К чёрту. Если у Женьки нет догадок, она будет действовать сама. А идея у неё появилась только одна.

— Значит, так, — решила Оля, вылезая из-за стола. Перед ней осталась сиротливая кружка чая: так и не отхлебнула ни глотка. — Если ты не со мной, тогда я попробую сама. Соглашаться я не собираюсь. Значит, могу только отказаться, чем бы это ни грозило. Так что завтра он спросит снова, и я скажу «нет». А там посмотрим. Если отказ он воспримет плохо, значит… значит, я попытаюсь убить змею. Как-нибудь. Даже если это сделает только хуже. У меня просто нет выбора. И можешь сколько угодно говорить, как опасно отказываться и так далее — если у тебя нет идей получше, просто молчи.

Страшно почему-то не было. Вместо закономерного ужаса Оля ощущала только ажиотаж. Прямо как тогда, на экскурсии, или позже, в деле Женькиной матери — что-то перещёлкнуло внутри, и теперь ей хотелось действовать. Слишком долго она ныла и переживала. Страх ей не к лицу. Она всегда была решительной — настало время показать себя.

Оля уже приготовилась к тому, что Женька начнёт спорить, предлагать ей погодить, снова сказаться больной — или что-то ещё в таком духе. Но вместо этого он просто вытянул руку вперёд — теперь она лежала на столе совсем рядом с её чашкой — и ответил:

— Нет.

И, пока она не успела открыть рот, чтобы возмутиться, быстро добавил:

— Нет. Ты не попытаешься убить змею. Мы попытаемся.

Оля хмыкнула и потянулась к его руке, в последний момент демонстративно изменив траекторию и схватив кружку с остывающим чаем.

— Только что ты говорил «это плохая идея». Хоть своих и не предлагал. Что изменилось?

Женька приподнял голову, взглянул в её нахмуренное лицо и вдруг улыбнулся.

— Ничего. Я всё ещё считаю, что это плохая идея. Но других-то нет. Так что… ты права, ничего больше нам просто не остаётся. И ты же не думала, что я останусь в стороне, когда происходит что-то интересное, правда?

— В прошлый раз, когда я решила вмешаться в чужие проблемы, чем это закончилось? Я начала видеть монстров, — на автомате ответила Оля, продолжая спорить скорее по инерции. Хотя на сердце стало спокойнее — если она не одна, значит, провернуть всё будет намного проще.

— Именно! — отозвался Женька. — Если бы ты не начала, инцидента с Фроловым бы не произошло. А значит — это не новая история, а продолжение старой. То есть, мы всё ещё должны держаться вместе.

Звучало неубедительно. Оля вспомнила, что он сказал ей тогда, у дерева, после побега от жуткого полуволка — и всё встало на свои места.

— То есть, ты переживаешь из-за того, что я теперь их вижу якобы из-за тебя, да? — уточнила она, не удержавшись.

— А даже если и так, ты что, против моего участия, что ли? — парировал Женька, и Оля не нашла, что ответить. Конечно же, она не была против. Как она могла? Он знал намного больше, чем Оля, и опыта у него в таких делах были годы — куда там её жалкому месяцу. К тому же она уже привыкла, что, попадая в жуткие и опасные истории, всегда оказывается не одна. Не хотелось бы, чтоб этот раз стал исключением.

— Вот видишь, — верно истолковал он её молчание. — Оль, я понимаю, что это опасно, ты не думай. Но даже если что и случится, я к этому готов. Честно. Ну так что, будем думать, как его уничтожить?

Оля кивнула — и тем самым подвела точку под всеми их разногласиями.

***

Школа встретила её гамом и звоном. В ушах почему-то стучало, хотя сердце билось спокойно, как обычно. Разве что чуть-чуть учащённо. Нет, нервничать нельзя. Ни на минуту нельзя: это могут заметить не те глаза.

Стаська открыла было рот, пытаясь что-то сказать, но Оля посмотрела на неё так отстранённо, что подруга пожала плечами и отвернулась. Хотелось верить — не обиделась.

Мысли не давали покоя с самого утра. Сны сошли с ума: теперь она не просто ехала в метро, теперь за ней кто-то пытался гнаться, вырывал из рук мобильный телефон. Или тот просто падал на рельсы? Она не помнила. Всё, что Оле оставалось — беспощадное ощущение: вершится судьба. От того, что она сделает сегодня, зависит её будущая жизнь. Зависит неприглядное будущее, что она видела во сне.

Она уже испытывала похожее раньше, тогда, когда падала с дерева на съедение волкоподобной твари, когда бросала на улице коробку с котятами, когда смотрела на распотрошённые трупики, такие маленькие на фоне белого снега. Но никогда — настолько сильно.

Что бы ни происходило, сейчас цепь событий продолжала раскручиваться. И кто знает, куда она в итоге приведёт.

Когда незадолго до начала первого урока в классе отключился свет, Оля даже не удивилась.

Фролова она ожидала. Чего не ожидала — так это того, что он не станет подходить к ней где-нибудь в коридоре, а зажмёт у стены в классе на виду у всех. Вовка хихикнул и ретировался, Ленка вспыхнула, как будто её лично оскорбили — и тоже ушла, нарочито звонко цокая каблучками.

Ревнует, поняла Оля. Но сделать ничего не смогла: её вжали в стену неподалёку от двери, прямо под затянутым в стекло информационным стендом. По обе стороны легли две плотные мясистые руки.

— Я задавал тебе вопрос, — ненавязчиво, как бы между делом сообщил Гоша. Он кривил лицо в полуулыбке, но глаза оставались цепкими и льдистыми, точно у зверя, что сидит в засаде и ожидает дичь. Змейка молчала, застыв изваянием.

— Было дело, — Оля справилась с оторопью и попыталась говорить максимально спокойно. — Какое-то дурацкое предложение.

— Дурацкое, да? — протянул Фролов и громко усмехнулся, обнажая зубы, крупные и желтоватые. От него пахнуло едким запахом сигарет, и Оля поморщилась. — Чего морду воротишь? Не нравится?

Оля промолчала и отвела взгляд. По плану, Женька сейчас должен быть неподалёку — но она его не видела. А начинать без него казалось морально неуютно. В конце концов, от него зависела вторая часть плана.

— Ты смотри, — продолжил Гоша, поняв, что она не откликнется. — Я вообще-то не шибко терпеливый, ждать вечно не буду. Так что давай отвечай сейчас. Согласна стать сильной и разобраться со всеми, кто тебя обижает — или нет?

Оля продолжала молчать. Напряжение становилось таким явным, что его можно было пощупать. Сквозь шум сердца в ушах она могла различить смешки одноклассников: смотрите, Фролов опять к кому-то прицепился. Бедолага. Надеюсь, она пожалуется директору, и его исключат. Да ладно, что она, шуток не понимает. Ой, как будто он сделает что-то на глазах у всех.

Месяц назад кто-нибудь обязательно вступился бы за одноклассницу, к которой попытались пристать. Месяц назад она не осталась бы в одиночестве, и вместо сплетен и пересудов девятый «Б» начал бы действовать. Месяц назад их класс был дружным: там не было Гоши.

Но ноябрь перевалил за середину, и Фролов учился в их классе, и с тех самых пор все вокруг неуловимо изменились. Даже те, кто не вошёл в его шайку. И теперь Оля не знала, чего именно от них ожидать.

Мир сузился до пространства между упёртыми в стену руками Гоши, но она каким-то чудом увидела мелькнувший сбоку знакомый чёрный свитер и поняла: пора.

— Нет! — выпалила Оля в наглое, самодовольное лицо Фролова — и быстро заговорила, надеясь, что Женька её услышал. — Ты больной какой-то. Я понятия не имею, о чём ты говоришь. Никто меня не обижает. Никакой помощи мне не нужно. Да даже если бы что-то было — кто сказал, что я соглашусь, чтобы ты мне помогал?

Гоша на глазах начал багроветь. Гримаса доброжелательности, делавшая его похожим на деревенского дурачка, разом сползла, превратившись в звериный оскал человека, которому отказали. Будто не сам скалился — будто чудовище на его плече передало ему свою мимику.

— Вот ты как, значит… — прошипел он, перехватывая Олю за плечи и вдавливая в стену — сильно, до боли. Наверняка останутся синяки. — Совсем берега попутала? Думаешь, дерзкая дофига? Думаешь, можешь меня просто так продинамить и опустить — и ничего не будет?

Оля была к такому готова. Но резкое преображение пытавшегося казаться дружелюбным Фролова в агрессивного подонка всё равно поразило. Больше всего его поведение напоминало злобу парней, которые после неудачного подката в интернете обзывают отказавшую шлюхой. Вот только они были не в интернете.