Я обернулся.

Да, эти ребята вовсе не были готичными страдальцами, изображающими из себя вампиров, как красавчик Барабашкин.

Эти ребята играли всерьез.

Они не были клоунами. Они были больные ублюдки.

Передо мной возвышалось три фигуры. В длинных одеяниях, производивших странное впечатление в полутьме, разбавленной слабым искусственным светом.

Ткань, из которой были сшиты их длинные, до пола, бесформенные плащи, маслянисто поблескивала, по ней гуляли крохотные сиреневые искорки.

Я не сразу догадался, что это за странный материал. Змеиная кожа.

На лицах, укрытых тенью от капюшонов, застыло ждущее выражение.

Они были не просто люди. Избранные, ближний круг лидера Уруту, бывалые «минусы». Но и на их лицах висела та же самая пелена, что и у беснующихся на улице людей, у охранников, у избранного общества, сидящего наверху.

У всех, кто находился здесь.

Они все здесь пребывали во власти одного и того же сна. Один и тот же морок владел всеми этими людьми, подчиняя их волю, застилая их собственное «я».

Быть может, лидер Уруту, действительно был единственным зрячим среди слепых.

А может, эта давящая черная пелена, присутствие которой я ощущал теперь каждой клеточкой своего тела, и сердце которой несомненно было здесь… Может, она успела овладеть и его рассудком.

Я посмотрел за спины странных людей в балахонах из змеиной кожи, и увидел бледные тела, застывшие в неестественных позах.

Три девушки и два парня, молодые, лет по двадцать. Совершенно голые и в полной отключке. Они были прикованы наручниками к тянущейся вдоль стены трубе.

— Что с ними?! — вырвалось у меня.

Типы в балахонах, видимо, поразились вопросу хозяина. Уж он-то должен быть в курсе.

Ответ сам пришел ко мне, из беспорядочных вихрей ворованной памяти, которая уже начинала постепенно выветриваться из меня, сходить на нет.

Жертвоприношение. Дань. Кровь должна пролиться в воды озера, чтобы поддержать…

Кого поддержать?

Внезапно я понял.

Ну конечно, теперь я увидел картину полностью.

Все пестрые кусочки мозаики сошлись, открыв мне истинное положение вещей.

Вся картина, во всем ее ужасающем великолепии.

Картина тошнотворная, дикая, выбивающая из колеи.

Это действительно потрясало. Потому что, несмотря на всю ту мерзость, на которой все здесь держалось, и которой все здесь питалось, картина производила головокружительное впечатление, она была Величественна.

И в то же время, все было просто.

Просто и страшно.

Порой самыми страшными оказываются самые простые вещи. Страх не нуждается в роскошной свите и пышном обрамлении. Ему не нужна парадная театральность. Он может явиться и через прореху в заборе, и через щель в половицах, и через крысиный лаз.

Я увидел Ее.

Она была живая, и по своему даже красивая, как красив может быть точный бросок хищника, смертоносный изгиб лезвия, тягучая капля яда, потрясающий воображение губительный удар ядерного взрыва. Воплощенные смерть и ужас.

Тварь. Состоящая из сгустков иссиня-черного мрака, беспросветной темноты. Она обреталась прямо над нами, среди нас. Мы находились в самом ее центре.

Тварь связывала водохранилище и город упругими энергетическими линиями, выкачивая силу, наслаждаясь проходящими через нее пульсациями, поддерживаемая неустанной заботой группировки Уруту.

Тварь питала «минусов» и отнимала эмоции у населяющих Краснорецк людей.

Ее щупальца протянулись до самых окраин города, завязли в лесных ветвях, выползали на автостраду, оплетали линии электропередач и антенны на крышах.

Она была проводником между миром живых и миром мертвых, чей прах был потревожен много лет назад водами искусственного озера, размывшими и старые кладбища, и безымянные солдатские могилы, и затянутые корнями и дерном безвестные кости.

Правильнее наверное было бы говорить «оно», а не она.

Хотя, тьма — она ведь женского рода?

И для поддержания ее существования, для того чтобы она продолжала враспорку держать прорехи между реальностями, Уруту кормили ее живой кровью. Живой молодой кровью, которая лилась в воду озера, смешиваясь с мутной водой, наполняя тварь жизнью, заставляя ее биться в судорожном экстазе.

Тварь вертела городом, как хотела. Сводила с ума, угнетала, подавляла. Она стояла здесь за всеми и за каждым.

И мои чудовищные видения. Видения ли? И неожиданные актерские экспромты Фролова с Максом, Коли соло, и Коли с Полиной, и Коли с его порученцем, и все эти нелепые и дикие, абсурдные эпизоды, свидетелем которых я стал.

В этом городе просто невозможно было вести себя по-человечески.

А они кормили ее, пестовали, холили и лелеяли. Стали ее тайными жрецами.

Один из этих «жрецов» подошел к прикованному к трубе голому парню. Протянул широкий рукав, из-под которого блеснуло лезвие изогнутого зазубренного ножа.

Провел по руке парня бритвенно острым лезвием. Медленно, снизу вверх, оставив тонкий надрез на предплечье. Струйка крови потекла по бледной коже, а парень только приподнял голову и замычал, блаженно улыбаясь и пуская слюни. Их, предназначенных в жертву, под завязку накачали каким-то наркотиком.

Я смотрел, как жрец Уруту проводит ладонью по разрезу на руке парня, собирая темно-багровую влагу.

Он поднес ладонь к лицу, размазывая по щекам, словно боевую индейскую раскраску.

— Начинаем, хозяин? — спросил он с улыбкой, облизывая кончики пальцев.

Наверное, будь на моем месте кто-нибудь другой, он продержался бы дольше. Вышколенный оперативник с чистыми руками, железными нервами и холодным разумом. Он продержался бы очень долго, чтобы запротоколировать, запомнить, увидеть все собственными глазами, а потом донести до большой земли, по форме доложить начальству. Ведь мы так мало знаем о «минусах». А здесь — такой прекрасный шанс окунуться в их жизнь изнутри. В самые потайные уголки.

Но я не выдержал.

Я вытащил из-за пояса пистолет, движением пальца снял с предохранителя.

Я вытянул руку и выстрелил жрецу с ножом прямо в лоб. Веер темных брызг ударил по стене позади него. Тягучие капли зашипели, попав на сиреневый цилиндр ртутной лампы.

Грохот выстрела оглушил всех присутствующих, заплясав под сводами.

Я повернулся к дружкам жреца.

— Во имя чего?! — заорал я. Голос мой эхом заплясал под сводами.

Они попятились, тараща глаза.

— Хотели власти?!

Я повернулся к охранникам. Выстрелил в голову одному, потом второму. Они даже успели навести на меня автоматы, но я все равно был быстрее.

Сила плясала внутри меня, ища выхода. И не важно, что истоки ее были здесь же, в тошнотворной засасывающей черноте. Ведь то, какого цвета сила, определяем мы сами, а не она, верно?

Третий охранник запутался в ремне автомата, оскалив зубы и не сводя с меня остекленевшего взгляда.

Я протянул в его сторону левую руку. Мысленным приказом оторвал от площадки, перебросил через перила, вдавил в сводчатую стену туннеля. Охранник распластался по стене, как мошка по ветровому стеклу. С хрустом посыпалась вниз бетонная крошка.

— Вот вам власть! — крикнул я жрецам, показывая пистолетом на тела охранников.

Двое в балахонах змеиной кожи пятились к перилам.

— Хотели бессмертия, вечной жизни?!

Я выстрелил в распластанного на стене охранника. И опустил левую руку, давая телу упасть в воду. Он мешком рухнул в нее, шумный пенный поток поглотил темный куль, который мгновение назад был живым «минусом».

— Вот вам бессмертие! Вот вам жизнь вечная!

Жрецы уперлись в оградку, ухватились за нее руками. Оторвать от меня глаза они не решались.

— Хотели табуны красоток и горы бабла?

Я выстрелил в того жреца, что стоял слева.

— Держи!

Он дернулся, всплеснул руками. Свесившись через ограду, тяжело повалился вниз, в воду.

— Хотели ни в чем себе не отказывать, верно? — спросил я, подходя к последнему оставшемуся Уруту.