А что, с Женьки станется.

— Мне куда интереснее, — медленно протянула Оля, — что теперь «они» будут делать. Мы ведь… вроде как их нефигово кинули. Они нам мстить не начнут?

Мысль не давала покоя с самого пробуждения. Хорошо, от «фамильяров» они спаслись и неведомой группировке стали неинтересны. А что потом? Не захотят ли те их прибить, как слишком много знающих? Или вообще чего похуже?

— А, это, — Женька махнул рукой. — Не волнуйся. Я с ними вроде как поговорил, пока ты спала. Ничего они делать не будут, если мы не начнём офигевать и качать права.

— Поговорил? В смысле? — нахмурилась Оля. — Они сюда заявились, что ли?

— Да нет, блин! По телефону, — пояснил он. — Сказал им, что… ну, в общем-то, что мы убили нафиг эту тварь и убьём ещё, если к нам кто-то снова решит сунуться. Я был слегка не в себе после того, что случилось ночью, так что они, похоже, поверили сразу.

Неудивительно. Каким жутким бывает Женька, когда всерьёз злится, Оля знала не понаслышке.

— И что? Неужто нейтралитет предложили? — всё-таки уточнила она.

— Вроде того, — он кивнул. — Мы не трогаем их, они не трогают нас. Мне это вообще не особо нравится, потому что, ну, блин… они всё-таки людей заманивают и в тварей превращают не пойми зачем. Но, думаю, пока это лучший выход.

— Пока — что? — не поняла Оля.

Женька загадочно усмехнулся.

— Пока не придумаем чего получше. Ну, знаешь, жизнь длинна и полна… как ты там говоришь? Чудес?

— И их тоже, — хмыкнула она, протягивая ему руку. Чудес? Пусть так. Пусть в другие дни всё будет иначе, пусть неведомая группировка по-прежнему существует где-то вдали, а её цели до сих пор неясны — пусть. У них впереди ещё целая жизнь, чтобы разобраться.

А хотя бы сейчас, в посленовогоднее утро, Оля и Женька могут позволить себе не только чудовищ, но и настоящее волшебство.

Заслужили, в конце концов.

Женька осторожно провёл пальцем по её раскрытой ладони. Вдоль по порезу, широкому, кое-как заклеенному пластырем. Порез всё ещё болел, но это ничего. Пройдёт.

Главное — она сделала то, что хотела. Она спасла обоих. А ранка… подумаешь. До свадьбы, как говорится, заживёт.

— Хм, интересно, — произнёс вдруг он. — Это у нас теперь парные шрамы на руках будут, да? У меня на правой, у тебя на левой.

— Будут, — кивнула Оля. — А что, тебя реакция окружающих волнует? С каких пор? И вообще, можно говорить, что братались или вроде того… это вроде как даже не совсем неправда.

Интересно, в их случае правило работает? Кровь они, как и положено, смешивали, а что в процессе там ещё и тварь затесалась… ну, всякое бывает. Технически считалось.

Но, наверное, только технически.

Оля попыталась вообразить Женьку своим названым братом, и ей стало смешно. Ему, кажется, тоже.

— О да, — усмехнулся он. — Прямо представляю эту картину: ты — моя мелкая сестричка. Даже звучит эпично.

— Мелкая? — почему-то возмутилась она. — Эй, с чего вдруг? Мы ровесники, забыл?

— Да ну? — прищурился Женька. — У тебя когда день рождения?

— Пятнадцатого августа, — отозвалась Оля. — А что, у тебя раньше?

— Ха! Двадцатого февраля. Через полтора месяца. Так что мелкая здесь только ты, и не спорь.

Она фыркнула и попыталась запустить в него подушкой, но Женька с лёгкостью увернулся.

На душе у Оли было хорошо и спокойно. Мир, полный демонов, отступил, давая долгожданную передышку, в которой хватит места и ребяческим забавам, и настоящим приключениям. Всё ещё было впереди — и чудовища, и чудеса. Целый мир чудовищ и чудес.

Неведомая опасность, нависшая над их головами, испарилась. Ушли зловещие сны, ушли тревога и тоска. Исчезли, померкнув, и Фролов с его змеёй, и неведомый Кирилл с протезом руки. И мазутная жижа, и нелюдской огонь, горящий в венах. Остались только они с Женькой. И ещё — может быть, где-то там, в недрах вселенского виноградника из Олиных снов — невесомая Марина, призрачная и прозрачная.

На стене звонко тикали часы. Обычные, круглые, с однотонным пластиковым обрамлением. Совсем простые и домашние, не отсчитывающие время до беспощадного будущего, не зовущие, не подгоняющие. Не тревожные. Не злые.

В соседней комнате переливисто храпел Дмитрий. А в окно комнаты несмело заглядывало тусклое январское солнце.

Мир просыпался первым утром нового года.