Я стоял в самой гуще событий напротив лавки и ждал, пока некто безымянный подаст мне горячий глинтвейн через маленькое окошко.

Вдруг порыв ветра донес до меня сладкий запах, возвращающий куда-то в прошлое. Мёд… Да, именно. Запах верескового мёда повёл меня по шумной ярмарке в самый ее центр. Сначала я шел за ним неосознанно, но, как только увидел в лавке до боли знакомое золотое зелье, цель прояснилась.

– Молодой человек, что вы там стоите, подходите, попробуйте!

Я моментально оказался у прилавка. Продавец что-то настойчиво болтал, пока я медленно, смакуя, поглощал с палочки вересковый мёд.

Мои мысли уже были далеко отсюда, в старой деревне, где прошло моё детство. Воспоминания захватили моё сознание, и вот я уже снова бегу босиком по полю следом за сестрой, сухая трава хлещет нас по ногам, тучи мошек поднимаются с земли при каждом новом шаге, но я бегу, мне нельзя отставать. Мы догоняем нашу любимую собаку, которая по размерам не сильно разнится со стоящей неподалеку лошадью. Но вот я слышу голос дедушки, он велит нам не бегать слишком близко, чтоб не попасть под косу.

Запах сухой травы вдарил мне в нос.

Последние дни августа.

Я лежу на телеге, кто-то легко коснулся моей руки. Я поднимаю голову, щурясь от солнца, и вижу сестру, протягивающую мне букет колокольчиков.

Я опять бегу по полю, навстречу закату. Я вижу рыжий горизонт и улыбаюсь ему. Я вижу птиц, летящих вдаль, и кричу, подражая их воплям.

Последние дни августа.

Хлопок по плечу и выжидающее выражение лица Продавца Мёда вывели меня из раздумий.

Я купил баночку и медленно поплелся по ярмарке. Снег падал, укутывая суетящихся людей, а в голове по-прежнему теплился запах колокольчиков и рыжего августовского солнца.

– Вы верите в параллельные миры, Мисс Агнет? – спросил молодой человек лет двадцати, садясь на покосившуюся скамью в белой обшарпанной беседке, в продолжение разговора, явно его слегка утомившего, но являющегося столь интригующим,  что он не посмел бы оборвать его даже ради положенного вечернего чаепития. "Хотя может и стоило бы," – пронеслось у него в голове в тот момент, когда он облокотился на беседку, на лету закидывая ногу на ногу.

Его собеседница стояла, опершись на колонну и рисуя пальцем очертания древних растений, ища их в хитрых завитках резного дерева. Молодой человек наблюдал за ней, не смея даже дышать, чтоб не прервать погружение в ниши памяти, туда, где на полках пылятся воспоминания по соседству с забытыми эмоциями и событиями, которые прошли настолько давно, что ныне их сложно отличить ото снов.

– О, да, – скорее прошептала, чем ответила, женщина, на деле слишком старая, чтоб называться мисс, хоть на такие условности она не обращала внимания уже очень давно.

Молодой человек явно был заинтересован. Он следил за каждым движением ссохшихся пальцев, бегающих меж полок с пыльными коробками в поисках той самой, содержание которой было скрыто под слоями прожитых лет, как горошина под перинами принцессы. И юноша знал, что подобно этой принцессе Мисс Агнет чувствует присутствие этой горошины в своей жизни, несмотря на количество дней, скрывающих ее.

– Несомненно, – губы женщины лишь слегка шевельнулись, будто говорила она не столько чтоб ответить, сколько чтоб заполнить чрезмерную тишину, которая мешала ей все глубже погружаться в руины памяти. Её по-прежнему летне-голубые глаза, которые отказались подчиняться времени, были устремлены вдаль, направляя на ореховую рощу, где резво играли лучи вечернего солнца, взгляд, тот самый томный взгляд, который с каждой минутой проникал все глубже, гораздо глубже, чем мог представить Андерсен, разрезал рыжеватую листву, снимал кору, оголяя бурые стволы, согнутые временем в загадочные сплетения рук, и они становились такими наивными и доступными ему, как овца, забредшая в чащу для зеленоглазого охотника, проходил насквозь лабиринты их костлявых пальцев, и, в конце концов, доходил до окраины такого тёмного в столь поздний час леса, что махал ему вслед своими крюкастыми ветвями, и останавливался на берегу старого, вечно неспокойного моря, шепчущего что-то своим размеренным шумом прибоя, что-то тихое и важное, несомненно, ведь все самое важное в этом мире произносится шепотом. Женщина стояла в беседке и слушала его, и внимала, и разговаривала с ним на им двоим понятном языке. Она будто спрашивала совета, не зная, стоит ли продолжать разговор, стоит ли открывать ту самую коробку, стоит ли откидывать перины, выставляя на всеобщее обозрение свою горошину. И вдруг её лицо содрогнулось, на нем сквозь складки, оставленные временем, показалась совершенно детская улыбка, и она заговорила, заговорила настолько вдохновенно, что молодой человек на секунду отпрянул, но сразу же приковал свой взгляд к подернутым пеленой губам, чтоб не пропустить ни слова.

– Дело было в конце мая восьмидесятого, – Мисс Агнет вздохнула, её голос стал звонче, – Я шла по улице, радуясь ясным денькам. Солнце слепило, заставляя прятать взгляд.

Ох, тогда оно было единственной причиной, по которой мое лицо покрывала тонкая сеть морщин!

В тот день я вышла из дома без ясной цели, следуя за тенями, которые отбрасывали благоухающие кусты сирени, перебегая от одной к другой, то и дело скрываясь в их густой листве в поисках прохлады.

Мной целиком владело то странное чувство радости, радости не мимолетной, как резкий приступ смеха или ветреная улыбка прохожему, а радости всепоглощающей, которая захватывает тебя в свои сети и заставляет видеть прекрасное в любых мелочах, заставляет поднять взгляд от дороги ввысь, устремить его на все неизведанное, что есть в этом мире, подмечать совершенно незаметные взгляду спешащего человека вещи.

Знаете, я была в том возрасте, когда в силу беспечности подобные чувства овладевают тобой целиком, настолько, что идя по улице, на которой с одной стороны бездомный просит милостыню, а с другой спешащая толпа норовит поглотить тебя и унести в неизвестность, а затем, подобно горной реке, со всей силы ударить об острые камни, ты находишь третью сторону, где маленькая девочка радуется тому, что на ее руку села капустница, и моментально чувствуешь себя счастливым и за ту девочку, и за бабочку, и за весь мир в целом, и хочешь взмыть вверх, подобно Икару, и бесконечно лететь к яркому белому шару, чтоб сказать ему спасибо за то, что заставил тебя проснуться сегодня утром и встать, и идти, идти навстречу свету и видеть все прекрасные вещи, которыми он наполнен.

И хочется благодарить весь мир, хочется подходить к людям, просто чтоб сказать им немного приятных слов, чтоб увидеть, как улыбка расцветает на их лицах, а в глазах просыпается огонек жизни, некогда усыпленный обыденностью, однажды впавший в спячку, но не сумевший проснуться ни той весной, ни следующей, ни какой либо после нее.

Я была юна и беспечна, ни о чем не думала, никого не боялась, моя душа жаждала приключений, сердце – новых знакомств, глаза – прекрасного.

Я шла и видела лица, многие лица, те, с которых еще не опал пушок детства, те, на которых время уже успело станцевать танго, все они проплывали мимо меня в бесконечном хороводе, лицо ребенка, лицо старика, вновь лицо ребенка, карусель кружилась, унося меня все дальше по незнакомым аллеям, мимо чужих домов, вдоль завешанных окон и запертых дверей, вдоль всех тех, кто так неумело отгородился от мира и сидит, забившись в тёмный угол, укутавшись в свой собственный, скроенный из одиночества уют.