— Дело не в этом, Мастер — озвучила Тано свои сомнения, сжав руки в замок и похрустывая пальцами — Просто я никогда не была в полной семье и боюсь не смогу достоверно сыграть свою роль, ведь я даже не знаю каково это, иметь кроме отца, ещё и мать.
До недавних пор Асока не задумывалась над этим. Как уже было известно, своей матери тогрута совсем не знала и не помнила, с самого рождения и до отправки в Орден видела в своей жизни только отца и друзей с Татуина. И привыкнув жить так, не задумывалась, что возможно иначе, что семья может быть и другой, да и что это вообще за понятие такое — мать. Её воспитывал и очень любил один отец и его любви хватало девочке, чтобы не чувствовать себя обделённой из-за отсутствия одного из родителей, поэтому не слишком страдала без матери и долгое время не задумывалась вообще на эту тему. Правда уже потом, став постарше, девочка увидела семьи своих друзей и начала осторожно спрашивать у Шона, где сейчас её мама и какой она была. Но тот говорил очень мало и очень неохотно, ясно давая понять, что эта тема для него болезненна и Асока прекращала расспросы, не желая его расстраивать. Уже только здесь, в Ордене, старшие товарищи ей пояснили, что скорее всего её мать умерла при родах Асоки или просто совершила что-то такое, что сильно задело Шона, заставив вычеркнуть себя из жизни своей и дочери. Например, отказалась от неё и бросив небогатого Шона, сбежала с обеспеченным красавчиком. Асока приняла это к сведению, но в мысли об этом углубляться не стала, понимая, что они могут возбудить в её сознании неприятные чувства к этой незнакомой женщине, бывшей ей одновременно и самым близким, родным существом, способные столкнуть на Тёмную сторону. Отец не хотел бы этого. И вот теперь Асоке следовало сыграть в семью. Ужасно трудно будет это сделать.
— Не переживай, Асока — успокоил её Магистр — Это на самом деле не так уж и сложно достаточно лишь довериться Силе, она направит тебя в нужное русло, поможет представить себя ребёнком и понять, чего бы ты хотела сказать и сделать, относительно своих родных.
Она поняла, чего от неё потребуется и пообещала постараться, в конце-концов это просто игра, которая закончится по возвращению на Корусант. Но было ещё одно — она полетит без Энакина и ей придётся объяснить ему своё отсутсвие неопределённое время. А ведь они поругались, так глупо и так нелепо. Она уже раскаивалась, что налетела на него из-за этих гонок, следовало согласиться, лишь только убедившись в том, что за ним присмотрят. Но как всегда поспешила и показала себя ужасным учителем, не способным адекватно объяснить ученику, в чем он конкретно неправ. Придётся сделать это сейчас, второпях, боясь опоздать на миссию, когда его обида уже возможно пустила корни и он может просто не захотеть её слушать. Стало нестерпимо горько, ведь этот мальчик всем сердцем провязан к ней, готов почти на любые подвиги, чтобы она не пострадала или просто была довольна. Это ощущалось с детства, с первой же встречи на Шили, когда они купались на озере. А этот их полет по ночному Корусанту? А то, как он лишился руки, спасая её и вчера самостоятельно помог задержать преступника. И всё только с одной целью — чтобы она увидела, чтобы она поняла каков он на самом деле, что она зря думает о нем как о ребёнка. Талантливом, способном, но ребёнке! И сегодня лишь подтвердила его подозрения насчёт себя в её глазах. Стало ещё тяжелее. Асока, минуя столовую и свою комнату, прошла в жилище ученика, дверь которого оказалась незапертой, гонимая одним желанием — попросить у него прощение и пообещать никогда больше не допускать в его адрес подобных мыслей и высказываний. Но адресовались эти слова лишь мрачной тишине цвета бордовых наглухо задвинутых штор и пахнущей полировочным средством для металла, на ощупь такой же, как смятое покрывало на кровати, на которое Асока свалилась лицом вниз, совершенно обессиленная. Она так измучилась от своих мыслей, что не думая больше ни о чем, глухо разрыдалась, почти как в детстве, пытаясь излить хотя бы часть жгущего сердце раскаяния. Покрывало сминалось под её руками, слезы катились на него, оставляя темные пятна, и вот уже скоро Асока была уверена, что никуда сегодня не полетит, что прямо сейчас встанет и пойдёт в Совет, просить разрешение присоединится к миссии позже, а то и вовсе заменить себя кем-то другим. Мало ли в Ордене молодых Рыцарей помимо неё. Да, точно, так она и сделает, а весь сегодняшний день проведёт вместе с Энакином, пойдёт с ним куда-нибудь, да хоть на эти самые гонки, будь они трижды неладны, или прогуляются по Корусанту, а то и просто посидят в Храме и главное поговорят обо всем на свете, о том, что на душе у её ученика и что его мучает. Не зря же он сказал сегодня, что любит её, это явно что-то да значит. Асока вспомнила, что Энакин не раз ей говорил, что она похожа на его маму, которой он давно не видел и внезапно поняла всё, как ей казалось, верно. Он просто скучает по матери и видит в Асоке некого заместителя этой должности и тянется к ней, как к единственному напоминанию о доме. И вслед за этим пониманием в голове Асоки сложилось новое решение — она попросит у Совета разрешение и они с Энакином полетят на Шили, чтобы он мог увидеть маму и любимого кота, ведь в отличии от неё, у него ещё была такая возможность. Подумав так, тогрута села на кровати и вытерев слезы краем покрывала, хотела уже встать, но вдруг нащупала под ним что-то шуршащее и через секунду извлекла на поверхность смятый листок бумаги, наспех откуда-то вырванный. На нем неровным почерком Скайуокера стояло несколько слов, вчитавшись в смысл которых, Тано постепенно, хотя и стремительно сменила своё настроение и поменяла изначальный план, разбив его на осколки из которых в секунду склеила новый — грубый, острый и радикальный, щетинившийся отбитыми краями былого душевного порыва.
«Асока! Я любил тебя! Любил давно и всем сердцем! Ты для меня была всем! Самым дорогим и любимым существом! Но сегодня я понял, как ты относишься ко мне, это перевернуло всё. Знай, Асока, теперь ситуация изменилась. Асока, знай, теперь я просто ненавижу тебя и хочу, чтобы ты умерла!»
— Хочу, чтобы ты умерла — прошептала Тано одними губами. Недавней сентементальности как не бывало, напротив, стало стыдно за неё просто до боли в глазах. А она тут собиралась прощение у него просить! Дура! Вот так есть настоящая дура! Асока встала и вытерев остатки слез, решительно вышла из комнаты.
«Смерти мне, значит, желаешь, ну ну, у тебя будет возможность понять, каково это, когда твоей наставницы нет рядом!» — подумала Асока с мстительной обидой и взяв из своей комнаты всё нужное на миссии, направилась к взлётной площадке, где её уже ждали. Как всегда она пришла последней, но ничего по этому поводу сказано не было и Асока молча прошла на корабль, стараясь думать только о миссии, о том, как она будет вычислять таинственного предателя. А Энакин...Что ж, пускай побудет в одиночестве и хорошо подумает о том, что иногда следует опасаться своих желаний, ведь некоторые из них способны исполняться, причём, не в самый нужный момент, скорее напротив, когда ты уже и думать забыл о них, привыкнув жить с мыслью, что желаемое никогда не наступит. Хотя, в данную конкретную минуту он вообще не хотел ни о чем думать, юноша просто выполнял свой план, тоже совершая своеобразную месть за безотчётные чувства и низкую оценку своим стараниям. И надо сказать, весьма преуспел в этом деле, вступив в это невольное соревнование со своей наставницей и пока занимал в нем позицию лидера, о чем лишний раз сказал щеголеватый болид ярко-жёлтого цвета, одним из первых стартовавший с импровизированной трибуны возле дома культуры. Одобрительный свист судьи и восторженные крики комментатора неслись в спины участников первого в этом году заезда, стимулируя их набрать скорость и порвать друг друга на лоскуты. Получалось пока не очень, хотя, смотря о ком говорить.
====== Глава 61. Гонка Низов ======
Энакин не стал ждать, что ответит ему Асока, не потому, что боялся ответа, а потому, что заранее знал его, причём, во всех возможных вариантах. «Энакин, ты очень хороший и я, как никто, ценю твою дружбу и привязанность ко мне, но...» И вот тут начнётся: «...Над нами тяготеет Кодекс и мы не имеем права нарушать его». И полбеды ещё, если она скажет только это, ведь тогда он сможет хоть как-то принять её выбор и даже смириться с ним, ибо он очень похож на правду, даже не являясь таковой. Однако, Асока может сказать и нечто иное, ещё более сильно ударяющее по сердцу, например: «...Я не испытываю ничего в ответ, я чувствуя тебя только как друга, и большего я никак не смогу тебе дать, не сейчас, не позже, постарайся смириться с этим и ничего не ждать». Но и это, однако, не самое страшное, что может прозвучать в ответ на его, пускай такое наивное и почти детское, но столь же искреннее и чистосердечное признание, есть ещё и такой вариант, самый крайний, приберегаемый судьбой на совсем уж тяжёлое наказание:
