— Ты Борис Фёдорович, не в обиду прими, словно кухарь, все ведаешь, что в московском кремле варится.
— А то, яз кажную душонку насквозь вижу, да все помню. Ты давеча сказывал, умру яз в скорости, отчего так? Ужели Господь мя упокоить желает?
Я несколько опешил от такой резкой смены темы. Насколько помню, умер Годунов от сердечного приступа.
— Вот, что яз реку тебе Борис Федорович. Мы с тобой одна семья ныне, мысли имаем схожие. Не желаю яз беды тебе николе. Голова у человеци, чтоб думать, бо сердце в груди, чтоб кровь по венам гонять. Коли велик человек телом, сердце трудится чрезмерно, быстро старится. Ты тучен телесами вельми. Надобно тебе поститься больше да жирного не есть, да ходить пешцом чаще, бо голову трудить меньше, тогда век свой продлишь на многие леты.
— Того делати мне невместно. Как стану яз бродить, словно юродивый на людях? Да об делах государевых не мочно не думати для меня. Тем живу. Не стану яз дураком рядиться, бо коли приберет Господь до времени, так тому и быть. Забудем об сем. Как ты кличешь машину на пару для дороги железной?
— Паровоз, Борис Федорович.
— Как дело движется?
— Тяжело идет. Все придумать самим надобно, да приуготовить руками. Станки месяц-два назад справные соделали. Мастера жалятся на сложность великую в сём деле.
— Так может не стоит в такую тяжкую затею лезть?
— Борис Федорович, представь, бо ныне есть у тебя дорога сия, ужель отказался б ты от неё?
— Нет, вестимо, коли б была та дорога у меня, все царство стало под руцей. Ладно, чего попусту говорить, давно все порешили с тобою. К тому же струг самоходный приходил на Москву. Ты б видал, во потеха случилась, весь город к реке сбежался. Коли б на носу кораблика крест православный не стоял, побили бы со страху камнями людишки посадские. Федор Иоаннович с царицей кататься ходил, вельми тебе благодарен за забаву сею. Вси думные бояре опосля на насаде отметились. Кто и попугался, до грязных портов. О большом наряде чего поведаешь?
— С окольничим Лапушкиным отстреляли сорок пушек свейских и нашенских литцов. Он обещался грамоту тебе подать.
— Да видал яз ту сказку, что в ней проку?
— Ныне уж думаю, закончили станок делати великий для точения стволов пушечных, бо и отливки сплошные из бронзы на струге пришли в Устюжну. Ноне хотел яз с мастерами зачать точить першую пушку, бо опосля спытать какова она в деле. Яз желал из старой пушки выточить новую, бо так отлиты они, ано не мочно такого соделать. Новую пушку выточу длинную да зачну стрелять ядрами, коли слишком далеко палить станет, тогда длину ствола укоротим и тем ствол облегчим и так делать станем покуда не получим пушку легкую да меткую. Бо чтоб сравнить со старыми стволами мы из пушек и палили.
— Вон оно как? Разумно.
— Борис Федорович яз тут думал об гладе великом. Где бы нам взять едова на людей царства Московского.
— И чего надумал?
— Может с персами договор заключить лет на пять-семь на поставку хлебов? Держава большая, богатая. А платить станем ружьями да пушками старого литья, да порохом, и другим каким товаром.
— Мы с Персией покуда торговли не ведем. Ано ратятся оне с турским султаном беспрестанно. Ружья им в великой надобности ныне. Бо оне и нам надобны. Половина войска с луками на рать ходит.
— Борис Федорович мы ныне в мире со всеми державами, ну окромя Крыма. Голодные времена впереди, будет время накопить огневой запас, и выстроить новое войско как мы с тобою рядились. Бо изначально нам надобно от голода отбиться. Мне боярин Лапушкин указ привозил, дабы тульским мастерам льготы дали для деланья ружей по казенному образцу для государева войска.
— Есть такое, мои людишки писали. — Подтвердил Годунов.
— Окольничий пригнал тех кузнецов в Устюжну для учения новинам в оружейном деле. Яз ужо приказал сделать станки новые для точения стволов и лож ружейных. И отдам их в дар для тех кузнецов.
— Ты князь деньгой на лево и на право соришь, и ко мне за монетой не являлся. На какие доходы новины творишь?
— Сие прибыли от мануфактур моих. А для дела государева денег не жалко. Тульские мастера с доглядом казенным станут выделывать больше ружей и устюженские ружейные мануфактуры тако же станут больше пищалей точить. Достанет нам стволов и на наше войско и на торговлю. Так ты обдумай се дело, обскажи государю.
— Оправлю по слову государеву послов с дарами к персидскому шаху. Думаю в обмен на ружья он чего хошь отдаст. Да вот чего. Твои плотинные мастера галанские не разумеют, какую дорогу ты построить хочешь. Так ты с ими сам уговорись. С июня зачнем с божьей помощью строить земляную насыпь на Коломну и Троицкий монастырь, государь повелел с моего слова.
— Ну и слава Богу. Покуда тихо в царстве Московском не спеша опробуем способ постройки дороги нашей. Надобно мне вплотную начать рельсы творить в числе великом. Вот Борис Федорович подивись труба зрительная. — Я одолжил подзорную трубу у Афанасия. Мой заказ на новые трубы был, наверное, готов, но остался в Устюжне.
— Что за затея? — Заинтересовался боярин и конюший.
— Глянь вдаль на что хочешь.
Боярин подошел к окну и, покрутив трубу, прикипел глазом к костяному окуляру.
— Ты глянь Дмитрий! Како близко даль стала, хоть дланью достань. Ай да выдумщик ты. Таковая игрушка в воинском деле вельми полезна. Шлифовщик твой заморский сотворил?
— Шлифовщик линзы точил, бо трубу яз придумал и собрал.
— Подаришь? — Утверждающе спросил Годунов.
— Конечно Борис Федорович. Эта труба казательный обрасец, бо яз заказал новые линзы да трубки бронзовые лучшие, только они в Устюжне остались. Яз как вернусь, тебе пришлю.
— Ты вот чего, отныне без сотни стрелецкой за околицу ни шагу. — Не отрываясь от окуляра, произнес боярин. — Яз сеунча государева скорого днесь зашлю в Устюжну за стеклами да трубами твоими, дабы ты для меня и государя Федора Иоанновича таковые игрушки тута построил.
— Как скажешь Борис Федорович. Только пришли мне того гонца, яз обскажу чего где взять. Да письмо жене отправлю. — Понравилась затея. Правильно кто-то сказал: мужчины не взрослеют, они только набирают вес.
Встреча с плотинными мастерами состоялась здесь же на подворье Годунова. Голландцев привел дьяк Посольского приказа. Чиновник был преклонных лет, сутул, сухощав, имел куцую рыжую с проседью бороденку и бородавку возле носа.
— Здравия на многие леты, князь Дмитрий Иоаннович. Звать меня Феофан, яз служу при голове Посольского приказа, толмачу с немецких языков для думного дьяка Василия Яковлевича Щелкалова.
— Здравствуй Феофан. Кого привел?
— Сии заморские гости по слову боярина Годунова живут при гостином дворе.
— Представь меня мастерам.
При моем поверхностном знании иностранных языков, в тираде дьяка я уловил: брат царя, и что рад умельцам.
Плотинными строителями оказались отец с сыном Карел и Петрус Дам. То, что они родственники, виделось с первого взгляда, схожестью фигур и общими чертами лиц.
— Мы желаем здоровья князю Дмитрию и будем рады показать свое мастерство, где пожелает господин. Но мы здесь уже полгода и ни кто не сказывает, что нам придется строить. Может ли князь нам рассказать о будущей работе? — Феофан с легкостью переводил тирады голландцев.
Я пригласил всю компанию разместиться за столом и, принеся письменные принадлежности, принялся объяснять смысл затеи, рисуя пояснительные картинки, вроде паровоза, прямой длинной насыпи и устроенного сверху железнодорожного пути.
— Есть у меня умелец, что строит железную машину, которая с помощью пара сможет возить многие сотни пудов грузов разных. Для той машины нужна особая дорога, по которой тот паровик будет бегать вельми скоро.
Услышав перевод, заморские умельцы неверяще переглянулись.
— Ты князь желаешь в этой темной стране построить небывалое? Может ли быть вообще таковая придумка. Ваш умелец верно обманывает и хочет лишь деньги скрасть. Нигде в просвещенной Европе нету таковых дорог. И к чему этакая затея, коли можно построить каналы, чтоб реки меж собою створить и возить множество грузов речными судами.
