На следующий день, как только Понтий засобирался в дорогу, появился магистр с походным мешком.

– Здесь немного еды, питье и сменная одежда для тебя.

– Спасибо, Гуго, – смущенно произнес Понтий, но от предложенного отказываться не стал, дабы не пререкаться по пустякам.

Они вышли за ограду. Мешок с продуктами нес настоявший на этом магистр.

– Тебе в какую сторону, Понтий?

– Пока не знаю…

– Поскольку для тебя не имеет большого значения, по какой дороге идти, я предлагаю вот эту с тенистыми пальмами.

– Хорошо, – согласился Понтий. – Пожалуй, она лучшая из всех.

Шагов через триста Гуго де Пейн указал на небольшой уютный домик, утопавший в виноградной лозе.

– Давай-ка зайдем сюда, – предложил магистр.

Желание тамплиера немного удивило иудея, но никаких вопросов он задавать не стал, и покорно пошел вслед за другом. Понтий не отличался излишней любознательностью; он никогда не приставал с расспросами и предпочитал ожидать, когда собеседник сам откроет то, что сочтет нужным, либо ситуация прояснится сама собой. Тем временем оба вошли в дом. Жильцов в нем не оказалось, но везде царили чистота и порядок. Дом был обставлен необходимой мебелью. Но пустые полки свидетельствовали о том, что он необитаем. Магистр положил на сундук мешок и присел на скамью.

– Гуго, зачем мы здесь? – Иудей изменил своей привычке и задал вопрос, полный недоумения. Он уже понял, что дом не имел жильцов, и ожидать, соответственно, кого-то не имело смысла.

– Нравится ли тебе этот дом?

– Он вполне хорош, особенно приятно, что много зелени вокруг. В Иерусалиме с трудом можно найти подобный оазис. Но зачем тебе мое мнение? Так ли оно важно?

– Твое мнение имеет первостепенное значение. Этот дом принадлежит ордену тамплиеров и предназначен для тех, кто оказывает ордену различные услуги. Орденский совет вчера принял решение: передать сей дом тебе в пожизненное владение.

– У меня нет заслуг перед орденом, которые были бы равнозначны этому прекрасному дому.

– Я рассказал на совете о твоем бесценном подарке… Все братья преобразились, когда увидели Его хитон, даже самые суровые сердца наполнились добротой, любовью; и все единогласно решили, что взамен сгоревшей хижины ты должен получить другое жилище.

– Да нет, магистр, заслуги моей в том, что святыней теперь владеет орден. Если бы не ты да брат Годфруа, хитон бы достался местным разбойникам.

– Понтий, решение совета не может обсуждаться, и даже я не могу ничего изменить. – Таким способом магистр закрыл тему, но, понимая, что приказа не достаточно для совестливого иудея, приступил к убеждению: – Дело в том, что мне и ордену необходимы твои великолепные знания далеких событий, происходивших на Святой земле. Я хочу продолжить раскопки у Голгофы и на месте Иерусалимского храма – где сейчас нашел приют наш орден. Однако только ты сможешь разобраться в находках, рассказать о них, без тебя, я уверен, мы упустим все действительно ценное. Ведь для рабочих цену имеет только золото и серебро.

– Хорошо, мой добрый друг. Я принимаю щедрый дар ордена, коль мне действительно некуда идти, – согласился Понтий. – И все же я надеюсь, что не являюсь твоим рабом и мне будет позволено покинуть сие жилище, как только возникнет необходимость.

– Хотелось, чтобы это случилось как можно позже, – искренне пожелал магистр. – Разумеется, ты полностью свободен в своих действиях. Только одна просьба: обязательно зайди попрощаться со мной, как решишь исчезнуть на какое-то время. А то я буду очень волноваться и тратить много времени и сил на твои поиски. Ты стал для меня братом, а терять брата всегда больно.

– Договорились.

Иудей и франк, оба расчувствовавшиеся, крепко обнялись – как самые настоящие братья, и даже уронили на одежду друг друга по скупой мужской слезе.

Теперь Гуго де Пейн не часто занимался раскопками. Его несколько выросший орден отнимал почти все время. Тамплиеры исполняли обязанности, ради которых они и появились в Палестине: постоянно отряды братьев отправлялись сопровождать группы мирных пилигримов, либо охранять путь к святым местам.

И еще одно обстоятельство препятствовало любимому делу магистра. Земля, на которой стоял храм, явно не желала пускать чужеземцев в свои недра. Сняв верхний слой земли на локоть-два рабочие неизменно натыкались на гигантские плиты, валуны; их пытались обойти, но тут же натыкались на такую же неодолимую преграду. Вначале магистр приказал все оставлять в целом виде, но любопытство со временем оказалось сильнее желания сохранить нетронутым материал, служивший для постройки храма. Камни начали разбивать на части, но тут собралась огромная толпа иудеев, некоторые начали бросать в рабочих булыжники.

– Что возмутило твоих соплеменников? – спросил тамплиер Понтия, когда рабочие укрылись за стеной, а стража отогнала озверевших иудеев.

– Нельзя трогать место, где стоял храм, и даже издавать громкие звуки. Когда строился храм, то не было столько шума, как от твоих рабочих. Во времена Соломона камни обрабатывались в месте их добычи, и в готовом виде доставлялись к Храмовой горе, так что ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно при строительстве храма.

Чтобы не злить иудеев, магистр велел прекратить раскопки на храмовой территории и разравнять землю, где велись работы. Узрев привычный ландшафт Храмовой горы, местные обитатели успокоились.

Только один раскоп продолжался несколько лет. Во дворе жилища тамплиеров рабочие медленно углублялись и углублялись в недра земли. Чтобы шум не смущал коренных жителей Иерусалима, вокруг котлована возвели стены и поставили крышу из сплошных свинцовых листов. Отныне работать можно было при любой погоде, не опасаясь мести иудеев. Каждый предмет – будь то глиняный черепок, камень, кирпич, осколок римской мраморной колонны или кусок металла – тщательно обследовался со всех сторон.

Добытый подобным образом камень шел на пристройку к помещениям, первоначально выделенным королем для первых рыцарей Храма. Собственно, пристройка получалась раза в три больше занимаемых тамплиерами помещений в Храме.

В один прекрасный день хаотично наваленный строительный мусор в раскопанном колодце закончился, но это не обрадовало искателей древностей. Наоборот, им не повезло ужасно. По чистой случайности они натолкнулись на массивнейший фундамент – основание библейского Храма Соломона.

Гуго де Пейн несколько дней не мог решить, как поступить. Пришлось, как всегда, спрашивать совета у Понтия. Вдвоем они зашли в помещение, специально построенное для раскопа. Магистр взял в руки заготовленный фонарь, поджег фитиль от факела услужливо поданного работником. Спустившись вниз по длинной лестнице, де Пейн не удержался от изумления, хотя спускался сюда не в первый раз:

– Не понимаю, сколько сооружений могло быть на этом месте?! Откуда в земле столько следов грандиозной человеческой деятельности, ведь эта лестница высотой в два дома, поставленных один на один! Мои рабочие потратили целый год, чтобы добраться до фундамента храма, который, как ты утверждаешь, построил царь Соломон.

Понтию довелось отвечать, стоя на лестнице, поскольку изумленный магистр не торопился отойти в сторону, чтобы позволить другу спуститься на каменную кладку.

– После того, первого, храма, построенного Соломоном и разрушенным полторы тысячи лет назад вавилонским царем Навуходоносором, существовал еще один. Второй храм был уничтожен легионерами Тита вскоре после земной жизни Христа, то есть тысячу лет назад. Потом на месте Храма Соломона римляне воздвигли языческое святилище Юпитера. Иудеи, не смогшие смотреть на такое святотатство, восстали и выбросили статую императора Адриана из храма Юпитера. Само же языческое святилище объявили временным храмом. Восстание римляне подавили, и храмовая гора вновь сменила хозяина. Спустя двести с лишним лет римский император Юлиан Отступник начал возвращать культы, – где какие были. Иудеям было решено вернуть их древний храм. Юлиан начал даже строить его, но вспыхнувший в одну из ночей пожар поглотил и заготовленные материалы, и основание сооружения. Начинать все заново было некому – язычник Юлиан погиб в бою, а у следующего императора-христианина были совершенно другие планы и предпочтения. Во времена владычества восточных ромеев Храмовая гора и вовсе была превращена в свалку.