— В школе задержали, тётя Тоня, — отозвалась Лиза. В последние дни девочка была непривычно тихой и задумчивой: то ли молитва усмирила её буйный дух, то ли гнев и обида на мир, мучившие её, потихоньку стали уступать место скорби. Антонина Петровна не была уверена. Но могла предполагать. — Это селёдка под шубой?

— Да. Сегодня постный день, мясо нельзя.

— Угу, — рассеянно откликнулась девочка. — А без селёдки никак? Она воняет. Я лучше хлеба поем, если вам так важно, чтоб постное…

— Надо питаться как следует, — назидательно ответила Антонина Петровна. — Что с твоего хлеба? Через час опять есть захочешь, а пользы для организма — ноль. Ты растёшь, и в моих интересах вырастить тебя здоровой и красивой девушкой.

— Как скажете, — вздохнула Лиза. Всё-таки какая-то она слишком вялая. Неделю назад девочка устроила бы концерт, кричала и ругалась, прежде чем смириться и есть что дают. Привыкает?

— Лизонька, — позвала Антонина Петровна, когда девочка всё с тем же безразличием потянулась к тарелке и принялась накладывать себе еды. — У тебя точно всё в порядке?

— Да, тётя Тоня. Просто устала.

— Хорошо. Видишь ли, мне с тобой нужно поговорить по поводу твоего поведения…

Огонёк тревоги, на миг промелькнувший в глазах девочки, насторожил Антонину Петровну ещё сильнее. С чего бы ей бояться? Она либо что-то скрывает, либо…

— Скажи, — продолжила Антонина, решив пока не показывать своих подозрений, — зачем ты шуршишь по ночам? Ты же знаешь, что мне бывает сложно усну…

— Я не шуршу.

Лиза ответила быстро и резко, даже не обратив внимания на то, что перебила тётку. Такая реакция была тем страннее, что Антонина Петровна не разговаривала с девочкой о её ночных шорохах с того самого дня. Тогда она думала, что Лиза ушла, как говорится, в несознанку, потому что стыдилась своего влечения к иконам, но теперь, когда она молится, видеть в этом что-то постыдное…

— Я не шуршу, тётя Тоня, — повторила девочка. Всё её безразличие испарилось без следа, щёки вспыхнули. — Вы же знаете, что я научилась ходить тихо, с чего мне шуршать? Вас позлить? Вы что, считаете меня настолько психованной?

— Лизонька, мы здесь одни, — Антонина Петровна уже поняла, что терпение понадобится ангельское. — Кроме тебя и меня шуметь некому, а я, как ты знаешь, по ночам не хожу. Зачем ты меня обманываешь?

— Я не обманываю! — девочка вскочила из-за стола, такая же яростная, как и в первые дни пребывания здесь. — Я тоже это слышу! В этой квартире что-то не так!

— В этой квартире не может быть «что-то не так», потому что иконы хранят её от любого зла, — спокойно отозвалась Антонина Петровна. — Но, допустим, я тебе поверю и освящу квартиру. Если звуки не прекратятся, а они, я уверена, не прекратятся — кого мне винить?

— Освящайте, — зло ответила Лиза. — Может, сами убедитесь.

Девочка выскочила из-за стола и убежала в комнату, так и не притронувшись к еде.

К молитве она тоже не вышла.

Видимо, говорить об этом слишком рано, решила Антонина Петровна. Какие бы мотивы у девочки ни были, она явно не хотела о них говорить.

А квартиру она всё-таки освятит. На всякий случай.

Девочка вышла из комнаты только к вечеру. Молча поела, всё так же игнорируя тётку, помолилась, вымыла посуду и снова юркнула было в свою спальню, но Антонина Петровна вмешалась.

— Лизавета, давай поговорим.

Та только посмотрела на тётку снизу вверх: хмуро, исподлобья.

— О чём?

— У нас с тобой не ладится… — Антонина Петровна никогда не отличалась педагогическим талантом, а в общении с этой девочкой он требовался недюжинный. Но попыток разговорить замкнутую, недоверчивую воспитанницу она не оставляла. — Может быть, расскажешь, как у тебя дела?

— Всё хорошо, — без выражения ответила девочка. — За исключением того, что вы мне не верите. В школе оценки нормальные, друг скоро возвращается из другого города.

Антонина Петровна вздохнула. За столько дней она так и не приучила Лизу обращаться к ней на «ты». Но дело, похоже, сдвинулось с мёртвой точки: раньше девочка не упоминала в разговоре своих друзей.

Хотя точно ли о друге идёт речь?

— Друг мужского пола для девицы… — начала было она, но Лиза перебила её.

— Просто друг, тётя Тоня. Не нужно додумывать лишнего. Парня у меня нет и пока не предвидится, а если бы и был — это моё дело, не ваше.

— Не дело это… — начала было Антонина Петровна, но решила, что сейчас не лучшее время. Девочка всё ещё обижена из-за обеденного разговора, скажешь ей сейчас слово — не проймёшь. Лучше потом, когда уляжется, намекнуть ей на возможные последствия. — Впрочем, ладно. Не будем об этом.

— Вот и славно, — впервые за сегодняшний день Лиза улыбнулась. Но улыбка её была тусклой и вымученной. Неискренней.

Вечером, засыпая, Антонина Петровна долго прислушивалась к шорохам, несущимся из комнаты. Сегодня они были громче обычного: неведомый кто-то топал по полу так, будто стремился разбудить всех соседей. Было слышно, как в шифоньере дребезжал сервиз.

Снова и снова Антонина гнала от себя малодушные, крамольные мысли о нечисти, которая могла поселиться в её уютной квартире. Какая нечисть в комнате, полной икон? Неужто могло что-то тёмное проникнуть сюда, под светлые лики святых, чтобы буянить прямо под их грозным взглядом?

Нет, это, конечно же, девочка. А если даже не она — освящение квартиры поможет.

Господь всегда хранит своих детей от произвола дьявола.

Но почему-то, как только в голову приходила простая мысль: «Почему бы мне не сходить и не проверить?» — ноги, и без того холодные, становились и вовсе ледяными, а сердце неприятно ёкало в груди. Антонине Петровне было стыдно, жгуче стыдно за этот страх перед неведомым, пересиливающий даже её веру в Господа, но пойти и посмотреть на источник звука она не рисковала.

Не рисковала с того самого дня, как всё началось.

«Ты ведь понимаешь, что это не Лиза? — спросил внутренний голос. Хриплый, печальный, так похожий на голос покойного мужа, умершего давным-давно. — Это не может быть просто совпадением. Помнишь, что случилось в прошлый раз? Хочешь, чтобы всё повторилось?»

— Замолчи, — выдохнула Антонина Петровна и зажмурилась, как девчонка, подтянув одеяло к подбородку. — Замолчи, замолчи, это девочка, кто бы ещё это мог быть, кто…

Голос смолк, но царапающее ощущение неправильности, неестественности происходящего — осталось. Осталось, чтобы уже не пропасть.

Выждав немного, Антонина Петровна опустила одеяло на место и сбивчивым, дрожащим шёпотом начала молиться:

— Отче наш, сущий на Небесах…

========== IV. Олежек ==========

Тётя Тоня всё-таки поставила в её комнате эту чёртову икону!

Лиза обнаружила её буквально сегодня утром, когда собиралась в школу: Богородица, изображённая на куске дерева, скорбно взирала на изголовье её кровати. В свете событий последних дней смиренный взгляд девы Марии казался зловещим, а круглощёкое личико младенца Иисуса — искривлённым в глумливой усмешке. Лиза машинально положила икону на стол картинкой вниз, скрыв эти ехидные лица, но неприятное ощущение слежки никуда не делось.

И сейчас Лиза сидела на уроке, игнорируя объяснения учительницы (чего с ней обычно не случалось), и напряжённо думала, как быть с ситуацией, в которую она попала.

Лучше некуда: в квартире творится какая-то чертовщина, тётка сваливает всё на проказы воспитанницы — да ещё и беспрепятственно входит в её комнату и оставляет там свои картинки со святыми! И что с этим делать? Лиза была уверена, что опекунша отстанет, когда увидит, как смиренно племянница молится, но надежды не оправдались: наоборот, тётя Тоня обрадовалась и начала ещё усерднее приобщать несчастную сироту к вере. Того и гляди, крестить потащит, а такого Лиза уже не могла допустить.

Да, подыгрывать тёте Тоне явно было ошибкой…

Звуки стали хуже. Намного хуже с тех пор, как Лиза услышала их впервые. Этой ночью из-за двери доносились не только порыкивания и гулкие шаги, от которых подрагивала мебель: неведомый кто-то ещё и хрипел, как умирающее животное. А под конец этой вакханалии случилось такое, отчего Лиза заледенела у себя в кровати и едва преодолела волну паники.