Сабрина плачет и кричит, кричит и плачет, молча вопит, внутри, про себя, глядя на вздутые, напряжённые вены, почти завидует слепоте Роз, и проклинает свою память, которая ей то и дело восхитительные мелочи подсовывает. Вот оно — нежное прикосновение длинных пальцев, роскошный поток тёмных волос, холодная сталь ледяных глаз и жёсткая линия развратно-красного рта. Она помнит всё до мелочей и, глядя в зеркало на себя (с отвращением), снова и снова видит это лицо. Лицо своей предательницы. Лицо своей возлюбленной.
Золушка плачет, но не потому, что вынуждена была сбежать от Прекрасного принца, а карета оказалась тыквой. Золушка плачет потому, что Крёстная Фея оказалась обычной дешевкой.
Воспалённый, заболевший страданиями, мозг должен выбросить все события прошедшего года наружу, вычеркнуть их и от них отказаться, но нет. Снова и снова он возвращает её в Лихолесье страданий, на чёрный путь, скользкую дорожку, по которой она, наивная, глупая дурочка, шла, пока та, при виде которой дыхание перехватывало в секунду, дёргала её за ниточки, рвала её маленькое сердце на куски.
Сабрина хочет забыть, всё оставить, но не может смириться с болью, и тонкой нитью солёных слёз провожает своё рухнувшее в пропасть, в тёмную бездну, детство. Она отрастила ногти, наконец, перестала их грызть, но зря тётушки обрадовались. Ногти нужны ей для того, чтобы разрывать своё порабощённое тело на куски. Каждую ночь, стоя у окна под бледной луною, Сабрина царапает кожу около сердца, до красноты, раздирает так сильно, как может, надеясь, что однажды получится вынуть сердце и выбросить его на свалку, где ему, сгнившему, почти замершему, самое место. Ей бы посмотреть, какие заклинания нужны для этого, вот только тётушки спрятали все книги, и никуда её одну не пускают. Приходится действовать дряхлыми методами и ждать, ждать, ждать. Какое счастье, что она лишь наполовину смертная и никогда не постареет. Времени у неё в запасе много. Время — это то, что преподнесла ей мисс Уордуэл, показав, что оно всегда играет по твоим правилам, если их грамотно установить.
Сабрина, как книжная Алиса, залила слезами всю комнату и скоро утопит в них целый мир. Засыпая, она всякий раз клянётся, что это — последний день её страданий, и что завтра обязательно будет легче, но по утрам снова стонет в кулак и кричит в подушку. Потому что сил на исцеление у неё нет.
Матерь Демонов сделала своё грязное дело — она ушла, предав Сабрину, растоптав её влюблённое сердце, и превратила её, несчастную, в демона тоски и печали. Ещё немного — и Сабрина превратиться в волчицу, каждую ночь будет выть на луну.
Такова цена, когда любишь Дьявола. Но, если бы даже Сабрина знала правду, она бы всё равно влюбилась, страстно, жгуче и без оглядки.
Потому что Мадам Сатана не оставляет другого выбора.
========== 137. Зельда Спеллман и отец Блэквуд ==========
\ ау, в котором Зельда манипулирует Фаустом с помощью шкатулки \
Фаустус смотрит на жену, не в силах сдержать восторженного вздоха, а иногда и вовсе дышать забывая. У него подкашиваются ноги и дрожат колени всякий раз, как он видит нежную улыбку Зельды и чует пряный запах её огненно-рыжих волос.
Зельда Спеллман — его погибель и проклятье, но главное, — именно она его величайшая тёмная любовь. Сладостная тьма воплотилась вся, целиком и полностью, в этой женщине, и проглотила даже те жалкие потаённые остатки его чёрной души, что когда-то были приоткрыты к свету. Забрала его всего, целиком.
Фаустус Блэквуд всегда готов был убить за власть, а теперь, великий и прекрасный, он готов убить ещё и за Зельду Спеллман.
Чарующая музыка её голоса обволакивает мягче, чем звуки шкатулки, им на свадьбу ей подаренной, льется в уши, точно шёлк, пением райской птицы слух обволакивает. Зельда Спеллман говорит: «Иди!» — и он идёт. Зельда приказывает убивать — и он убивает. Он из-за неё, огненной красотки, в крови погряз глубже, чем когда сам, без чьей-либо подсказки, проливал её. Он убил Антипапу, потому что Зельда, великая и прекрасная, захотела возвыситься, и никто другой не достоин этого больше, чем она. Он пил кровь с лица мёртвого старика, перед которым склонялись все дети Тёмной церкви, почти как перед Хозяином, потому что Зельде, любопытной бестии, вдруг захотелось узнать, какова на вкус, по его, Фауста, мнению, кровь Антипапы.
Он слушает сладостную мелодию, что мигом, едва появляется в зоне досягаемости, убаюкивает его поверженное сознание, и идёт убивать, шепча имя Зельды на устах. Он забыл обо всём, чем правил, и теперь первый готов доказывать, что церковь Сатаны остро нуждается в реформировании, а он, отец Блэквуд — всего лишь ничтожество перед великой Зельдой и всем родом Спеллманов. Тех, кто не согласен с ним, Фауст, покорный раб, готов разорвать на части, порвать в клочья, превратить в пыль.
Зельда сегодня была нежна с ним, как никогда раньше, и он таял под шелковой нежностью её рук, а вчера — нещадно била плетью, привязав к кровати. А всё потому, что он, несчастный глупец, позволил себе усомниться в её власти и праве быть Королевой среди ведьмовского клана. Раб, который бунтует, должен быть мёртв, милосердная Зельда же снизошла, пощадила, и лишь завела свою сладостную песнь — «Пора убрать Люцифера, любимый, он ни к чему нам больше. Нужна новая власть, открытая, откровенная, сильная. Убей, Люцифера, любимый, и я останусь с тобою навечно».
И Фаустус вытирает следы крови в уголках губ, смотря в зеркало, и откидывает вновь возникшие сомнения, что это неправильно.
Ради возлюбленной Зельды он пойдет на всё.
Если нужно — королевой Ада её, великую и прекрасную, сделает.
========== 138. Зелена Миллс и Освальд Кобблпот ==========
Маленький милый мальчик Освальд Кобблпот попросил помощи у неё, могущественной злой ведьмы. Зелена мажет запястья душистым кремом, наносит несколько капель духов на тело, вдыхает аромат, закрыв глаза.
Она ждала этого. Ждала того дня, когда Освальд позовёт её, попросит помощи. Она знала, что день, когда она понадобится ему, обязательно наступит.
Зелена надевает своё лучшее платье, черное, по талии. Венчает шею ожерельем из изумрудов, светящихся, точно пьяная луна высоко в небе, а голову — остроконечной шляпой. Верная метла, любимейший транспорт, никогда не подводивший, в использовании которого ей нет равных. Взлетает под мрачное небо, где ни единой звезды не осталось, всё закрыла туманная мгла и, не пряча счастья, хохочет, заливчасто и громко. Никто не услышит этой музыки, хмельной, точно звуки рока, никто не увидит её силуэт, спрятанный за тучами, никто не узнает, что среди них, людей не совсем обычных, живёт совсем обычный человек, ведьма, чёрная пантера, которая за любое непослушание превратит в обезьяну со сладкой улыбкой.
Зелена аккуратно приземляется в кабинете, прямо на стол, садится, сложив ногу за ногу. А у неё таки красивые ноги.
Она смотрит на Освальда, как тот улыбается, возвращает ему улыбку, тянет губы для поцелуя и снисходительно смеется, когда, проигнорировав, он целует её в щёку.
— Итак, мой прекрасный друг, видишь, тебе всё же понадобилась моя помощь, — сладко напевает Зелена, сегодня ей не хочется злиться и страдать, только радоваться, — помнится, ты не верил в такую возможность.
— Я помню, Зи, — кивает Освальд, за эти года располневший, сладкий, как пирожок с вишней теперь, — но да, признаю. Ты всё же была права.
— Женщина, дорогой мой друг, — продолжает напевать Зелена, — всегда права.
— И как не похвалить женщин, когда на дворе расцвела весна, время кошек и любви, правда? — беззлобно подколол Освальд.
— Точно, — согласно кивает Зелена, — так что ты хотел, милый мой друг-пирожочек. Рассказывай.
Освальд встаёт, сделав несколько кругов около стола. Затем садится, несколько секунд смотря в окно, будто ожидает увидеть там не пугающую ночную мглу, а элитный замок, покачивающийся в небесах. Зелена даже скучать начинает, зевает демонстративно-деланно, призывая обратить на себя внимание. Когда этого не происходит, коварная ведьма больно пинает своего мечтательного друга кулаком в ребро, а потом — по плечу.