Мир неуверенно протянул руку и со вздохом зарылся пальцами в шелковисто мерцающие зеленые локоны, что разметались среди разбросанных в беспорядке подушек. Яр закрыл глаза, показывая, что полностью доверяется ему. И ждет.

И Драгомир решился — бросился отцу на грудь, словно в ледяной омут с головой нырнул, словно в бездну упал, добровольно и без оглядки. Припал губами к приоткрывшимся навстречу губам. Яр обнял его, прижимая к себе еще ближе, крепче, положив ладони на вздрагивающую спину, погладил, ободряя, успокаивая. Мир со всем отчаяньем, накопившимся за годы молчания, неумело целовал, солёно, неловко, горько и страстно. Целовал, пока не отняли такую возможность, пока позволяли это преступление. Он был уверен, что еще мгновение — и молния поразит его прямо на этом самом месте за противоестественную страсть. Небеса покарают его, да так, что вынесенная боль покажется ничтожной…

У обоих быстро закончилось дыхание, но один не смел оттолкнуть, а второй не имел силы оторваться… Пока в одно мгновение безумие внезапно не закончилось.

Мир, сгорая от стыда, вдруг дернулся бежать: отшатнулся, распахнув глаза в осмыслении. Но Яр вовремя опомнился — схватил его за обе руки, за тонкие запястья, не позволил кубарем скатиться с кровати. Один дрожал и сдавленно всхлипывал, часто глотал воздух приоткрытым ртом. Второй торжествующе рассмеялся — с несказанным облегчением:

— Наконец-то! Я уж испугался, что не подействует. Слава Небесам! — воскликнул Яр.

Смеясь, он бросил отчаянно пытающегося вырваться сына на постель, сам кинулся сверху, прижал его всем весом. Но теперь Драгомир не желал этой близости двух разгоряченных тел. Теперь их тесные объятия вызывали глубокий внутренний протест, казались кощунством над священной связью родителя и сына. Драгомир, распластанный под отцом, смотрел на него с неподдельным ужасом. Губы дрожали, в глазах застыли слезы — от безмерной вины, смертельного стыда, из-за которого впору сердцу остановиться.

— Ну что, сокровище моё? — ласково спросил Яр, нависая над затихшим сыном. Драгомир крепко зажмурился, мотнул головой, якобы уклоняясь от щекочущих лицо свесившихся прядей зеленый волос. — Очнулся?

Тот кивнул. Взглянув искоса из-под ресниц, губы скривил, готовый сорваться на плач. Выдохнул надрывно:

— Пап! Я… столько времени… Что же это было? Папка!..

Яр прижался, обнял, позволил обхватить себя за шею. На лице лесного царя играла солнечная улыбка долгожданного счастья. Он выпрямился, сел, уместив сына себе на колени. Драгомир, повиснув на отце, разрыдался в голос.

— Ну-ну, всё же хорошо теперь, — приговаривал Яр, похлопывая его по спине, словно маленького, слегка раскачиваясь, как, бывало, баюкал в детстве. — Это было наваждение, но теперь оно развеялось. Ш-шш, не надо, а то я тоже расплачусь.

Тот ревел, икал, крупно вздрагивал, уткнувшись мокрым носом в отцовское плечо, так что даже спутавшиеся волосы обоих скоро промочил горючими слезами. И Яр чуял, что быстро этот ливень не успокоится. Гроза прошла, гром отгромыхал, молнии больше не ослепляют и тьма прояснилась. Наконец-то слезы вымоют из измученного сердца все накопившиеся тревоги и страхи. Давно бы так!

Яр не шелохнулся, когда заметил за приоткрытой дверью застывший силуэт. Не отвел глаза, встретившись с изумленным взглядом Лукерьи, спокойно выдержал ее смятение, не чувствуя за собой ни капли вины. Даже усмехнулся: та зажимала себе рот руками, словно удерживала крик — как будто увидела нечто крайне неприличное! Ее так поразил их поцелуй? Забавно. Впрочем, возможно, с ее стороны всё действительно выглядело верхом непристойности. Приняв развод, Яр притащил в освободившуюся постель того, кто давно и искренне его обожал — родного сына. Для кровосмесительной связи! Яр расхохотался бы в голос, если б не опасался перепугать Мира. Бог с ней. С бывшей супругой он не собирался спорить, как не думал и оправдываться. Она обо всём знала давно, если даст себе труд трезво поразмыслить об увиденном, то поймет правильно. А сейчас пусть смотрит, если хочет, но лучше бы ей уйти так же тихо, как явилась. Этот момент принадлежит только Драгомиру. По счастью, сын не ощутил присутствия матери, иначе слезами раскаяния дело не ограничилось бы.

Яр с облегчением прикрыл глаза, мазнул губами по соленой щеке младшего: Лукерья догадалась отступиться и не объявлять о себе. Она бесшумно удалилась, скорбно опущенной головой выражая свое неодобрение. Что ж, она не была сама в подобной ситуации, ей не понять. Пусть думает что хочет…

— Пап, мне так жаль, что я тебя не слушался, — смущенным шепотом признался Мир.

— Малыш, ты помни главное: я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, пап.

— Но теперь понимаешь, что любишь правильно, как надо? — улыбнулся Яр. Отстранил от себя сына, взяв за плечи, пристально поглядел ему в мокрые глаза с покрасневшими веками. У Мира лицо слегка опухло от слез, но зато он легко улыбался в ответ:

— Теперь правильно, пап. Теперь-то я вижу отличие.

— Ну вот же, я ж говорил!

— Да, ты говорил, — подтвердил Драгомир.

Спустя несколько минут уютного молчания их уединение всё-таки нарушили. Дверь спальни бесшумно отворилась, Милка и Сильван, оба полуодетые, будто только что выпрыгнули из постели, уставились на них: одна с ехидной улыбочкой, другой с одобрением, плохо скрытым под хмурой озабоченностью.

— Яр, ты совсем мальчишку не бережешь, — заметил некромант. — Зачем влил в него столько энергии жизни? Он же переполнен! Так светится, что мне через стены видно стало. Завтра у него будет голова раскалываться, как с похмелья.

— Но ты же снимешь боль, да? — невинно спросил Яр.

Не отпуская сына, он протянул руку к другу. Тот подошел с напускным недовольством — и охнул, когда Яр со смехом дернул его за локоть и заставил плюхнуться рядом.

Милена же запрыгнула на кровать с разбега, ей приглашений не требовалось:

— Может, вам, некромантам, для подпитки свежих мертвецов раздобыть? — предложила она. — Вы только скажите, я сделаю! Да хоть… А! Комаров наловлю, вот! Дохлые комары подойдут? Их не жалко, их в болотах полно.

Пока она гадала вслух, что еще можно использовать для восстановления гармонии энергий жизни и смерти без ущерба для Леса, Сильван ненавязчиво проверил течение потоков магии у Драгомира. Изумлению его не было предела:

— Узлы исчезли! Совершенно пропали! Потрясающе! Это невероятное сплетение темного и светлого, это просто невозможно в принципе! Но я вижу это собственными глазами. Смотрю и не верю… Почему-то силы не смешиваются и не мешают друг другу. Яр, кого ты породил на свет?!

— Милый, не говори так, будто ты здесь совершенно не причастен, — прищурил глаза лесной царь.

Милка прыснула смешком, глянув на своего насупившегося жениха.

— Мирош пару минут назад плескал во все стороны любовным пылом, — выдала сестрица-предательница, вогнав притихшего братца в малиновую краску. — Я не сразу сообразила, отчего меня так вдруг проняло! Представляете, я и без того едва держу себя в руках в присутствии Ванечки, а тут прониклась настроением — и совершенно потеряла голову. Накинулась на него, давай целовать и тискать!

— Отца постыдись, о чем болтаешь, — попытался урезонить невесту некромант, который даже слегка зарделся, насколько позволяла его бледность.

— Да я ж не про то! — отмахнулась от мага царевна. — Я про то, что Мир у нас стал вроде огромного костра! Раньше тлел головешечкой, а теперь только жмурься, чтобы не ослепил. А я-то, бедная, к его настроению больше всех чувствительная, всё-таки близняшка ему родная, что вы там ни утверждайте. Так от нахлынувших чувств к Ванечке чуть его в объятиях не придушила собственными руками! Вот как бы я потом жила с таким преступлением на душе, мм?

— Я еле вырвался, — уныло подтвердил некромант. — Мне нравится смелость и напористость в партнере, но не до такой степени, чтобы через полдворца тащить меня на руках до спальни бегом, по пути осыпая слюнявыми поцелуями. Потом кинуть на постель и наскочить сверху, при этом едва не отдавив коленом самое нужное в браке.