— Ты весь в помаде, — сообщила она и растерянно оглянулась.

Хиддлстон утерся ладонью и потянул Норин к машине, пропустил её вперед, подав ей руку, и забрался следом. Он захлопнул дверцу и назвал выжидательно рассматривающему их сквозь зеркало заднего вида водителю свой адрес:

— Херберт-Стрит, 12, пожалуйста.

— Понял, сэр.

Кэб плавно покатился к мигающему желтым светофору.

— Ну нет, к тебе слишком далеко, — возразила Норин. Её голос звенел волнением, а глаза лихорадочно блестели. Она наклонилась вперед, к окошку в отделяющей водителя перегородке, и сказала:

— Дом 123 по Гросвенор-Роуд, будьте добры.

Таксист кивнул, притормозил и, почти проехав перекресток, резко повернул. Джойс со смехом завалилась обратно на сидение, Том поймал её и снова прильнул к губам. Она в его руках была податливой и доверительно ведомой, и всё же неуловимо, ненавязчиво требовательной. Норин не подстраивалась под него, но гармонично ему подходила — Хиддлстону хватило одного непродолжительного стихийного секса на мокром песке, чтобы понять это; а весь его многолетний опыт до Джойс — с Эффи и прочими случайно встречающимися ему на пути — научил ценить это по достоинству. То, как она целовала, — мягко, но уверенно, заигрывая с ним языком и дразня зубами — распаляло Тома. Её руки гладили его шею, пальцы прочесывали волосы, легко царапали кожу, пробирались под воротник пуловера, отправляя вниз по спине приятную дрожь. Она глубоко вдыхала и выдыхала судорожно, прерывисто; тепло выдыхаемого ей воздуха щекотало его кожу. Том открыл глаза и вблизи во мраке, едва нарушаемом проникающим снаружи изменчивым фонарным светом, посмотрел на Норин. Нежная, почти прозрачная кожа век, беззащитно проявляющая синеватую паутину сосудов, изогнутые росчерки бровей, густая чернота туши на длинных ресницах.

Пусть катятся к чертям все принципы и все им же самим установленные запреты, подумал Хиддлстон. Они были лишь оправданиями для его трусости и отговорками для его собственного удобства. Каким бы паттернам во взаимоотношениях с женщинами он ни следовал прежде, Норин Джойс стоила основательного пересмотра модели поведения, стоила всех усилий, которых прежде ему не доводилось прилагать, стоила борьбы за неё — с самим собой, с расстоянием, с обстоятельствами, с изменчивостью и сложностью актёрской жизни.

Кэб мчался по пустынной улице, над ним нависал тонко вырезанный из камня, стремящийся в ночное небо своими многочисленными острыми шпилями Вестминстерский дворец, в кабине водителя что-то монотонно бубнило радио.

Том соскользнул с губ Норин на её подбородок, ещё холодный и немного влажный от слёз, затем спустился к шее, вокруг которой повис шарф и между складок которого путались пряди волос. Хиддлстон стянул его и, не глядя, откинул в сторону. Тома манила молочно-бледная кожа Джойс, твердая рельефность её ключиц, волнительная тень под кружевной оборкой её шелкового топа. Его не заботило ни присутствие постороннего таксиста, ни то, каким неудобным и скользким было пассажирское сидение, ни смущенный шепот Норин:

— Стой, Том! Подожди. Остановись!

На него сошла лавина облегчения — прощение, на которое он уже перестал надеяться, вдруг досталось ему так легко, стоило лишь попросить — и бесследно снесла усталость, сдержанность, беспокойство о том, что подумают окружающие. Он хотел Джойс и торопился её получить. Днём ему предстояло вылететь обратно в Брисбен, а так, у них оставалось смехотворно мало времени вместе, и он не собирался тратить драгоценные минуты на то, чтобы спокойно сидеть, переминая в пальцах холодную руку Норин, и ждать, пока такси довезет их до дома.

— И не подумаю остановиться, — прорычал он, прикусывая мочку уха Джойс и сталкивая с её плеча собственную куртку, пиджак и тонкую шелковую шлейку.

Комментарий к Глава 11.

*Цитата из трагедии “Кориолан” Уильяма Шекспира.

========== Глава 12. ==========

Среда, 28 сентября 2016 года

Лондон

Норин с минуту безуспешно пыталась попасть ключом в замочную скважину. Том прижался к ней сзади, и от его тяжелого горячего дыхания рядом со своим ухом она теряла рассудок. Руки Хиддлстона пробрались под комбинацию и жадно смяли грудь, его губы рассеивали на её щеке, шее и плечах влажные поцелуи. Том хрипло прошептал:

— Тебе помочь?

И, не дожидаясь ответа, обвил её пальцы своими, направляя руку. Дверь с двумя приглушенными щелчками отперлась, и Джойс с силой её толкнула. Квартира встретила их темнотой, тишиной и едва уловимым кисловато-пряным ароматом пасты, которую Норин заказывала себе на ланч и контейнер из-под которой так и остался стоять у дивана. Не включая свет, с трудом во мраке огибая мебель и торопливо сталкивая с себя куртку Тома и собственный пиджак, Норин повела его в спальню. На какое-то очень короткое мгновение она замешкалась, вдруг вспомнив об устроенном вокруг кровати — и на ней — хаосе, но решительно оттолкнула это беспокойство. Кого она собралась обманывать — Хиддлстона? Он хоть и обладал известной долей педантичности, но это никогда не лишало его терпения к сопровождающему Норин бардаку. В Индии они делили быт, и Тому было известно лучше многих других о привычке Джойс оставлять за собой след активной жизнедеятельности в виде расставленных по вилле чашек из-под кофе и чая, терять зажигалку и обнаруживать её в щелях между подушками дивана или под бильярдным столом, стягивать в свою постель книги, скомканные влажные полотенца, растрепанные листы сценария, расческу, блюдце с яблочным огрызком, тюбик бальзама для губ — что угодно. И сейчас его бы вряд ли спугнула груда одежды.

Норин подхватила края пуловера Тома и потянула вверх. Его долговязое тело, в своей удлиненности и утонченности словно сошедшее с картин Эль Греко*, его аристократично-бледная кожа, твердость его мышц, неочевидных, не вздыбленных, но проступающих ненавязчивым рельефом и содержащих в себе надежную силу; редкие завивающиеся волоски на груди и вокруг сосков и манящая дорожка внизу живота, выгоревшие на солнце до золотистой прозрачности волосы на руках и густые, темные на подмышках; длинные поджарые ноги и жилистые стопы, широкая спина и узкие упругие бедра, рассыпавшиеся по всему телу родинки — всё в Хиддлстоне сводило Норин с ума. Он был абсолютным совершенством для неё и для многих девушек, восторженно кричащих ему вслед на улицах, теряющих дар речи официанток и фанаток, наводняющих Интернет и, казалось, улицы каждого без исключения города планеты, но сейчас принадлежал только ей одной. И это затуманивало последние капли рассудка. Сняв с Тома кофту и бросив её просто на пол, Джойс прильнула к его губам, отыскивая пальцами пряжку его пояса; он торопливо расстегивал пуговицу и молнию её джинсов.

А затем они вдруг остановились. Хиддлстон в одних трусах и Норин в короткой шелковой комбинации со смятым подолом, едва прикрывающем её бедра, смерили друг друга голодными взглядами, и Том произнёс:

— Джойс, это же не просто дружеский примирительный секс? — Он взволнованно заглянул ей в глаза, и это несмелое, робкое, пугливое смущение в них резко контрастировало с тем, как нагло ещё мгновение назад его требовательные пальцы пробирались под резинку её трусиков. — Я хочу большего. Я хочу, чтобы ты была со мной. Была моей.

Норин растерянно улыбнулась и кивнула, не найдя внутри опустевшей головы подходящих слов, но чувствуя то же — она ни с кем не собиралась его делить. Том улыбнулся в ответ и, наклонившись, поцеловал. Он подхватил её за талию и притянул к себе. Норин казалось, её кожа таяла под его горячими мягкими ладонями, их прикосновения оставались на ней парующими следами. Она обвила плечи Тома руками, делая шаг назад, наталкиваясь на кровать и увлекая его за собой.

В этот раз всё было иначе — была долгая прелюдия. Хиддлстон полностью её раздел и губами исследовал каждый миллиметр её тела, доводя Норин до сладкой истомы. Она не прерывала и не торопила его, но когда Том накрыл поцелуем её рот, столкнула его с себя и, уложив на спину, оседлала. Видеть его под собой — разгоряченным, впивающимся в неё физически ощутимым жарким взглядом, закусывающим губу, напрягающим шею — было блаженством. Норин уперлась руками в его грудь и языком прочертила линию от запавшей между ключиц ямки, вдоль живота, обвела кругом пупок и добралась до трусов. Тонкая белая ткань едва удерживала внутри возбужденно налившийся кровью член. Норин пропустила пальцы под резинку и медленно потянула вниз, наблюдая за тем, как Хиддлстон откинул голову и в предвкушении затаил дыхание. Она не могла различить выражение его лица — только тени, отбрасываемые тусклым свечением фонарей внизу у самого канала, проникающим в спальню сквозь не зашторенное окно; но видела, как он блаженно опустил веки, когда она обхватила рукой его член. Кожа была нежной и обжигающе горячей, плоть под ней напряженно твердой. Джойс обхватила губами шелковистую набухшую головку и, следуя языком вдоль вздыбившейся вены, медленно заскользила вниз. Она прислушивалась к дыханию Тома, потяжелевшему, судорожному, срывающемуся на хриплый тихий стон, ощущала в своих волосах его пальцы, а на затылке — его ладонь, надавливающую всё сильнее.