Драгомир не повел и бровью.

— Я сказал, мне нужен только ты, — повторил он.

Рогволод заорал, замычал — от жгучей боли, прокатившейся по телу, сделавшемуся вдруг чужим. Чужая воля разжала его руку и заставила выронить нож. По не своему желанию он на негнущихся ногах отошел от сына в сторону. И застыл, выпучив глаза, не в состоянии издать больше ни звука, ни дернуться.

— Мне нет прощения, госпожа, — поклонился Драгомир всхлипывающей княгине. — Вы были добры ко мне, когда я жил в вашем доме. Я благодарен вам за это. Но не просите зря, ваш муж останется здесь. Мне очень жаль, что вам пришлось всё это увидеть.

Княгиня только мелко покивала головой, не в силах вымолвить слово в ответ. Схватила сына за плечи и прижала к себе.

— Я убью тебя! — заревев ручьем, пообещал княжич.

Драгомир кивнул ему:

— Конечно, ты имеешь право на это. Приходи в любое время, я буду тебя ждать.

— Я сражусь с тобой, колдун! — ревел мальчишка, вцепившись в материнский подол. — Я отомщу! За всё отомщу!..

Драгомир отошел и махнул дружинникам и слугам, чтобы убирались восвояси. Пока те торопливо вытаскивали из канавы повозку, загружали рассыпавшуюся поглажу, усаживали княгиню с сыном, поправляли упряжь на лошадях, то и дело оглядываясь на застывшего столбом князя, но не смея к нему подойти близко, — лесной царевич успел созвать из вод Матушки и из чащи мелкую нечисть, наказал, чтобы они проводили людей обратно до стен города и охраняли в пути.

И только когда остались на берегу втроем, Мир щедро вернул Рогволоду голос и способность двигаться. Разумеется, далеко убежать князь не сумел — Мир и без вмешательства дракона поймал его снова. Не прикоснувшись пальцем, чарами вцепился в закровянившую плоть так, как хищник хватает свою добычу — смыкая челюсти сильнее, вгрызаясь в теплое мясо глубже, ломая с хрустом кости, пока жертва не перестаёт дергаться в последних конвульсиях.

А поняв, что человек почему-то вдруг умер, юный некромант проделал опыт с воскрешением. Ведь нужно на ком-то учиться! На ком-то, кого не жалко. Отпускать князя слишком рано Драгомир не планировал. Даже на тот свет.

______

Ураганный ветер ничуть не ослабевал, напротив, кажется, всё набирал и набирал силу. Рассыпанные по северному склону баньки давно расстались с крышами, теперь и тяжелые бревна венцов срывались один за другим, словно соломинки, поднимались в воздух и сыпались за городскую стену, круша дома. Томил ничего не мог с этим поделать, ему бы людей прикрыть от смерти, пока сил еще хватало. Щур и Рэгнет помогали держать щит, но основная тяжесть была на нем.

На буйство растений он уже не обращал внимания. Тем более взрывавшие землю колючие заросли, с невозможной скоростью устремившиеся ввысь, не были особо опасны для горожан. Да, заплетали окна домов, подпирали двери, запирали людей внутри. Да, крушили в щепки дозорные башни по углам крепостных стен, опрокинули на землю каменную колокольню монастыря. Но они же своими плетями, сами того вряд ли желая, укрепляли стены изб и теремов, не позволяли ветру сорвать крыши, не пускали к прячущимся людям обезумевшую нечисть и мертвецов, что умудрились пролезть в город через щели под частоколом, проделанные для слива помоев и дождевой воды.

Большая часть буйной мертвечины не догадывались о канавах для нечистот, они бесновались снаружи под главными воротами города. Налегая на створы, пытались не столько протаранить или вышибить с петель, сколько скреблись костями, мешая друг другу, даже пробовали грызть гнилыми щербатыми челюстями обитые железом крепкие доски.

— Глянь-ка, там мой тесть! Господи, мир его праху! — наперебой ужасались защитники пока еще уцелевшей надвратной башни, поглядывая сверху вниз. — Только весной его схоронили ведь, а весь трухлявый уже. Хороший был мужик, никогда бы на него не подумал, что вылезет из земли в таком-то виде. Жалко его смолой-то плескать, он мне наследство оставил. Аж сердце кровью обливается!

— А вон моя теща! О покойниках дурное не говорят, но уж такая зараза была баба, слов нету. Дай-ка сюда чан со смолой! Ах, хорошо пошла, горяченькая!

Со стороны реки за мертвяками следили водяницы, при надобности с визгом отшвыривались от гнилой жути камнями, не пускали убежать от потоков горящей смолы в реку.

Тускло забрезживший на горизонте отсвет рассвета снова погас — ветер нагнал такие черные тучи, что ночь вернулась, словно и не уходила, да сделалась еще непроглядней. Тучи засверкали зарницами, загрохотал гром, раскат за раскатом.

— Опять град посыплет? — поёжилась Нэбелин, одной рукой обнимая забывшегося в беспамятстве Томила, другой рассеянно поглаживая призрачную кошку, устроившуюся под боком.

Обошлось без града. Вместо него в защитный купол принялись бить молнии, одна за одной, по всему городу. Однако разряды не достигали крыш, разбивались множеством искрящих змеек, разбегались по кругу, стекались в землю. Томил крупно вздрагивал от каждого удара. Он собственного тела уже не чувствовал, сил не оставалось глаза открыть. Но пробить купол небесным огнем и спалить город в пепел он не позволит. Если щит падет, пусть даже такой хлипкий, все люди погибнут в одночасье. Разгневанный Лес не пощадит ни отроков, ни младенцев.

Нэбелин больше не лила слёз, слишком дорогой роскошью сейчас были бы эмоции. В доме лекаря оставались только они втроем да призраки животных. Щур, не взирая на бушующий снаружи ураган, убежал готовиться к великому бегству: осенило его мыслью переправить горожан через Матушку. На том берегу гнев Леса если их настигнет, то не с такой разрушительной силой. Только прежде следовало договориться о подмоге с тамошними жителями, ведь одних лодок понадобится великое множество, не говоря о провизии и приюте на первое время.

Рэгнет тоже покинул лавку лекаря, при этом даже собственной дочери не сказал ни слова. Ушел с такой решительностью на лице, что у Нэбелин сердце защемило. Никогда еще эльфийка не переживала такого страха, как нынче, за всю свою долгую жизнь. Даже когда родной замок пал перед таинственной болезнью — даже тогда глаза ее оставались сухими. Теперь же она готова была пожертвовать собственным бессмертием ради единственного человека. Ради чужого города, без которого он не мыслил свое существование. Если б только она знала, как это сделать! Но увы, ей остается лишь ждать и молиться всем богам.

Она сама не замечала, что вместо молитвы губы ее шепчут слова колыбельной песни. Той самой, которую давным-давно пел ее отец ей самой, а после и ее маленькому двоюродному брату.

________

Лукерья ничем не могла помочь. Милена и Евтихий по очереди и оба вместе пробовали все возможные и немыслимые способы, но ничего не срабатывало. Если у них не выходило, ведьме подавно было не под силу совладать с потерявшим разум чудовищем, в которое превратился Лес. Поэтому она предпочла бессмысленному безделью во дворце хоть какое-то действие — оставив Дубраву на старших сына и дочь, оседлала метлу и понеслась к Новому Городу.

Прорваться сквозь ураган, тьму и тучи было непросто. Однако еще сложнее оказалось попасть в город, запечатанный защитным куполом. О невидимый щит разбивались ослепляющие молнии, гром сливался в неразличимый оглушающий гул. Лукерье казалось, что небеса превратились в истинный кромешный ад.

В поисках возможного входа она направила метлу вкруг стен и наполовину разрушенных башен. Нет, не только небеса обернулись в эту ночь преисподней, на земле творился не меньший ужас. Если б волосы на голове ведьмы не плескались от ветра, они встали бы дыбом.

В какой-то момент Лукерья заметила, что молнии начали усердно бить в одну точку — в крышу-луковицу самой высокой башни крепости. Понятно, что кровля загорелась уже после первого удара, после нескольких следующих она просто взорвалась мелкими щепками, оставив дозорную площадку без прикрытия. Подлетев ближе, Лукерья разглядела человека, он держался сразу за два обломанных поверху резных столбца, чтобы его не снесло порывами ветра. Нет, не человека — эльфа! В частых вспышках молний она узнала его по развевающимся длинным волосам цвета темного золота.