Пальцы дрожат, но я вхожу в скайп посредством учетной записи. В собственной боли, в зацикленности на мире страданий есть что-то от эгоизма. Ты жалеешь себя, но плевать на тех, кто беспокоится о тебе гораздо сильнее. Ты их просто не замечаешь – то ли подсознательно не желая тревожить, то ли сосредотачиваясь на своих душевных цунами, а ведь они чувствуют. Родные – в первую очередь. Могут не понимать, тревожиться на ровном месте, не понимая источника переживаний, но первая мысль у них всегда будет именно о тебе, о своем дорогом и зачастую таком непослушном ребенке.

Я ожидаю увидеть Настю, но появление на экране обеспокоенного лица матери на миг лишает дара речи, замолкаю на полуслове, чтобы уже в следующий миг, забывшись счастливым смехом, податься вперед к бесчувственному экрану сенсорного монитора!

– Мама! – я бы все отдала, чтобы сейчас кинуться в ее объятия! Пусть даже получу нешуточную выволочку за свое исчезновение. – Я… я так… я скучаю, мама!

Конечно, она оправдывает мои предчувствие в полной мере… Но я впервые за все время просто беспредельно счастлива и с трудом сдерживаю слезы.

– С ума сошла! Не предупредив никого – ни тетю, ни меня, ни сестру, – ни даже Леночку! И никакой связи! Телефон не отвечает, в скайпе не появляешься. Как ты могла?! Я чуть не поседела, думала заявление писать. Юленька, ты где? Почему глазки грустные? – так быстро меняется полярность, и я снова счастливо смеюсь.

– Мама. Я рядом! В Ялте! Недавно вернулась из Египта. Знаешь, какие там проблемы с интернетом? Все уже хорошо! Я дома скоро буду! А глазки грустные – просто уезжать не хотела. Ты же помнишь, как я грущу, когда заканчивается лето? Учеба, серые будни, лета так мало!

Мы просто молчим, и пальцы одновременно тянутся к экрану. Почувствовать. Ощутить. Перечеркнуть стену непонимания. Для меня, в свете безжалостного контраста чужого детства – осознать, что меня всегда любили. Пусть строгой и гиперответственной любовью! Мне не могли дарить дорогие подарки, мне подарили нечто гораздо большее, чем материальные ценности и свободу, которая выросла бы в эгоцентричную вседозволенность – мне дарили любовь и защиту, даже от себя самой… А я была так глупа, что воспринимала ее как стремление сломать и причесать под одну гребенку. Так мне сказал когда-то Дима: «Не по таким законам живет общество, серая толпа!» Могла ли я винить в этом мать? В том, что у нее, в стремлении уберечь меня, не хватило на это смелости – бросить вызов обществу?

– Как Настенка? Виктор вернулся?

Отчим вернется только на следующей неделе, а сестренка зажигает на пляже в компании одноклассников, у нее дружный класс, и она популярна. Мне это трудно понять, у меня школьные годы были кошмарными, но от радости за нее по телу разливается душевное тепло.

– Тебе понравилось в Египте? Ты видела пирамиду Хеопса?

– Да, мама. Помнишь, как историчка мне влепила пару за то, что я ей доказывала, что древние египтяне не могли такого построить сами, без высоких технологий?

– Ну, если б у меня была возможность принести ей сумку деликатесов, то…

– Она бы согласилась даже с тем, что их построил Сталин!

Мы смеемся уже синхронно. Маме очень идет улыбка. Разглаживаются мимические морщины, и линия скул обретает притягательный рельеф. Виктор, наверное, без памяти втрескался именно в ее улыбку. Ловлю себя на мысли, что, как только вернусь, сделаю все, чтобы она не гасла!

– А почему до тебя не дозвониться? – настороженно спрашивает мама, но я быстро нахожу ответ даже на этот вопрос.

– Да я телефон, представь, в бассейне утопила. Забыла, что висит на шее, и нырнула. На счастье, черт с ним! Сегодня-завтра восстановлю, и будем на связи!

– Я уже не знала, что думать! А где ты в Ялте остановилась?

– Да тут у Лекси вилла. Девчонка из очень богатой семьи, я про нее рассказывала тебе…

– А когда вернешься? Доченька, у меня сердце не на месте. Настя как пошутила, что тебя принц востока в гарем уволок, я думала, мне скорую вызывать придется…

– Мам, у них брюнетки не котируются. Принц? Не смеши моих тараканов. Там бы сразу произошел государственный переворот. И за принцами – это в Дубай. А Насте меньше давай всякие женские романы читать!

Они уводят от реальности. И сюжет с похищениями принцесс красиво расписан только на бумаге. В жизни все ужаснее.

– Позвони Леночке. Она места себе не находит.

– Конечно, мама! Только немного позже…

Кофе уже остыл, но я о нем забыла – мы говорили очень долго, как никогда прежде. Обо всем сразу, и ни о чем одновременно, а я ловила себя на мысли, что больше всего на свете хочу домой, в родную Феодосию! Это желание было со мной так долго, но мне самым убийственным способом не позволили его осуществить… Я обещаю звонить как можно чаще. Показываю свои хоромы, вышагивая по комнате с планшетом, окружающий пейзаж. Отвечаю, что не загорела, потому что загар временно не в тренде. После разговора с трудом прихожу в себя, загружаю страницу социальной сети. Надо, обрезать – так по живому.

Моя страничка «В Контакте», кажется, живет своей жизнью – лайки, бессмысленные комментарии, открытки, музыка на стене. Хорошо хоть у девчонок хватило ума не накидать поздравлений со свадебными платьями и обручальными кольцами. Эльки не видно, но Ленкин «онлайн» режет глаза. А мне хочется поскорее с этим закончить.

«Привет, Лекс. У меня очень резко поменялись планы.»

Ожидание ответа затягивается. Зато просто сыплются шаблонные «приветкакдела» от друзей, которых я не помню для чего и когда добавила. Затем я вижу, как она пишет. Долго. Анкету? Ряд вопросов в ее шаблонном стиле – в какой позе он умеет лучше всего? Леночка, прошу тебя, нет. Я же сейчас просто пошлю тебя на хрен или зачитаю такую отповедь, что наша дружба закончится раз и навсегда!

«Я знаю, Юль.»

Вот тут я натурально опешила. Смотрела в бездушные литеры без обилия смайлов в стиле моей позитивной приятельницы, а смысл написанного ускользал, не желая прожигать нейроны неотвратимостью конца.

«Да? Откуда же… и что ты знаешь?»

«Наши родители вертятся в политике. От отца узнала. Мы долго не могли в себя прийти.»

Мне хочется закричать. Написать ей, что все не так. Что этого просто не может быть… Но я ничего этого не делаю.

«Элька знает?»

Как будто это единственное, что меня должно сейчас волновать.

«Да… Извини, я была в шоке… Не стоило, наверное. Ты как?»

«Плохо…»

«Юль, не ври мне. Он же заставил тебя. Ты сама этого не хотела. Я между строк тогда почувствовала…»

О мертвых – либо хорошо, либо ничего. Я молчу, пальцы отказываются повиноваться.

«Я скучаю, Лекси…»

«Возвращайся. Мы тебя вытянем. Мы всегда умели помогать друг дружке. Только не плачь. Это же был несчастный случай, хорошо, что ты не находилась в доме, когда рванул тот баллон.»

Вот, значит, как там все преподнесли… Несчастный случай. У меня нет сил общаться дальше, и я дрожащими пальцами с обилием опечаток набираю ответ. Все со мной будет хорошо. Я к концу августа вернусь, совсем скоро. Пойдем в караоке? Ты помнишь, как я красиво исполняю «Арию»? Помнишь, после этого нам даже прислали бутылку дорогого вина и попросили исполнить на бис «Беспечного ангела»? Вот в тот паб и пойдем. Все равно мне рано еще замуж! Нет, боже упаси… Ну какой друг из крутой семьи? Лекс, ты вообще понимаешь, что сейчас сказала? Прости. Я немного не в себе. Мне сейчас не надо никаких отношений. Все равно, таких, к которым я привыкла, больше никто не даст…

Мы прощаемся, пообещав друг другу списаться позже, а я снова позволяю себе не сдерживать чувств, рыдаю, закусив зубами подушку. Как можно тише, чтобы никто не нарушил этого уединения, иллюзии свободы – по крайней мере, она пока у меня есть. Я оплакивала похороненную надежду. Надежду на то, что он мог выжить и вернулся в город. На то, что однажды он появится на пороге этой спальни, и мой кошмар закончится. Ментальная связь была безумием, бредом сумасшедшего, последней стадией лайт-шизофрении. Я просто сбегала в нее от новой, пугающей реальности, от которой больше никто не в силах защитить…