— Для выполнения этого задания Совет назначает Рыцаря Баррис Оффи и её бывшего наставника Магистра Луминару Ундулли, следует немедленно известить их об этом.

Каждое слово падало на душу Асоки словно тяжёлый камень. Это задание было обещано ей, об этом было не раз уже сказано и вот теперь такое. Как же можно так? Это казалось ужасной несправедливостью и позабыв про свой новый статус, требовавший так же и соответственного поведения, тогрута вскочила с места и громко спросила одновременно у всех:

— Как это понимать, товарищи? Мне говорили, что на это задание уже давно поставили меня!

Ответом послужили несколько секунд тишины, которая, впрочем, легко расшифровывалась как: «Место в Совете тоже изначально было не твоим и все это знали». Только потом слово взял Мейс:

— Рыцарь Тано — сказал он, делая акцент на первом слове, тем самым подчёркивая разницу между ними, несмотря на общие теперь условия — Решение уже принято и оспорить его невозможно.

Асока, понурив голову, уселась обратно в неудобное кресло. Ну вот, в очередной раз её щёлкнули по носу, как юнлинга какого. Как же она от этого устала. Но ничего, вот кончится это протокольное заседание и она пойдёт к тому, кто это всё устроил и потребует объяснений. Оно и вправду продлилось недолго, только в самом конце Асока не удержалась и спросила у Йоды почему они изменили состав участников следующей миссии. Ответ ей не понравился:

— Рыцарь Тано, иной раз спорить с Советом не следует тебе, ибо доверие это пред ним подрывает твоё, случаи были уже таковые.

Асока поняла всё и даже больше, чем возможно хотел сказать ей Магистр. Она хорошо умела читать между строк, сам же Йода и научил её этому.

«Вот, значит, как, ну, что ж, если они считают меня недостойной, то я и стану для них таковой!» —подумала Асока и не дождавшись пока заседание объявят законченный, встала с места и вышла за дверь, точнее сказать, почти выбежала и стремительно пошла по коридору, отчего полы её красной накидки развевались, подобно крыльям край-дракона. Конечная точка пути была хорошо известна и многим понятна, то место, где ей всегда рады, всегда поймут и не прогонят— кабинет канцлера. Но, как известно, эмоции—не лучший советчик в деле, напротив, они чаще мешают ему и поэтому, думая о том, как бы скорее добраться до Палпатина и рассказать ему о жестокой обиде на Совет, девушка забыла о том, что было рядом и потому, не пройдя и пары метров, наступила на свою накидку и не устояв, начала падать вперёд, отчего достаточно сильно подвернула ногу и вынуждена была прислониться к стене, ожидая пока пройдёт резкая боль в ступне. Стена примыкала к Залу Совета и тогрута своим обостренным, как у всех представителей этой расы слухом, могла разобрать каждое слово из произносимых там и даже понять кому принадлежит каждое.

— Я надеюсь, Магистр, вы понимаете, что делаете, отстраняя Асоку от этого задания? — произнёс Мастер Пло, очевидно не совсем понявший причину этого.

— Понимаю и даже больше того, считаю такой вариант единственно возможным в данной ситуации — спокойно ответил ему Винду, уверенный в своей правоте.

— Магистр прав — тотчас же согласилась с ним Депа Билаба всегда и во всем поддерживавшая своего бывшего Мастера — Ведь никак нельзя забывать о том, чем закончилась для неё предыдущая миссия. Нельзя допускать повторения.

— Да, верно, мы же не хотим, чтобы Рыцарь Тано, под влиянием своих знаменитых эмоций, перебила всех преступников и переключилась на нас за одно только то, что мы не думаем аналогично ей? — поддержал товарищей и Аген Коллар, прижав ладонь к шее, на которой ещё виделись синяки от Силового захвата Асоки.

— Коллеги — вмешался в их спор спокойный голос Шаак Ти — Быть может, мы не должны быть столь категоричными относительно Асоки, не следует ставить на ней крест из-за одного случая, не знаю, как вы, а я уверена, что мы должны не корить её при любом случае, а попробовать дать ей шанс.

Но этого Тано уже не слышала, хватило и первых двух реплик, чтобы остатки всего доброго и светлого, относительно своих вышестоящих товарищей с треском распались в душе на сотни осколков, устремив остатки в сторону здания сената, в котором сейчас приветливо светилось, словно ожидая её, одно единственное окно.

====== Глава 104. Вот значит кто ты такой ======

Асока увидела светившееся окно кабинета канцлера, как путеводную звезду и направилась на его свет, где, как она знала, её ждёт то, чего сейчас так жаждало измученное сердце — тепло и внимание. Такой одинокой и такой потерянной тогрута не ощущала себя уже давно, даже мысли о ребенке не приносили ей успокоение, так хотелось прижаться к кому-то душой, как в детстве, когда её несправедливо обижал Уотто или Себульба в очередной раз жульничал и отбирал у неё победу в гонках. Тогда она неизменно находила покой в объятиях отца. Его больше не было и никто был не в силах заменить его, только сейчас это стало окончательно понятно. Только в этот момент, который Асока потом надолго запомнит, она поняла, что на самом деле все те годы, что жила вдали от родины, жила тяжело и плохо. Ей было одиноко и пусто в душе, недоставало там чего-то родного и тёплого, что наполняло её светом и давало уверенность в жизни, без этого не было ничего подобного. Всё было не то и не так. Никто не заменит родного человека, каким бы он не был хорошим. Огромной ошибкой было оторваться от него, не настоять когда была такая возможность на том, чтобы на Корусант взяли их обоих. И теперь её постигает за это расплата, ввиде тяжёлых снов и непроходящего чувства ненужности и отверженности у тех, во имя служения которым она оставила самое дорогое. Предательство не заканчивается хорошо, каким бы необходимым оно не казалось, а это было именно оно, ведь разве она, Асока, не предала своего отца во имя своей мечты? И раз уж так вышло, не смогла устроить всего так, чтобы ситуация разрешилась благоприятно для обоих. Да, тогда она была всего лишь маленьким ребёнком, не способным ничего решать, но потом-то... Отчего она ждала так долго и ничего не предпринял до того, как начались эти сны? Этого уже не оправдать возрастом, это самое настоящее малодушие. Верно, оно и потому Асока никогда себя не простит. От этих мыслей стало ещё хуже и девушка, не дойдя до кабинета, сползла по стене и замерла в углу, обхватив колени руками. Слезы полились из глаз и остановить их было невозможно, они только усиливались при каждом воспоминании, которых накопилось много за все пятнадцать лет, проведённых в Ордене. Но совсем неукротимой эта душевная боль стала при осознании того, что теперь эта месть Великой Силы обрушилась на самое дорогое, что теперь было у Асоки — на её новорождённого сына. И она снова будет не в силах отнять его у этой неукротимой смерти, как не смогла отнять отца. Неизвестно, сколько времени она вот так просидела бы, уткнувшись лицом в ладони на глазах у всего сената, к счастью, бывшего сейчас не в полном составе, если бы не ощутила вдруг на своём плече прикосновение тёплой ладони и не услышала над головой такое знакомое и полное участия:

— Асока, в чем дело, что у тебя опять произошло?

Тогрута подняла голову и сквозь слезы увидела своего старого друга, явившегося как всегда вовремя, решив именно сейчас сходить в столовую. И тут же изменил своим планам, увидев возле стены жалкую фигурку. Палпатин помог девушке встать и обняв за плечи, провел к себе в кабинет, где усадил на мягкую банкетку возле стены и накрыв сверху мягким уютным покрывало, опустился на край и снова обняв свою невольную подопечную, трогательно устроил её головой у себя на плече. В точности так же, как когда-то это делал её отец. Вскоре, согревшись его теплом, Асока понемногу расслабилась и почувствовала себя почти как дома, когда рядом близкий человек, которому не наплевать на твои беды, который всегда выслушает и не оттолкнет, которому неважно каков ты по жизни, достаточно просто того, что ты есть, чтобы уже любить тебя. Стало так спокойно и так хорошо от этой душевной близости, которой было так много и раздавалась она столь щедро, что казалось таким естественным рассказать обо всем, что было на душе, просто поведать свои мысли, как бывало прежде. И прижавшись головой к плечу канцлера, Асока доверительно поведала обо всем, начиная с той злополучной миссии, продолжив тревогами за жизнь ребёнка и закончив тем, что послушала в Зале Совета.