– Нет. – Я решаюсь посмотреть ему в глаза. Хуже точно не будет. – Я не голодна…
– А вот это не обсуждается!
Конечно же. Разве мне кто-то вернул право голоса?
«Есть только один момент, который не подлежит никакому обсуждению – твое добровольное согласие!» Еще не сейчас. Я услышу это очень скоро. Натянутой металлической струной по рухнувшему прежнему мировоззрению, цитатой из фэнтези-романа, такой щемяще-правильной и такой иллюзорной, мне покажется именно так! До моего добровольного согласия никогда и никому не было никакого дела.
– Иди. Уже время обеда. Надумаешь пропустить – надо ли говорить, как меня это расстроит?
Я не двигаюсь с места, внутренне вздрагивая и в то же время понимая, что строгий приказ только что унял хаотичный танец сердца. Наверное, ни одно его слово никогда не будет звучать наугад, без продуманной до мелочей стратегии управления чужим разумом, в данном случае, моим!
Меня ощутимо потряхивало, когда я почти бегом преодолела пролет в пять ступенек в слепом, фанатичном побеге от новой действительности под названием «его присутствие». Странная особенность психики – в зале, наедине с ним, на столь близком расстоянии, что я слышала ускоренное физической нагрузкой биение его сердца, я была почти спокойна. Не дрожали плечи, не сжимало горло спазмом подступающих слез бессилия – спокойствие его голоса, вежливый приказ-просьба непостижимым образом разблокировали ментально-мышечный зажим перепуганного естества. Улыбнуться так и не удалось, наверное, сработал тревожный стоп-сигнал. «У тебя красивая улыбка. В ее лучах хочется греться…»
Это могло бы успокоить и вселить уверенность в кого угодно, но только не в меня. Рано повзрослевшая волею жестоких обстоятельств девчонка, я перестала греться в лучах эгоцентричной эйфории при каждом комплименте. Даже при таком интеллектуально-галантном. Подобные слова значили только одно: я пробудила интерес. Разве это плохо, спросила бы прежняя я, надменно вскинув голову? Очередная запись в органайзер своих побед, легальный повод поднять бокал полусладкого на встрече с девчонками для подведения итогов, допинг повышающего самооценку удовлетворения. Жизнь оказалась хитрее, она была наделена тем еще чувством чернейшего юмора.
Как скоро я обрету прежние крылья? Как скоро оценивающий взгляд мужчины разгонит в моей крови приятное самодовольство, а не панический ужас с сотрясающей дрожью безысходности? Когда в ответ на любой, даже самый безобидный выпад неагрессивной визуальной оценки я перестану прятать взгляд в стыки панелей ламината, керамогранита и в ворс ковровых покрытий? Когда я снова позволю себе иллюзию безопасности, робкую улыбку и отсутствие страха с прорисовкой ужасающих перспектив дальнейшего?
Безжалостные тиски подступающих слез серпом по горлу, изнутри, захлестом неумолимого кнута по голосовым связкам, ошейником обреченности с внутренними шипами осознания – мир никогда не будет прежним. В каждом из мужчин я буду видеть агрессора, охотника, поставившего себе четкую цель – сломать и растерзать зарвавшуюся жертву. Как же все задолбало!
Через силу, собрав волю в кулак (какую волю? Она осталась в спортзале. Он просто сжал ее в сильной ладони длинными пальцами, даже не прикасаясь ко мне…), подхожу к небольшому зеркалу в раме из светлого дерева… Натурального… Да! Рама! Не амальгама, не отражение! Страшно. Я не готова смотреть в глаза самой себе так скоро, но будет гораздо хуже, если появлюсь в столовой с красными глазами и сбившимся от подступающих слез дыханием. Что подумает Виталина? Не обо мне, мне все равно, я готова была даже к осуждению, которого не последовало, причем не из-за вежливости, у нее теплая и сопереживающая аура. Нет. Возрастет прямо до небес рейтинг хозяина, который заставил гостью давиться слезами! Даже если расспросов не будет, я потом не смогу смотреть ей в глаза. А если еще и Денис… Нет, к черту!
Мне понадобилось все имеющееся мужество, чтобы посмотреть в зеркало. А точнее, в глаза. Нет, слезы еще не зажгли сосудистыми разветвлениями белки перепуганных зеленых глаз, только подскочившее давление опалило щеки лихорадочным румянцем. Мысль о том, как может истолковать мое состояние Вита, вызвала подобие улыбки глубоко внутри. Уходила натянутая, как гитарная струна, а прибежала обратно запыхавшаяся, покрасневшая – от смущения, не иначе, с искусанными губами (и не факт, что кусала сама, а не кто-то другой!)… Нет, рушить имидж Александра я не желала ни в коей мере. Слишком я его боялась на тот момент.
– Юля, – тепло улыбнулась экономка, снимая с сенсорной панели турку. От аромата кофе у меня закружилась голова и неожиданно заурчало в желудке. В спортзале время замерло, и только здесь вернулось на круги своя, напомнив о том, что с утра во рту не было даже маковой росинки. С трудом удержавшись, чтобы не вцепиться зубами в аппетитный рогалик на подносе, я осторожно забралась на высокий стул, помня о том, что излишнее напряжение мышц может вызвать кровотечение.
– Ешь, я так переживала, что остынет и что ты заблудилась, – в словах Виты нет никакого завуалированного подтекста. Если б не была так подавлена, обняла бы ее за проявленную тактичность и, мне даже кажется, понимание. Сочувствие, но не унизительную жалость. Только установленный работодателем регламент удерживает ее, чтобы не поговорить со мной по-женски, как мать с дочерью, не дать уйму ценных советов и не унять тревогу, я чувствую это на интуитивном уровне, но пока не желаю себе признаться в этом даре предвидения. Как жаль, что он работает только на определенных людей, и никогда не пробиться через железобетонный сплав укрепления, скрывшего от меня хозяина дома и заставившего испытывать страх…
– Вот это обязательно, – она ставит передо мной тарелку с омлетом и ломтиками стейка.
– А Александр к нам не присоединится? – я не успеваю сообразить, перед тем, как задаю этот вопрос. Может, не самая удачная попытка замять горькое послевкусие лекарства? Кофе оказался безнадежно горячим, просто чудо, что я не сделала глоток в привычной поспешной манере.
– За обедом непременно. А вот ты не завтракала. Обедать будем в два.
Сейчас около двенадцати часов. До двух я околею с голоду. Значит, передышка временная, постоянно прятаться в комнате не выйдет, придется остаться с ним наедине. Я испугана и исполнена решимости одновременно. Еще одна попытка поговорить, и нет, я не буду просить. Попытаюсь договориться… о чем? У меня не хватит смелости даже произнести это вслух, а он не намерен помогать в этом. Буду убивать все свои воспаленные нейроны неизбежным ожиданием расправы-благодарности за собственное спасение. И плевать ему на то, что я этого не хотела. Надеюсь, мне не будет сильно больно за то, что не смогу ответить даже малейшей взаимностью? Никогда не умела симулировать, полагая, что это унижает прежде всего женщину.
– Все хорошо, Юля? – чуткая и отзывчивая Виталина на лету схватывает изменение моего состояния. У меня нет сил даже смотреть на горячую выпечку. Почему, ну почему я продолжаю думать о том, чего, возможно, никогда не случится. Да, Юля, продолжай, ты уже хотела поверить в бескорыстные мотивы одного вот такого вот… напомнить, чем закончилось?
– У меня голова кружится. – И скоро она совсем перестанет работать. – Я отдохну немного.
– Возьми шоколад… – я поспешно хватаю пирамидку «таблерона» вместе с чашкой все еще горячего кофе. Мне нужно уйти. Спрятаться. Не показывать никому своей слабости и, если и рефлексировать дальше, то только наедине с собой, в защитном биополе избирательной тишины и уединения. Я чувствую: там, где я нахожусь в пусть иллюзорной, но безопасности, решение придет само. Оно не будет простым и легким, более того, оно не будет таким, каким хотелось бы мне. Одно я могу сказать точно с настойчивой самоуверенностью: больше я не стану убивать себя ожиданием неминуемой боли, потому что это доконает меня гораздо раньше и надежнее…
За окном прекрасный солнечный день, плевать, что жарко. Задвигаю мрачные мысли подальше и выхожу на лоджию. Ротанговый столик и кресла еще под навесом комфортной тени, палящее солнце не добралось сюда. Решено остаться здесь – вместе с кофе, вкусным шоколадом, и… Не время закрываться в себе и от себя. Включаю планшет и решительно подключаюсь к сети вай-фай. Рано или поздно, мне придется. Сначала – мама.
