— Почто напраслину на соби возводишь государь? Никоего небрежения не помню яз вовсе. Только добро от тебя мне было, и Борис Федорович завсегда с лаской и вниманием, а уж за то, что сосватал мне в жены Ксению, так об том тебя и вовсе до скончания дней моих буду благодарить.
— Не могу же, яз оставить подвиг сей без награды.
— Прошу милости и воли твоей государь.
— Чего просишь?
— Людей моих, что своей волей пошли в сам чумной город и делами своими спасли шесть тысяч христиан, желаю твоей милостью отметить. Награждаешь ты государь лучших людей угорскими золотыми за дела великие. Но не все их носят, и многие лучшие люди безвестными бысть среди народа твово. Хочу просить тебя указом своим повелеть установить знаки особые для ношения на груди. За воинские подвиги кресты в честь Святого Георгия Великомученика, за мирные дела знак Равноапостольной княгини Ольги, выплатой денежной от государевой казны единовременно иль ежегодно сколь укажешь. И теми знаками наградить людей моих, что победили смерть.
— Хороша придумка. Велю. Борис Федорович приготовь указ как царевич того пожелает. Ещё чего хочешь?
— Прошу веленья твоего послать лучших людей учится в заморские страны наукам разным.
— К чему сие? Опоганятся людишки без православного духовного окормления за морем?
— Государь, ныне служат тебе иноземцы медиками, воинскими людьми и градодельцами. А что если не в полную силу на благо государево трудятся оне? Вдруг обманывают тебя государь и слуг твоих ближних? Надобно нашего, русского корня людей послать в учение заморское, чтоб опосля служили верно, на благо царства Московского.
— Что ж вижу в сем пользу для государства нашего. Что думаешь, Борис Федорович?
— Нужное дело, государь. Здеся только вижу препону, что остаться за морем могут сии людишки, да дорого верно стоит та учеба.
— Что ответишь на сии доводы царевич?
— Людей надобно подобрать верных вельми, а что до цены ученья, так ноне платим иноземцам великие деньги, значит, считай, золото за море отдаем, а коли наши будут люди хитрые, так сколь ни плати добро внутри земель останется твоих государь.
— Велю. — Указал царь. — Себе, чего пожелаешь?
— Государь. Грех мне у тебя чего просить. Все, по воле твоей, есть у меня.
— То верно, обаче яз и за способ точения пушек лучших тебя не наградил доселе. Борис Федорович, пусть объявят: за спасение от мора города Устюжны о пожаловании брату моему, чина окольничего и звания Слуга Государев. Также велю за царевы деньги выстроить в Устюжне великий каменный собор, где указать на пряслах стен имя брата моего и людей его поименно, что спасли посадских людишек от смерти страшной.
— Благодарю тебя брат мой за награды воистину царские. Прими от меня, как желал ты, вельми большой и самый лучший телескоп, что мастера мои соделали.
— Воистину брате Дмитрий, как приходишь ты, так у меня праздник.
В середине ноября оправился проведать строительство дороги. С правого высокого берега реки выдавалась земляная насыпь, переходящая в каменную опору моста, с другого, Рязанского берега тоже виднелась гора, переходящая в каменное основание значительно меньшей высоты и уходящая от них вдаль блестящая лента дороги. От Коломны к Москве стальной путь начинался за рекой Коломенкой и простирался на север почти на пятнадцать верст.
Встретивший меня князь Пожарский доложил о состоянии работ по ту сторону Оки:
— В сторону Рязани почти до Подлесной слободы дошел земляной мастер Петрус. Та деревня за Рязанским Борисо-Глебским монастырем значится. Архиепископ Рязанский и Муромский Митрофан, людишек присылал, вопрошал о землях, что под дорогу царскую попадут, дадут ему новой земельки взамен аль нет? Чего говорить ему?
— Скажешь, Дмитрий Михайлович, то государю пусть челом бьет, как он решит, так и будет. А наше дело простое: знай дорогу стели, без остановки. Кстати монастыри тож обязаны в посоху людей давать. Думаешь, к лету придет Петрус в Рязань?
— Придет, токмо тама поперек пути семь иль восемь рек малых текет, мню хучь невелики они, на мосты через них уйдет времечко.
Забыл я про бетон, за всеми делами, а то чего проще трубы бросить большие, сверху забетонировать с запасом и гони дорожку дальше.
— Ты князь, примечай людей, коли кто, хоть совсем из простых, но старателен вельми, и дело творит с усердием, тому дари олафу прилюдно из денег, что яз тебе привез. Коль захотят остаться на работах лучшие люди, опосля посохи государевой, бери на оплату, чтоб трудились далее с охотой.
Визит вышел коротким. Прискакал сеунч от Бориса Федоровича с посланием, где тот просил вернуться в Москву.
Вернувшись в столицу и явясь к Годунову, застал того в возбужденном состоянии:
— Здрав будь Борис Федорович. Чего случилось? Зачем вернул меня с Коломны?
Тот залез в простой короб и выложил на стол серо-рыжие куски камня.
— Чего это? — Вопросил я.
— Железо с Каменного пояса царевич! Как же это? Как ты смог мыслями гору железа найти? Ужель вправду Господь тебе подсказки дает?
— Борис Федорович. Ты что? Мы ж с тобою раньше все порешали. Коль сказал яз весть, в том сомневаться не моги.
— И чего тама и медь, и камни самоцветные и злато с серебром взаправду есть?
— Я же сказывал тебе в горах камни самоцветные, железо, медь и каменный уголь, в реках золото и серебро во множестве неисчислимом.
— Что ж делать теперь?
— Как чего делать? Людей туда надобно селить, добытчиков руд, крестьян на пашню, кузнецов на выплавку железа.
— Это и так ясно. Где ж их взять то? Людишки у поместных дворян разбегаются, от того в оскудение приходят служилые люди мнози. Яз ноне сочиняю указ царев "Об урочных летах", чтоб пахарей привязать к земле, и не могли оне от хозяина свово уйти николе. Будет от того испоместным дворянам облегчение.
— Нельзя того делать Борис Федорович. Надобно снова вернуть Юрьев день в государстве нашем.
— Опять ты, мне палки в колеса суёшь! Отчего нельзя-то? Надобно так, чтоб войско у нас сильное было! — Вспылил Годунов.
— Борис Федорович, знаешь ты, как яз слушаю и уважаю тебя. Ты, как отец мне, свово не помню яз вовсе. Видение мне бысть, как поместный дворянин ездил по Руси и скупал души умерших крестьян у помещиков.
— Свят. Свят. Свят. Ты чего сказываешь то Дмитрий? Бога побойся! — Осеняя себя крестом, ужаснулся боярин.
— К тому придет, Борис Федорович. Поначалу пахотной землицей станут торговать с записанными за ней крестьянами, опосля просто людьми православными станут рядится и менять их на деньгу, коней, собак, да соколов.
— Прекрати немедля! Неможно мне подумать об сем! Как так христианами торговать?
— Указ твой станет тому причиной. Царство наше станет царством рабов, от того на многие сотни лет гнить изнутри примется.
— Так яз как лучше хочу!
— Нельзя того творить, отец мой. Коль оставим Юрьев день, так крестьяне пойдут к лучшему хозяину, бо плохой разорится, коли не поменяет свою жизнь. Размер земель за единым родом надобно ограничить, больше жаловать дворян в поместные, но без крестьян.
— А кому земли надобны без крестьян то? — Задал резонный вопрос Годунов.
— Давать земли служилым воинам на полудне, по Волге, где земля жирная и урожай даст втрое от московского. Тогда меньше оратаев больше хлебов растить станут. Яз у себя в уделе нашел крестьянина, так он и навоз в зиму на поля возит, и пчел себе завел, и плуги сковал лучшие железные, от того у него урожай случился на наших тощих землях самсемь, бо у крестьян на соседском поле сам-три самое большее.
— Что это за крестьянин такой расчудесный? Не помог ли ты ему советами своими?
— Ну, чуток подсказал. Так яз про то толкую, что при рачительном укладе можно втрое-впятеро большие хлеба снимать с пашенной землицы. Знаешь от чего погибла древняя римская цесария?
— От чего?
— От того, что в ней все делали рабы. Вскую стоять за царство бесправным человекам? Покуда империя воевала и добывала рабов, то новыми трудниками восполняла убыль не способных к делу. А остановилась в войнах, тут же и рухнула, потому, как слаба была изнутри.
