— Ох, здорово! — восхитилась Милена. Сказала брату: — Не хлопай глазами, кушай! Поглощай, то бишь. Я тебе потом всё подробно расскажу, я всё сама видела.

За разговором и мертвецы закончились. После последнего Сильван строго сказал, что добавки нельзя, ибо переедать, то есть нарушать баланс энергий, вредно. Мир сыто вздохнул и разрешил нести себя к реке, где их дожидалась лодка и Лещук Илыч со своей мокрой ватагой.

Так удачно получилось, что там же они встретились и с Лукерьей Власьевной. Только сели в лодку и собрались отчалить, как услышали ее оклик с высоты откоса. Запыхавшаяся встрепанная ведьма бежала через весь город, не останавливаясь даже, чтобы дыхание перевести — от лавки сперва к княжеским хоромам, там ей кто-то молча указал трясущейся рукой в сторону реки, пришлось бежать дальше.

Дарья Адриановна еще с вечера тайно отослала ей записку в аптеку, но лавочка была некстати заперта: лекарь не вернулся из похода за травами, а ведьму вызвали в помощь к повитухе на сложные роды. Так что лишь утром Лукерья узнала о том, что произошло на княжеском дворе — и сразу же поспешила к сыну.

Однако все эти объяснения она отложила на потом:

— Что стряслось-то? Его избили, да? Ох, как сердце чуяло!..

— Простите, я должен помочь ему разобраться с пробудившимся даром смерти. — Сильван отказался передать стыдливо притихшего Мира матери.

— Смерти? — не понимая, повторила ведьма.

— Некромантии, — пояснил маг.

— Мам, это Ванечка! Мой муж! — представила матери своего жениха Милена. — Правда, он у меня красавец?

Лукерья растерянно кивнула. Дочь помогла ей забраться к ним в лодку, и Лещук Илыч дал отмашку водяницам отвести лодку на родной берег.

— Вот папа обрадуется, что ты тоже вернулась! — щебетала осчастливленная Милена. — Папка мне запрещал без тебя замуж выходить! Вот теперь, как Мирошку на ноги поставим, так свадьбу и сыграем, правильно?

— Почему у Мира руки не двигаются? — заплакав, спросила Лукерья, отмахнувшись от дочки. — Что с ним там сделали?

— Вам лучше не знать, — поджал губы Сильван, крепко обнимая молчащего Мира, который втянул голову в плечи и как мог зарылся глубже в мантию, стараясь скрыться от материнских глаз. — Яр всё исправит, не сомневайтесь.

— Ванечка уже всех наказал, мам, уж поверь! — громко тарахтела, не унималась Милена, для которой слезы матери стали последней каплей. Она торопливо свесилась с лодки и принялась плескать себе водой в лицо, в чем водяницы ей немедля принялись с воодушевлением помогать, так что вскоре все волосы вымокли и верх платья тоже. — А князя Мирош сам прибьет, когда поправится! Да, Мир?

— Угу, — вздохнул Драгомир, уткнувшийся носом в воротник мага.

— Теперь можешь поспать, мы расплели самый опасный твой узел, — шепотом разрешил ему Сильван, когда лодка мягко коснулась берега.

— Спасибо, — обессилено выдохнул Драгомир и с облегчением закрыл глаза, надеясь забыть случившееся, как страшный сон.

Светозар надеялся, что совместное путешествие к эльфийским холмам сблизит его спутников между собой, растопит лед отчужденности и хотя бы немного их сдружит. По первому времени он настороженно следил за ними, как мог пытался сгладить натянутые отношения, и довольно скоро ему стало казаться, что у него получается: Руун под его настойчивостью сделался более мягок с Грушей, гоблинка же стала гораздо терпимее к дракону. Обрадованный, Тишка вздохнул с облегчением и наивно ослабил бдительность. Тут уже вздохнула с облегчением Грюнфрид — и продолжила с новой энергией доставать ненавистного спутника.

Полкан, который видел куда больше своего молодого хозяина, первое время тоже недолюбливал Марра, фырчал на него и смотрел грозно из-под нацеленных рогов. Однако вскоре чудо-конь почувствовал к дракону нечто, похожее на снисходительную жалость. На самом деле Руун, даже оставаясь наедине с гоблинкой, не позволял себе и пальцем ее тронуть. Рычал — да, угрожал утопить в ближайшем болоте — неоднократно. Но при этом без лишних слов брал ее за шкирку и нес на плече, если она поскальзывалась на крутом спуске тропинки, раскисшей после дождя. Не раз подсаживал в седло к Полкану или же помогал перебраться через препятствия вроде поваленного бурей дерева, перегородившего дорогу и по причине маленького роста для гоблинки трудно преодолеваемого. В общем, делал то же самое, что и сам Полкан или Тишка, смотря кто оказывался из них троих ближе к вечно отстающей Груше.

Грюнфрид в те отрезки пути, что они проделывали пешком, давая передохнуть Полкану от веса двух всадников, отставала от полуэльфа, коня и дракона не только по причине сравнительной короткости своих ног. Она не забывала зорко поглядывать по сторонам! И постоянно находила то, что могло пригодиться во время остановок. Например, белену или дурман, которые можно было подсунуть в миску дракону, а тот, увлеченный болтовней с Тишкой, жрал всё подряд, не замечая, где травка-приправа, положенная в варево полуэльфом, а где травка-отрава. Потом, держась за живот, бегал до кустиков «искать грибочки».

Или ядовитые колючки! Их так замечательно подкладывать под еловые лапы, из которых сооружали лежанки для ночлега. Правда, однажды Светозар по рассеянности улегся спать на том месте, что Груша «заботливо» приготовила для дракона — и через пару минут сквозь одеяло, наброшенное поверх лапника, ощутил все «прелести» ядовитого плюща на своей чувствительной полуэльфийской коже. Тут уж и Полкан одарил раздосадованную гоблинку укоризненным взглядом! Даже не пустил ее ночевать к себе под бок, хотя обычно именно с конем Груша делила одеяло.

К слову сказать, куда больше, нежели старые обиды, злость гоблинки подогревала банальная ревность: Тишка постоянно без умолку болтал с драконом! Они вечно находили, над чем посмеяться, что обсудить, что рассказать друг другу. Грюн иной раз было обидно до слез, ведь она не имела возможности присоединиться к веселой болтовне из-за своей немоты. А если б и умела разговаривать — о чем бы ей рассказывать? Что она видела в жизни кроме башни окаменевшего некроманта и деревушки гоблинов? В минуты тихого отчаянья она особенно ненавидела дракона и откровенно желала ему смерти, причем как можно более мучительной.

Кстати, если Светозар и Груша часть пути ехали на спине выносливого Полкана, то Руун трусил впереди на своих двоих, таща на плечах объемистый дорожный мешок со всем своим имуществом. Первое время Тишка, жалея спутника, предлагал делать лишние привалы. Или заглянуть в ближайшее селение и купить ему лошадь. Но Руун, смешками скрывая одышку, утверждал, что лошадь ему не нужна — конина невкусная, а ему полезно растрясти жирок. И действительно, довольно скоро даже в человеческом виде дракон сравнялся с Полканом в скорости рысью, более не сбиваясь в дыхании. Пояса на талии Руун подтянул, зато в мышцах прибавил. Оборачиваться же драконом он отказывался, утверждая, что нужно отойти подальше, иначе их кто-нибудь случайно заметит и донесет принцессе о том, что ее дракон жив и здоров. По этой же причине он не мог подняться в воздух, хотя по тоскливым взглядам украдкой Светозар догадывался, как его спутнику отчаянно хочется расправить крылья и взмыть в чистое небо.

В одну из остановок Грюнфрид заприметила на краю полянки, где они расположились, подходящее для ее целей засохшее дерево. Вернее, половину дерева — ствол когда-то обломился, и теперь среди зелени торчал эдакий пень примерно в четыре человеческих роста высотой, весь в длинных острых сучьях. В косых лучах красноватого заката он смотрелся особенно зловеще. Гоблинка выгадала момент: Руун и Светозар отошли к реке, чтобы наловить на ужин свежей рыбы, Полкан по своему обыкновению отлучился за зайцами. Ее же оставили «обустраивать лагерь», а вернее сказать — посадили сторожить сумки и следить за котелком с водой, подвешенным над костром. Рассудив, что ни с тем, ни с другим без присмотра ничего не случится, Грюн вооружилась топориком, позаимствованным из багажа Полкана, и отправилась по своим делам.