— Новые серии второго сезона ещё не вышли, — прохрипела Аи. — Мне надо их дождаться.

— Аи, сколько ты уже так лежишь?

— Яширо-кун обязательно должен встречаться с Цуей, — девочка будто не слушала, что говорят ей. — Иначе я очень расстроюсь.

— Аи, ты ела?

— Там была такая смешная серия, — Аи продолжала. — Знаешь, они, как и мы, пошли в аквапарк…

— Тору, — Рико развернулась ко мне. — Выключи пожалуйста.

Я кивнул, подошёл к телевизору и щёлкнул на кнопку. Экран погас, звук прекратился. Аи, на какое-то время, также замолчала. Но ненадолго:

— Включи! — закричала она. — Верни! Включи назад!

Девочка вскочила с кровати, но затёкшие ноги не дали ей сделать и шагу. Аи повалилась на пол. Она попыталась встать, но, видимо, за всё то время, что она здесь лежала, конечности её совсем онемели.

Когда Аи поняла, что я всё равно не включу телевизор обратно, она обречённо уткнулась лицом в пол и замолчала. Ни всхлипывала, ни плакала, ни кричала. Просто замолчала.

— Аи, послушай… — Рико не успела договорить.

— Не хочу, — пробубнила девочка. — Не хочу слушать!

— Аи, послушай меня!

— Не хочу! Включите мне телевизор!

— Аи, прекрати!

— Уходите! Включите мне телевизор и уходите! — она не переставала капризничать.

— Аи! — Рико вскочила с кровати. — Ханакири-сенсей отругала бы тебя за такое!

— Но Ханакири-сенсей больше нет, — Аи перевернулась на спину и с трудом поднялась с пола. — Ханакири-сенсей умерла. Меня больше никто не отругает. Мне больше никто не нужен. Никто, кроме моего телевизора и аниме.

Раздался шлепок. Аи схватилась за левую щёку и замолчала. Я впервые видел Рико такой. Серьёзной, сосредоточенной и злой. Я был уверен, что передо мной совершенно другой человек, что передо мной не Рико, а Каватсуки Морико.

— Если это так, — продолжила Рико. — То Ханакири-сенсей не стоило умирать из-за таких, как ты.

Губы Аи затряслись. Она держалась какое-то время, однако, в итоге, расплакалась. Как всегда по-детски откровенно и громко. Аи всегда оставалась собой. Ей было страшно, ей было одиноко, ей было больно, потому она и плакала. Плакала, потому что хотелось.

— Никогда больше так не говори, — Рико обняла подругу. — Мы всегда будем вместе. Мы же самые дружные в Сатомори! И всегда друг другу поможем.

Аи ничего не говорила. Просто продолжала плакать.

На шум поднялся Комаэда-сан. Мужчина окинул комнату взглядом, двусмысленно покачал головой. Заметив меня, он длительное время пристально на меня смотрел, а после беззвучно позвал кивком.

Я вышел из комнаты Аи и встретился с её отцом лицом к лицу. При более близком осмотре можно было заметить глубокие морщины, странные отметины, вроде тех, что бывают после оспы, седину в волосах.

— Тору-кун, верно?

Я кивнул.

— Ты же общаешься с той девчонкой из храма… как её там…

— Харука, — напомнил я.

— Да, точно, — он продолжил. — Она тебе случаем ничего странного не говорила?

— Она не может говорить. Харука — немая.

— Вон оно как, — мужчина цокнул языком. — И всё же, она не пыталась тебе рассказать что-нибудь необычное?

— Нет, Комаэда-сан, — я покачал головой. — Ничего необычного.

— А этот Нанаки, — Комаэда продолжал допрос. — Он что-нибудь говорил тебе?

— С Нанаки-саном, я особо не общался.

— Точно? — он пристально и грозно на меня взглянул.

— Точно, — я не растерялся.

Из комнаты вышла Рико, она встала между нами.

— Тору-кун, — она, почему-то, вдруг, перестала называть меня «Ивару». — Я бы была не против проверить, как там Юри.

— Да-да, — я оторвал взгляд от отца Аи. — Идём.

Комментарий к Глава IV

*Хинай - (яп.世界火ない, Sekai:hi:nai; “Мир без огня”)

========== Глава V ==========

Мало кто знает о том, как порой человеку бывает больно. Ещё меньше знают о том, как он справляется с этим. А боль с каждым годом всё тяжелее и тяжелее, постепенно растёт на плечах человека. В какой-то момент она становится настолько привычной, что он её уже и не чувствует. Ну, словно и нет её вовсе. Вот, год назад была, а сегодня уже и не чувствуется.

И все вокруг тоже считают, что он в полном порядке. Ходит себе, жив-здоров, смеётся, общается, радуется. Но боль, она всегда остаётся, даже если и не видишь её. Боль — это боль, и никуда она не уйдёт, и никогда не оставит. Её можно только приглушить. Приглушить на время, притупить ненадолго.

А в итоге? В итоге она всё равно возьмёт своё.

Юри лежала на холодной, мягкой как перина, земле и смотрела в низкое серое небо. Под воротник старенькой курточки забрался холодный снег, розовая шапочка в белую полоску чуть съехала на глаза.

Утро понедельника. Юри должна была быть в школе, но отчего-то туда не пошла. Не захотела, не смогла. Зачем учиться, если она никогда не сможет покинуть Сатомори? Зачем вообще к чему-то стремиться, если они все заперты здесь до самой смерти?

Кто вообще придумал это правило? Почему?! Юри не понимала. Люди, что уезжали из деревни, умирали на следующий день. И её сестра тоже умерла? И Кира-кун, и Нисида-чан? Все они умерли из-за этого глупого правила?

«Если есть боги, если есть ками, то почему они не защищают? Неужели мы настолько плохие, что они отвернулись от нас? От жителей Сатомори? Что мы сделали? Как мы провинились? Что сделала сестра Юри, чтобы умереть?»

Девочка услышала хруст снега, кто-то приближался к ней. Медленный и аккуратный шаг. Ни Рико, ни Аи, ни Уми так не ходят. Юри подняла голову и встретилась взглядом с Ханакири-сенсей. Лицо учительницы покраснело от холода, изо рта шёл пар.

— Нацуёши-чан, — Ханакири подошла ближе. — Почему ты не пришла на занятия?

Юри не ответила.

— Девочки тебя заждались, — учительница села рядом. — Каватсуки совсем ничего не понимает в математике. Знаешь, дала ей самое простенькое уравнение, так она с ним и просидела до конца урока.

Молчание продолжалось.

— А Комаэда-чан снова принесла с собой мангу, — Ханакири поправила девочке шапку и оттряхнула воротник от снега. — Я ей говорю: «читай второй абзац», а она меня не слышит, рассматривает картинки. Представляешь?

Юри даже не смотрела в сторону учительницы. Взгляд её был потерян где-то в раскинувшемся далеко горизонте.

— Но Уми, как всегда, всё сделала, чего бы я ей не задала, — женщина смотрела в сторону деревни. — Она тебя тоже очень ждёт. Хочет поиграть с тобой в *сёги. Умеешь играть в сёги?

Минута тишины. Словно нечто тяжёлое повисло между Юри и Ханакири.

— Нацуёши, можно я буду называть тебя по имени? — Ханакири прервала молчание. — Юри, если тебе плохо, расскажи мне. Я твоя учительница, я всегда найду чем помочь.

Юри ответила:

— Вы вернёте мою сестрёнку?

Теперь, замолчала уже учительница.

— Ханакири-сенсей, а зачем нам всё это? Зачем нам учиться? Если мы всё равно никогда не уедем из Сатомори.

— Когда-то давно, я тоже задавалась таким вопросом, — Ханакири смяла в руке снежок. — Не знала, зачем мне всё это нужно, если я всё равно, навеки связана с этой деревней.

— Тогда, почему вы продолжаете нас учить?

— А что нам остаётся, Юри? — она улыбнулась. — Сатомори — наш маленький мир. Такой же жестокий, как и тот, который там, за холмами. Не превращаться же нам в овощи? Мы люди, Юри. А люди не могут сидеть просто так, без дела.

— Я могу.

— Не можешь, — отрезала Ханакири. — Представь, что ты лежишь вот здесь, прямо на этом самом месте. Представила? А теперь представь, что ты лежишь тут день, второй, третий, неделю, а за ней месяц, а за ним год. Ты лежишь, а всё вокруг тебя живёт. Аи, Морико и Уми, все они веселятся, играют, читают, узнают что-то новое. А ты лежишь тут, Юри, лежишь и просто смотришь в небо. Сможешь так?

Юри не ответила. Не знала, что ответить. Не знала, как ответить.

— Знаешь, Юри, — женщина тяжело вздохнула. — Все избегают этой темы, но я скажу. Верёвкой делу не поможешь. То, что ты хотела сделать, Юри, очень плохой и глупый поступок. Потерять близкого человека — больно. Уж мне ли не знать. Но пройдёт время, и боль, какой бы сильной она сейчас не казалась, отступит. Отступит, вот увидишь!