На самом деле подобная перспектива не слишком тяготила его: он знал, что страдания мистера Филпотса легко унять, проявив чуточку внимания и такта. Поэтому, когда учитель химии действительно постучал в дверь, директор радушно пригласил его войти. Однако вскоре ему стало ясно, что на сей раз мистер Филпотс явился с чем-то более серьезным.
– Кошмарная история! – выпалил он. – Безобразный, отвратительный скандал!
Директор предложил сесть, но учитель отказался.
– Преступник должен быть схвачен и наказан! – заявил он. – Самым суровым образом! За всю мою учительскую карьеру еще не было случая…
– Что произошло, Филпотс? – нетерпеливо перебил директор. – Давайте с начала, прошу вас.
– Ограбление, вот что! Настоящее ограбление – ни больше, ни меньше!
– Что украли?
– В том-то и дело, – стремительно затараторил мистер Филпотс, – я не знаю. Но это неважно. Я не обязан следить за инвентарем! У меня нет времени. Вступительные экзамены, актовый день, квартальные отчеты…
– Что-то пропало в химической лаборатории? – вставил директор, мысленно успев перебрать все варианты.
– Мой шкафчик вскрыли! Вскрыли и обыскали! Сразу хочу заявить, что я снимаю с себя всякую ответственность. Сколько раз я заявлял, что в нем ненадежные запоры! Сколько раз…
– Никто не пытается вас в чем-либо обвинить, – холодно заметил директор. – Что находилось в шкафчике?
– Кислоты, – с неожиданной лаконичностью ответил химик. – В основном, кислоты.
– То есть ядовитые вещества?
– Именно. Вот почему я считаю это происшествие серьезным. – Мистер Филпотс глубоко вздохнул. – Надеюсь, вы разделяете мое мнение, господин директор?
– Разумеется, разделяю. Странно, но я пока сохранил здравый смысл. Вы не знаете, что именно украли – если вообще украли?
– Что-то украли, это несомненно, – желчно произнес мистер Филпотс. – Иначе зачем было взламывать шкафчик? Одно могу сказать: я не заметил большой пропажи каких-то конкретных химикатов.
– Замечательно, – кивнул директор. – Я подумаю над этой проблемой. А пока не могли бы вы проследить за тем, чтобы кабинет химии был заперт на то время, когда там нет занятий? Конечно, осторожными следовало быть раньше, но если мы не хотим повторения случившегося… Кстати, когда вы это обнаружили?
– Сегодня утром, на последнем уроке. Это было мое первое занятие. Но я могу заверить, что вчера в пять часов вечера шкафчик был в полном порядке: как раз в это время я поставил в него новый препарат.
– Хорошо, Филпотс, – вздохнул директор. – Я дам вам знать, когда решу, что делать дальше.
Мистер Филпотс важно кивнул, покинул кабинет и помчался в сторону научного корпуса. К тому времени, как директор вернулся к окну, колокол уже затих, и опаздывавшие ученики перешли с ходьбы на бег. Через несколько секунд часы пробили два, и в Доме Хаббарда прозвенел звонок. По дорожке пролетел последний ученик, в отчаянном рывке пытавшийся нагнать своих товарищей, и исчез из виду. Все затихло.
Но директора не радовала тишина. Пропажа ядовитых веществ – пока только предполагаемая – являлась, как справедливо заметил мистер Филпотс, весьма серьезным делом. Кроме того, было не совсем понятно, какие действия следует предпринять. Вероятно, кражу совершил не ученик: при отсутствии явных доказательств директор больше склонялся к тому, чтобы отвергнуть эту версию. Но оставались еще местные рабочие, преподавательский состав, случайные посетители, свободно разгуливавшие по территории школы, и Брэнда Бойс, которая, если верить Уильямсу, вчера вечером ждала его в научном корпусе.
Директор раздраженно прикусил кончик трубки. Меньше всего ему хотелось обращаться в полицию, но в сложившейся ситуации у него не было выхода. Он тяжело вздохнул и протянул руку к телефону.
Примерно в это же время мистер Этеридж вышел из учительской вместе с Майклом Сомерсом. Оба направлялись в одну сторону, и между ними завязался разговор.
Сомерс – высокий, худой, жилистый мужчина с гладкими черными волосами и привлекательным, но слишком женственным лицом – был самым младшим преподавателем в Кэстривенфорде. Его внешности соответствовал приятный голос, в музыкальных нотках которого иногда слышались неуверенность и фальшь. Он преподавал английский, и преподавал неплохо, но ученики его не любили, а директор, всегда отдававший должное безжалостной интуиции подростков, считал это достаточной причиной, чтобы держаться с ним настороже. Опыт подсказывал, что главной, если не единственной причиной непопулярности учителя является его неискренность. Суровость педагога не настроит против него учеников, если к ней не примешиваются лицемерие и лживость. И, напротив, снисходительность – а Сомерс был на редкость снисходителен – часто является только взяткой, которая не заслуживает их симпатий.
Коллеги Сомерса относились к нему со смешанными чувствами: многих отталкивало его высокомерие, подспудно проявлявшееся в каждом слове и поступке. Но мистер Этеридж, по общему мнению, лишенный не только морали, но и каких бы то ни было человеческих симпатий, видел в своих сотоварищах лишь аудиторию для собственных речей. Поскольку в разговоре с ним Сомерс неизменно проявлял заинтересованность и внимательность, мистер Этеридж считал его практически безупречным.
– Ну, как? – спросил мистер Этеридж. – Что там происходит с Лавом?
Сомерс удивленно приподнял брови:
– Происходит? Я не знал, что с ним что-то происходит. Вы о чем?
Мистер Этеридж разочарованно потряс головой. Помимо своей пресловутой эксцентричности он имел репутацию главного потребителя местных сплетен и скандалов. Каким-то чудесным образом ему удавалось получать самые деликатные сведения обо всем, что происходило в школе, и затем распространять их дальше. Но теперь, оставшись без нужной информации, он приуныл. Если уж Сомерс не смог сообщить ему ничего интересного о причудах мистера Лава, вряд ли он найдет более надежный источник. Сомерс жил в пансионе Мерфилд, которым заведовал Лав, и считался его протеже. Мистер Этеридж вздохнул.
– По правде говоря, – с упреком произнес он, пока они поднимались по каменным ступенькам, – мне казалось, вы должны были это заметить.
– Я почти не видел его в последнюю неделю, – пожал плечами Сомерс.
– Похоже, он весь кипит от ярости, – продолжил мистер Этеридж. – Всегда раздраженный, вспыльчивый, угрюмый. Конечно, он и раньше был не сахар: что взять с пуританина? Но сейчас все зашло слишком далеко. У меня такое чувство, будто его что-то грызет изнутри.
– Он легко впадает в хандру, если что-то идет не так.
Мистер Этеридж, очевидно, счел этот комментарий скучным и банальным, чтобы реагировать на него.
– В школе происходят загадочные события, – пробормотал он. – Кстати, как ваше запястье? – Он кивнул на правую руку Сомерса, крепко перевязанную бинтом.
– Спасибо, уже лучше. Какие загадочные события?
– Вы, конечно, слышали о краже в научном корпусе?
– Ах, вы об этом. Да. Филпотс рассказал мне по дороге на занятия.
– А насчет ученицы из женской школы?
– Нет. Что за ученица?
– Она назначила Дж. Х. Уильямсу свидание в научном корпусе, – объяснил мистер Этеридж. – В этом, конечно, еще нет ничего необычного. Но, во-первых, Уильямс на свидание не явился, потому что его задержал проныра Паргитон. А во-вторых, девушка вернулась домой подавленной и испуганной. Что вы об этом скажете?
Они подошли к классной комнате Сомерса. Внутри слышался гул голосов. Сомерс пожал плечами и ответил:
– Думаете, она как-то связана с кражей?
– До сих пор, – мистер Этеридж поднял палец, – она отказывается что-либо говорить. Но дело плохо, Сомерс, поверьте мне, очень плохо. Именно такие ситуации заканчиваются убийством.
Учебный день близился к завершению. Позвонив в полицию и поговорив с суперинтендантом, который пообещал зайти вечером, директор начал диктовать и подписывать письма и заметки. В два сорок пять он отпустил Гэлбрейта, своего секретаря, в его комнату и подошел к окну, выходившему на школьный двор. По пятницам в колледже проходил парад кадетов, поэтому вторая смена начиналась не без четверти три, а без четверти пять. В Доме Хаббарда прозвенел звонок, и по коридорам разлился легкий гул, словно вся школа вздохнула с облегчением. Этот слабый звук быстро перерос в оглушительный рев, смешанный из грохота поднимавшихся парт и передвигаемых стульев, хлопанья учебников и топота ног, бежавших по деревянным лестницам под аккомпанемент звонких голосов и пронзительного свиста. Еще через минуту сотни учеников хлынули из дверей, перемешивая зелень своей формы с синевой авиационных кителей и серыми робами «больных» кадетов, размахивая толстыми тетрадями, елозя по ремням рукавами блуз и приветствуя штатских преподавателей, которые, закончив работу, садились на велосипеды и выезжали из ворот. Объявили пятнадцатиминутный перерыв, и подростки торопились разбежаться по своим пансионам, стуча по тротуару крепкими ботинками. Вскоре двор почти полностью опустел, и остались лишь редкие группки школьников и учителей, дожидавшихся начала парада. Солнце пекло немилосердно, кроны вязов бросали на дорожки сетчатую тень. Безоблачное небо сияло ослепительной лазурью.
