— А здесь она не так уж и неправа, — напряжение отпускало с каждым мигом, и теперь Оле хотелось улыбаться. — Представляю, как весело рядом с ней… тебе.
— Ага. Периодически выдаёт такие перлы, что поневоле кажется, будто она подглядывала на мир моими глазами.
— А ты уверен, что это не так? — усмехнулась Оля. Чем чёрт не шутит, может, способность видеть чудовищ передалась ему не от матери, а от поколения постарше.
— Уверен, — он махнул рукой. — Вот бабушка по матери их видела, про это я уже у мамы прочёл. Но та умерла давным-давно. Из-за… собственной неосторожности, я так понимаю.
Веселиться тут же расхотелось. Оле вновь стало не по себе. Ну вот, опять. Снова смерти — и снова в этих смертях явно виновато нечто большее, чем несчастный случай.
— Речь ведь не про включенный газ, да? — уныло уточнила она. — И не про скользкие лестницы.
— Речь о том, что не стоит впускать домой кого попало, — отрезал в ответ Женька, — особенно если знаешь, что это не всегда могут быть люди.
Оля вздохнула. Ровно как она и думала — опять чудовища, опять опасность. И сколько поколений их проклятой семейки умерло слишком рано? Сколько оставило после себя детей сиротами, а сколько вообще не знало своих родителей? Взять хотя бы самого Женьку: каждый раз, когда речь заходит о его семье, он начинает вести себя, как… как сейчас.
Она вспомнила Марину. Вспомнила, как столкнулась с нелюдскими тварями во второй раз, когда Женькина мать, пролежавшая в коме без малого девять лет, неожиданно встала на ноги. Встала слишком здоровой, слишком разумной для такой больной. Слишком идеальной — особенно для сына, помнившего её другой.
Вспомнила, как они пытались накормить чудовище в теле матери ядом и как провалились — и как остатки жизни, теплившиеся в Марине, спасли их обоих.
Именно тогда Оля начала видеть чудовищ, по доброй воле променяв хрупкую безопасность на знание правды. Знание, которое было нужно ей, чтобы иметь возможность хоть как-то помочь.
Марина тогда сказала: «Семьи, которые получаются из двух видящих, самые крепкие». Значило ли это, что она знала других видящих, — Оля не поняла. А Женька так и не ответил. И спрашивать у него было бессмысленно. Пусть он и изменился с тех времён, став более открытым, чем раньше, существовали вопросы, о которых он до сих пор предпочитал молчать.
— В любом случае, — Женька снова заговорил, уже более спокойно, и Оля дёрнулась, вынырнув из своих мыслей, — в моей жизни почти ничего не изменится. А в твоей так тем более.
— И зачем ты мне тогда всё это говоришь? — ей почему-то стало обидно. Он сам завёл этот разговор, никто его за язык не тянул — а потом первый же прерывает тему, будто Оля вторглась на запретную территорию против его воли.
Новый приступ головокружения настиг внезапно, и она неловко качнулась на очередной ступеньке. Женька поймал её за капюшон толстовки, не давая упасть.
— Да сам не знаю. Подумал, что тебе стоит быть в курсе, — отозвался он. — А ещё потому что… ну, блин, непривычно как-то. Что-то меняется. Тем более, что-то такое постоянное, как присутствие отца в доме.
Теперь Оля поняла, о чём он. Точно. В конце концов, ноябрь действует не только на неё, мучая злыми вещими снами. Липкое беспокойство, которое поселилось внутри, настигает в этом месяце всех, кто может видеть больше других.
— Тревожно, да? — уточнила она, потому что сам он бы никогда такого не сказал.
— Да, и это тоже. Вроде бы понимаю, что всё должно быть хорошо, но иногда накатывает — а если не получится? Если придётся ехать в эту глушь, под Сургут там или куда ещё? Хотя вообще-то повода волноваться нет. Бабушка и так давно хотела приехать.
Женька говорил спокойно и ровно, и ничего в его голосе не выдавало напряжения. Но Оля ощутила, как воздух вокруг напитывается неуловимым электричеством. Или это существо, пролетевшее мимо, электрифицирует всё вокруг?
Лестница закончилась, и они вышли на первый этаж, к белеющим среди рядов классов дверям медпункта. Дальше — «лягушатник», вотчина младшеклашек. И большой, в полстены, информационный стенд, оформленный специально для мелких: бумаги и статьи обрамлены весёлым рисунком, а наверху, в шапке, красуется мультяшный котёнок.
Оля лениво окинула стенд взглядом. Котёнок улыбался, растягивал причудливую нарисованную мордочку в дурацкой гримасе.
И тут её осенило.
— Знаешь, что? — быстро сказала она, не дожидаясь, пока Женька уйдёт. — А заведи кота.
— Кота? — не понял одноклассник.
— Ага. Ты же сам говорил, что кошки тоже их видят? По-моему, это будет удобно. Да и питомец всегда успокоит, если не по себе.
— Чего это ты вдруг, — непонимающе произнёс Женька. — У меня был кот. Когда-то. Вообще, я думал завести, но потом как-то всё завертелось, и я забил. А что? Ты кого-то пристраиваешь?
Оля прищурилась и заговорщически протянула:
— Есть у меня кое-какие котята на примете…
В конце концов, она обещала Стасе помочь их пристроить. Так почему бы и нет?
========== Глава 10. Карета Золушки ==========
Стаська за соседней партой тяжело вздыхала. Вид у неё был потерянный и совершенно расстроенный. Обычно жизнерадостная, сегодня подруга выглядела так, будто потеряла близкого — или как будто распалась любимая корейская группа.
— Что случилось? — не выдержала наконец Оля.
Весь сегодняшний день она посвятила навёрстыванию упущенного за время болезни. Сейчас, когда навязчивая головная боль ушла, дела пошли на лад. Концентрироваться стало легче, да и муторные серые сны почти перестали беспокоить. Не исчезли, но и не были больше такими пугающе яркими, реалистичными, как будто настоящая Оля уже давно живёт в Москве, а лицей номер шесть и Женька — лишь плоды её воображения.
Оно и к лучшему. Теперь, когда ей больше не приходилось просыпаться, вдыхая едкий запах креозота, жить стало легче. Можно обратить внимание на более важные вещи: учёбу, грядущие экзамены…
И Фролова.
Стаська в ответ расстроенно всхлипнула и махнула рукой, как будто пытаясь оправдаться.
— Котята… — пробормотала она наконец. — Те, которых я тебе показывала. Помнишь? Которые в коробке в подъезде.
— Помню, — рассеянно кивнула Оля и обернулась к подруге, забыв на минутку о новеньком. — Что с ними? Что-то не так?
Точно. Она как раз хотела поговорить об этом. Оля ходила фотографировать их в тот день, когда всё началось. А потом встретила чудовище, похожее на волка, и получила сотрясение мозга. И напрочь забыла о котятах, вспомнив только пару дней назад — хотя, казалось бы, обещала выложить их фотографии в соцсетях.
За пару дней желающих приютить зверят не нашлось. Кроме разве что Женьки, который, впрочем, тоже не спешил напомнить ей о них.
Молодец, мысленно обругала себя Оля. Хороша подруга — наобещать и облажаться. Хотя Стаська тоже могла бы подсказать, раз уж это так важно.
— Я сама не знаю, что именно случилось, — расстроенно протянула Стася, — но кошка больше не приходит. Только утром заметили, что котята все замёрзли и голодные пищат.
— В смысле — не приходит? Бросила их? — не поняла Оля. Подруга пожала плечами.
— Хочется верить, что просто бросила, но… я жутко боюсь, что её убил этот.
— Этот?!
Теперь Оля ещё сильнее запуталась. Стаська подняла глаза и настороженно взглянула на неё — но настороженность быстро сменилась пониманием.
— А, точно, ты же не знаешь… в общем, пока ты болела, тут кошачий маньяк завёлся.
Оля моргнула и нервно потянулась рукой к волосам, отдёрнув пальцы в последний момент. Не стоит потакать дурным привычкам.
— Чего?
— Уже четыре распотрошённых трупа нашли, — тихо произнесла подруга. — В основном бродячие, но одна была самовыгульной и, кажется, кого-то из наших. Похоже, какой-то живодёр. Или вроде того.
Оля застонала и откинулась на спинку стула. Пусть животных, тем более самовыгульных, в их семье не водилось, новость от этого лучше не становилась. Маньяк — это серьёзно. Пусть даже кошачий.
