Ланфрен поставил картошку на стол. А я вдруг вспомнила, что до сих пор не открыла его подарок. Ужасно неприлично! Не понимаю, как я могла о нем забыть!
Бормоча извинения, я открыла алую бумажную сумочку и вытащила оттуда коробочку, завёрнутую в подарочную бумагу с лентой и цветком, и конверт. Аккуратно сняв бумагу с коробочки, я ахнула: на ладонь лег фиолетовый флакон, который я бы узнала из сотен других: фиолетовый "Пуазон", мои любимые духи.
– Быть не может! – ахнула я. – Но как вы узнали?
Унюхать их от меня он никак не мог. Последние запасы давно закончились. Позволить себе такой дорогой парфюм я не могла. Муж, который раньше баловал меня на Новый год и восьмое марта, ушел. Осталась только пустая бутылочка на трюмо. Из нее еще не до конца выветрился аромат и иногда я вздыхала его, чтобы поднять себе настроение. Хотя эффект получался прямо противоположный. Пустые бутылочки, полувыветрившийся аромат былых подарков – это и есть женское одиночество. Капельки былого счастья. Мужчины отсчитывают одинокие годы по календарю, а женщины по засохшим цветам между книжными страницами, старым открыткам, которые когда-то были вложены в шикарные букеты и пустым флаконам из-под любимых духов.
Неужели Ланфрен кого-то тихо расспрашивал о моих предпочтениях?
– Я догадался, – улыбнулся он.– Сначала я спросил у знатоков, какие духи может любить женщина, обожающая французские фильмы 70-80-х годов. Мне ответили: "Шанель", "Пуазон", "Марина де Бурбон". А ведь женщины выбирают духи похожие на них самих. Для "Марины де Бурбон" вы слишком молоды. "Шанель" не подходит вам по характеру: это коварный запах, аромат роковых женщин.
– Да, такой больше подойдет мне, – вмешалась Алла.
И умолкла, получив ощутимый пинок от округлого, но крепкого Раиного локтя.
Ланфрен рассмеялся и продолжил:
– К тому же "Марина де Бурбон" немного искусственна, это совсем не ваше А "Пуазон", как мне объясняли люди, знающие толк в духах – это аромат женщин, в которых скрыто много возможностей, но они об этом подчас и не догадываются.
– Спасибо! – смущено сказала я.
Всегда смущаюсь, когда меня хвалят.
– Вот уж порадовали так порадовали! – я погладила заветный флакон.
– Это не все. Откройте конверт. Главный подарок – там.
Я открыла конверт и ахнула.
– Это… – я даже не смогла выговорить это слово вслух, боялась, что чудесная иллюзия рассеется.
Как у Золушки в полночь, когда карета превратилась в тыкву.
– Это билет в Париж, – улыбнулся Ланфрен. – Главный подарок. Наша компания ежегодно устраивает отчетное собрание, на котором подводят итоги, вырабатывают стратегии и новые концепции на год вперед, а после этого, естественно, банкет. На него съезжаются главы всех филиалов из всех стран мира со своими заместителями. Вы ведь мой заместитель, правда?
– Да, – пролепетала я, все еще не в силах прийти в себя.
– Ну вот. Загранпаспорт есть?
–Да, мы с мужем… бывшим мужем отдыхали в Египте до того, как… в общем, отдыхали. Так что с этим все в порядке.
– Вот и отлично! Вылет через две недели. Форма одежды: утром деловая, вечером парадная. В Париже пробудем три дня. А завтра начнем готовить отчет.
… Когда Ланфрен ушел, мы мыли посуду на кухне. Лучано сытым котом свернулся на диване в комнате и задремал. Рая мыла, я вытирала, Оля расставляла по местам, а Алла курила, сидя на подоконнике.
– Катюш, ты, главное, теперь своего счастья не упусти, – наставляла меня Алка,
выпуская густые клубы ароматного дыма.
– Не морочь голову, – нахмурилась Рая, передавая мне вымытую тарелку. – Ей о ребёнке думать нужно, а отец Настеньки Сережа, а не какой-то там Ланфрен. Пусть даже он и Ланфра.
– А причем здесь это? – возразила Алла. – Он же их бросил с Катюхой. А так она свою жизнь устроит, и ребенку будет хорошо. Париж – это тебе не наш Волчехренск.
– Ничего не Волчехренск, – обиделась Оля. – Хороший у нас город. Не всем же в Москве и Париже жить.
– Помешались все на иностранцах, – продолжала ворчать Рая. – У нас своих мужиков полно, не хуже, а лучше, если посмотреть повнимательнее.
–Это как повнимательнее? – Алла стряхнула пепел с длинной, элегантного черного цвета сигареты. – Через бутылку конька с пятью звездочками?
– А то иностранцы не пьют, – Рая ожесточено терла тарелку мыльной губкой. – Еще как жлёкают. У них какой фильм не посмотришь, так они после работы шасть в бар, и давай там бухать. Нечего наших во всех грехах обвинять! И вообще у нас сейчас импортозамещение. Так что ты бы, подруга, на санкционный продукт не замахивалась бы.
– Ну сейчас же все советское в тренде, – пояснила Алла. – А на гербе СССР было написано: пролетарии всех стран соединяйтесь!
– В том-то и дело, что соединяйтесь, – Рая передала мне очередную вымытую тарелку. – А ты уверена, что этот хочет соединятся на всю жизнь? Может, ему соединиться-то нужно только в Париже и после него. А потом наскучит ему, махнет он свои французским хвостом и перьями на шляпе, и мерси в боку, поминай, как звали. А Кате опять слезы лить в подушку.
Рая была права. Она словно прочитала мои мысли. Я и сама об этом думала.
– Да, – вздохнула Оля. –Вся беда в том, что тут сразу и не разберешь: кто танцует с серьезными намерениями, а кто так… транзитный пассажир.
Алка вдруг спрыгнула с подоконника, картинно взъерошила смоляную гриву, вытаращила глаза, схватила морковку со стола и с чувством пропела в нее, как в микрофон:
Я твой транзитный пассажир,
Меня, увы, никто не ждаааал,
Ты был транзитный мой вокзал!
Алла закусила губу аля Аллегрова, швырнула морковку на стол и ухватила Раю за попу.
– Ой! Вот дурная! Да иди ты! Я чуть тарелку не разбила, – Рая притворно нахмурилась и замахнулась на Аллу полотенцем.
Алла обняла меня за плечи и пропела:
– Не грусти, Катюня! Жизнь прекрасна! Ла дольче вита! Так мой Лучано говорит, а итальянцы в прелестях жизни лучше всех разбираются.
– Боюсь я, девочки, поверить, – я задумчиво терла тарелку полотенцем. – Как-то слишком все хорошо. Принц фактически, Париж, повышение по службе.
– А ты можешь просто один раз расслабиться и получить удовольствие? – Оля сложила тарелки в аккуратную стопочку и поставила в шкаф.
– Не могу. Потому что в жизни так не бывает. И за все нужно платить. И если сегодня чуть-чуть повезло, то завтра сядешь в глубокую и беспросветную кардашьян.
– Еще как бывает, – одна тарелка вдруг выскользнула из рук Оли и разбилась.
Осколки разлетелись по всей кухне.
– Вот! На счастье! – победоносно закричала Алла. – Это знак, что все у Катьки будет хорошо. Видели? Сама судьба подсказывает, что она все правильно делает. А я вам всегда говорила, что нужно слушать себя, интуицию и читать знаки судьбы.
– Алла, это просто тарелка, – улыбнулась Оля. – И вино. Я когда выпью, у меня все из рук валится.
– Тарелка, – передразнила ее Алла. – Ну какие вы все же трусихи, это просто невозможно. Вы жить боитесь, из лужи своей боитесь голову высунуть. Ну нельзя же так, девочки!
– Нельзя? – спросила я. – А покажи мне хотя бы одну такую, которая из грязи – в князи, только навсегда, а не на время. Которая действительно выкарабкалась и не скатилась обратно в свою лужу.
– Да запросто, – Алла задумалась, картинно глядя в потолок.
– Ну, я жду.
– Сейчас, сейчас. Я тебе докажу!
