимся на набережной пробежал ропот предвкушения, Сара подтянула к себе Матеуша, обняла сзади за плечи, и, склонившись к уху, произнесла:

— Я бесконечно тебя люблю, дорогой мой. Хочу, чтобы ты это всегда помнил, и чтобы был счастлив. С Новым годом!

Он не отшатнулся и не откинул голову, послушно подставил щеку под поцелуй, а когда над водой с оглушительным хлопком взорвался яркими искрами первый бутон салюта, ухватился за руки матери и крепко сжал. Вот так склоняясь к сыну, вдыхая его аромат и чувствуя тепло его кожи и сырую прохладу волос, Сара наблюдала за салютом и знала, что это будет один из многих счастливых моментов, к которым ей будет так приятно мысленно возвращаться снова и снова.

Все вокруг выкрикивали поздравления, свистели и смеялись. Атмосфера праздника была густой, физически ощутимой; казалось, её можно было зачерпнуть стаканом и выпить. В воздухе стоял резкий аромат алкоголя и горький дым пиротехники, от нависших над берегом скал эхом отдавались хлопки взрывов.

Сара обернулась к Виктору и, прислонив своё шампанское к его стаканчику, с улыбкой пожелала:

— Счастливого Нового года!

Он улыбнулся и кивнул в ответ, отпивая за её тост немного выдохшегося игристого.

Мимо них к бассейну — под нестройный приободряющий свист — пробежали около десятка ребят, на ходу стягивающих через голову одежду. Разбрасывая в стороны вещи и издавая истошные вскрики, они прыгали во взболтанную волнами воду с головой и выныривали на поверхность со смехом и визгами. Наблюдая за этим погружением, Сара толкнула Виктора локтем и с вызовом заявила:

— Спорим, не прыгнешь.

Он уставился на неё, в удивлении морща лоб, и уклончиво ответил:

— Ты думаешь, что моряка можно напугать холодной водой?

— То есть это «нет»?

Его глаза, черные в скупом освещении набережной, сконцентрировали на ней долгий, испытующий взгляд. Виктор словно пытался понять, всерьез ли она завела этот разговор; словно в нем боролись привычная сдержанность и спокойствие с алкоголем и слабыми позывами поддаться на эту провокацию. Сара и сама не знала, отчего вдруг решила его раззадорить, но, произнеся это вслух, и в самом деле вспыхнула неподдельным азартом.

— Пойдем, — опуская свой стаканчик шампанского на каменный парапет, наконец, решил Виктор.

— Что значит «пойдем»?

— А то и значит, — он стянул с плеч куртку и подхватил край кофты. — Просто на слабо ты меня не возьмёшь, Сара. Если хочешь сойти с ума, то пойдем, прыгнем вместе.