– Странно. Первый раз вижу человека, которому не нужны деньги. Ну и какая вам выгода от вашего бескорыстия?

– А от бескорыстия, по-вашему, может быть выгода? Или вы полагаете, что я оторвался от охоты на лис, пикников и званых вечеров в поисках выгод?

– Но что-то же вы хотите выиграть либо доказать, иначе какой в нем прок? Наверняка вы стоите на своем ради какого-то преимущества.

– Вы правы, преимущество у моей школы будет и немалое. Ее двери будут открыты для всех окрестных мальчишек, каждый из них встретит здесь радушный прием, независимо от доходов семьи.

– Вы в своем уме? Вы хоть представляете, что за публика к вам явится?

И она принялась доказывать Эдмунду, что такого сорта ученики спалят школу на второй же день, а самого его угробят, если, конечно, они вообще придут на занятия. С привидениями не шутят, и, скорее всего, школа будет пустовать. Они препирались довольно долго, общего языка так и не нашли и остались крайне недовольны друг другом.

– Если вы, молодой человек, вообразили, что сможете обучать детей нашего прихода, не принимая к сведенью пожеланий их родителей, так знайте – ничего у вас не получится. Дурная затея привечать кого попало не доведет вас до добра, ваша юношеская самонадеянность будет посрамлена и вы потерпите фиаско, – заявила миссис Уоткинс на прощание.

Эта последняя фраза больно задела Эдмунда. Что если и вправду предрассудки одержат верх над его начинанием, и детвора побоится сюда приходить, а взрослые примут его в штыки? Тяжелые мысли вернее всего разгоняются в работе, и Эдмунд углубился в нее. Ему казалось, что лучше него никто не отремонтирует школу. Он хотел все здесь сделать своими руками. Конечно, родные и это приняли бы за чудачество (ни легче ли нанять рабочих?), но Эдмунда с детства раздражало ощущение беспомощности. Он стремился всему научиться сам, и сейчас его умения были как никогда кстати. Ближе к вечеру Эдмунд решил заняться окнами. Забрызганные грязью и дождевой водой, они утратили прозрачность, и их необходимо было хорошенько вымыть. Эдмунд много раз видел, как это делает служанка, и не считал себя бестолковее Фиби. Между тем двое беспризорных, Элф и Кортни, обшаривали пустырь. Поживиться здесь редко чем-либо удавалось, но сами визиты сюда укрепляли их авторитет. Улица, на которой они обосновались, была самой широкой в приходе, к тому же на ней стояла пожарная каланча, а это не пустяк и кое к чему обязывало. Не сказать, чтобы они совсем не боялись привидений. Разумеется, немножко побаивались, но храбрились. Кортни залез двумя ногами в рваный сапог и бесшабашно прыгал в нем прямо перед окнами злополучного дома, а Элф веселился, примеряя на голову ржавую кастрюлю. Вдруг чумазая его физиономия исказилась от ужаса.

– Что с тобой? – спросил Кортни, перестав прыгать.

Он молча показал на дом, и приятеля его тоже пробрала дрожь. В окне они увидели мужчину. Это явно был убийца Фултон. Он рассердился на них за непочтение и пришел по их души. Мальчишки спрятались в дырявой кадке из-под огурцов и притихли.

– Ну где он там?

Элф недоверчиво протер ярко-синие глаза черными как сажа кулаками:

– Кажется, окно моет.

– Не может быть, – над кадкой вырос белесый хохолок Кортни. – Слушай, и правда.

– Я понял, это не призрак, – заговорщически прошептал Элф.

– А кто?

– Это человек.

– Ты уверен?

– Может – да, а может – нет. Я точно знаю, что призраки светятся в темноте. Надо дождаться сумерек.

– А по мне, так текать надо.

– Что, струсил?

– Я струсил? – возмутился Кортни, но устроить драку ему помешала теснота.

– Ну не я же, – усмехнулся Элф.

– Ты говори, да не заговаривайся. Спорим на три пенни, как только стемнеет, я сам войду в дом и все выясню. По рукам?

– По рукам.

Мальчишки просидели так пару часов, и за это время то ли сами они растолстели, то ли кадка сузилась, но вылезти из нее они не смогли.

– Заколдовал, каналья, – обреченно произнес Кортни. – Я говорил, текать отсюда надо. Вот что теперь делать? Что?

… Эдмунд умаялся не на шутку. В спальной на втором этаже, где стоял страшный кавардак, он соорудил из ящиков подобие чайного столика и отдыхал в старинном плюшевом кресле, оставшемся от прежних хозяев. В бронзовом, покрытом патиной подсвечнике горела свеча. Эдмунд задумчиво смотрел на пляшущий язычок пламени и мечтал о будущем, как вдруг с пустыря донесся пронзительный детский крик. Мальчишки, пытаясь высвободиться, в панике раскачали кадку, так что та грохнулась, окончательно их перепугав, только и всего, но Эдмунд не знал, в чем дело, и у него перехватило дыхания. Что там происходит? Терзают ли детей бездомные псы, каких здесь бродят тучи, или их мучают двуногие злодеи? И он, не мешкая ни секунды, бросился на помощь, прихватив молоток. Он бежал при свете луны, без жилета, в домашних фланелевых брюках и рубашке навыпуск, трудно сказать, был ли он похож на призрака, но на одержимого белой горячкой – точно. Он бежал и кричал:

– Держитесь! Я здесь! Где вы? Где же вы? Отзовитесь! – и вдруг остановился в растерянности. – Ой, кто вас сюда засадил? Да не рвитесь вы оба сразу, вылезайте по одному. Что вы делаете здесь в такую поздноту?

Эдмунд помог ревущим мальчишкам выбраться из заколдованной кадки, и они поведали ему начистоту, в какой угодили переплет. Их новый знакомый оказался молодым и веселым и сразу расположил их к себе. Он пригласил их в дом, напоил чаем, промыл Кортни рассеченную при падении бровь и наложил на нее повязку. Если бы мальчишкам сказали с утра, где они будут гостить вечером, они бы ни за что не поверили, да и Эдмунд иначе представлял себе первую встречу с учениками и чувствовал себя неловко – не пристало учителю бегать по ночному пустырю, – но беспокоился он зря. Элфа и Кортни он вызволил из беды, а они умели ценить добро и на следующий же день пришли ему помогать. «Что, всезнающая миссис Уоткинс, – одно очко в мою пользу», – подумал Эдмунд.

Опасения Эдмунда оказались напрасными. Мрачная репутация дома ему совсем не повредила, даже напротив, сослужила добрую службу. Окрестным сорванцам было интересно поглазеть на храброго господина, решившегося в одиночку бросить вызов силам тьмы. Право, лучшего дома для школы ему было не найти во всем Ист-энде. На ярмарке мальчишкам не раз доводилось видеть самого высокого человека в мире или, скажем, самого толстого, но самого смелого – никогда, и они шли к Эдмунду, не предполагая, что задержатся здесь надолго, и даже более того, зачастят сюда каждый день. Слух о том, что дом с привидениями вновь обрел хозяина, разнесся на весь приход, а заодно на два соседних. Артур не удержался от соблазна и тоже направил сюда стопы.

Он уважал храбрость и слыл самым отчаянным воришкой в шайке Жареного Каштана. Жареный был разборчив в приятельствах, его рукопожатие и то не каждому удавалось заслужить, но особое положение Артура в притоне предопределила сама судьба. Жареный был его приемным отцом. Он купил его морозной зимней ночью у нищенки. Опухшая, извалянная в грязи, разящая мочой и перегаром, она хотела джина и всем предлагала за бутылку своего двухмесячного сына. А что она должна была делать, если горит душа, а выпить не на что? В конце концов, празднование сочельника еще никто не отменял. Она увязывалась за прохожими, но тщетно, и нищенка, разозлившись, едва не швырнула надоевшую ношу в снег, и тут ей повезло. Мимо пробегал оборванный рыжеволосый подросток. Он нес за пазухой запечатанную бутыль. Никогда в жизни не получавший подарков, он решил, что свершилось чудо, – бережно взял малыша и прижал к сердцу, а тот, почувствовав душевное тепло, перестал плакать и устремил на него внимательный, испытующий взгляд.