Когда дядя написал в Монастырь и затребовал меня в Пик-Цивитас, Учителя рассказали мне, как пользоваться ‘свежителями и разными другими технологиями, и я не чувствовала себя ущербной. Но настоящая ванна или душ все-таки лучше.

Я не глазела на людей, стоящих в очереди, а они на меня глазели.

Я оделась в ту же одежду, в которой дома ходила на Охоту – другой-то у меня, можно сказать, и не было. Для моих попутчиков я, разумеется, выгляжу диковато. Они-то все, насколько я могу судить, упакованы по последней моде: много легких, блестящих или бархатисто-матовых тканей, а женщины наряжены в такие цвета, которые нам и не снились. Мы ведь сами красим себе ткань, и таких оттенков нам нипочем не добиться. Но смотрелись все эти наряды красиво. В такой одежде вполне комфортно, если целый день сидишь в помещении, но среди леса ты и получаса в ней не продержишься. И все женщины носили туфли на высоченных каблуках – представляю, как у них разламывается поясница. А я была одета в неброский темно-коричневый лен. Просторный плащ с капюшоном, штаны, заправленные в сапоги с тонкими плоскими подошвами (натуральная лосиная кожа, между прочим), и вязаная шерстяная туника бежевого цвета – вот и все мое облачение. За моей спиной перешептывались, но я хранила вежливое молчание. И вообще мне уже пора заняться упражнениями.

Охотниками не становятся, не постигнув магии. Учителя говорили, что многие Охотники из других мест не продвигаются дальше призыва, и непонятно, какой тогда во всем этом смысл. Поэтому, как и все, кого обучали наши Учителя, я в магии разбираюсь. Но магия – штука коварная. Ей на самом деле не нравится, что ею пользуются и владеют, и надо постоянно тренироваться, иначе рискуешь ее потерять. Заклинания и Письмена просто-напросто выскользнут из сознания – и поминай как звали. Если, конечно, не поддерживать сознание в тонусе. Я уже говорила, что Учителя были Чародеями еще до того, как магия стала обычным делом в нашем мире. Посмотрели бы вы на их книги: потрясающе красивые, так и пестрят цветными чернилами и красками: что ни страница – рисунок или затейливые буквицы. А бывают еще свитки – длинные полоски бумаги. Некоторые книги – это листы бумаги, сложенные вдоль и поперек и сшитые между двумя обложками. А некоторые – настоящие книги. В Монастыре обучают всех, у кого есть хоть крупинка магии. У меня ее очень много, у большинства все-таки поменьше, но у каждого из нас хоть крошечная частичка да имеется. Учитель Кедо говорит, не такое уж это диво дивное – магия. Но люди ленятся и не хотят учиться, чтобы пользоваться ею и удерживать у себя в голове. Однако у нас на Горе ничего попусту не пропадает. Если режем свинью – каждая ее часть идет в дело. И раз уж мы наделены магией, мы неустанно оттачиваем ее – пусть даже она годится лишь для того, чтоб докричаться до дальнего края долины или зажечь огонь. Вот поэтому каждое утро, сразу после завтрака, я делаю упражнения.

Я могу рассказать, как это, если вам интересно. Это словно натягивать незаряженный лук. Чувствуешь напряжение тетивы, и вся эта сдерживаемая сила нарастает внутри тебя, но, когда приходит время стрелять, ты не выпускаешь стрелу наружу, а как бы позволяешь магии втечь обратно внутрь тебя. Что-то вроде движений ката в боевых искусствах, которые выполняешь, не вкладывая в них силу, зато приучаешь тело к ведению боя. Дома я бы проделала все упражнения как положено, с движениями: сначала представила бы себе меньшие Письмена, потом начертала бы их в воздухе. Но на глазах у целой толпы незнакомцев ничего такого вытворять не будешь. Поэтому я пробежалась по Письменам мысленно, начертив их в своем сознании.

Это все приемы боевой магии, хотя я могу с помощью магии зажечь огонь, высушить мокрую одежду и что-нибудь сообразить на кухне. Удары и контрудары, уловки и ловушки, а самое главное – всяческие защиты, – все это требует предельной сосредоточенности. В Монастыре Учителя чего только не делали, чтобы сбить меня – и в барабаны стучали, и напускали на меня резвящуюся малышню. Так что какие-то шепоты и косые взгляды мне уж точно не помеха.

Но вот крики… пожалуй, пронзительный крик – это помеха.

Я пулей вылетела из своего маленького мирка. Миг – и я уже на ногах, а в руке сжимаю нож, вытащенный из ножен в сапоге, – мое единственное обычное оружие. Одного взгляда в окно было достаточно, чтобы понять, почему кричали. Прямо передо мной – сияющие золотые глаза и желтоватые клыки длиной с человеческую руку. Глаза и клыки драккена. Они лишь мелькнули мимо – все-таки поезд двигался быстро, – едва различимые на такой скорости огромные зубы, свирепый взгляд и темно-зеленая чешуя. Каждый Охотник знает, как выглядит драккен.

Я бы сама с радостью закричала, но сдержалась. Охотники не кричат. Даже если они растеряны, до смерти испуганы или ранены. Даже, если умирают. Крик только навлечет еще большую беду. А если хочется кричать – беда у тебя уже имеется, и больше обычно не требуется.

Проводник затемнил окна через секунду после того, как я открыла глаза, но я успела все увидеть, зафиксировать, словно на камеру, и теперь прокручивала в голове отснятые кадры и думала, что мы в очень-очень большой беде. Потому что драккен там не один – их целая стая. Они накидываются на клетку, пытаясь зацепиться, но их отбрасывают электрические разряды. От развалин Вешнедола драккены поезда бы не разглядели. Их мог бы привлечь гудок, но поезд не гудел. Да и в любом случае у них же сезон гнездования, они и город захватили под гнездовье. Не станут они срываться из гнезд ради какого-то поезда. А следовательно, может быть лишь одна причина, по которой стая драккенов набрасывается на клетку.

Их натравливает Житель. Или несколько Жителей. Другого объяснения нет.

Толком не сознавая, что делаю, я вскочила и помчалась по вагону к двери – она распахнулась, когда я была буквально на волосок от нее. Я увидела, что межвагонные двери открыты по всему пути к вооруженному локомотиву. Молодец проводник, сообразительный: догадался, что я предприму в первую очередь, и хлопнул по кнопке. И я со всех ног припустила вдоль движущегося поезда. По-моему, спринтерского рекорда я в этот раз не поставила – ну да мне ведь и не до рекордов было.

Дверь в локомотив, естественно, оказалась закрыта и заперта. Но я же зарегистрированная Охотница. Меня зарегистрировали в тот самый миг, когда дядя послал письмо. Поэтому я шлепнула ладонью по дверной панели, и дверь открылась. Правда, дальше меня ждал запломбированный люк и металлическая лестница, приваренная к стене вагона. Машинист сидит внизу, в своей наглухо закрытой будке, но мне надо наверх, где артиллеристы и их командир. Я вообще не помню, как поднималась по лестнице.

Трое артиллеристов на мое внезапное появление отреагировали вполне предсказуемо. Они подскочили как ужаленные, но я выбросила вперед обе ладони, показывая им вытатуированные мандалы с затейливым узором. По мандалам нас можно опознать мгновенно: никто в здравом уме не возьмется их подделывать, потому что его или выведут на чистую воду, или отправят на Охоту, а там все решится само собой.

– Рада Чарм, – представилась я. – Зарегистрированная Охотница. И да: племянница. Доложите обстановку.

Впрочем, частично обстановка была ясна и без докладов: на каждом орудии был монитор, подключенный к камере наружного наблюдения. И мониторы работали. На них хорошо было видно: драккены не отстают от поезда и время от времени кидаются на прутья клетки. Летать драккены не умеют, зато прыгают очень далеко и своими размерами определенно нарушают закон квадрата-куба. Хотя почти все твари из Потусторонья нарушают законы физики. Если вам никогда не попадался драккен, полистайте «Алису в Зазеркалье» с иллюстрациями Джона Тенниела[2]. Так вот, драккен – это почти бармаглот. Что-то наподобие. Только длиной 150 футов[3]. Голова морского чудища, тело змеиное, вдоль хребта – вереница острых шипов, хвост как кнут, и все это покоится на тонких птичьих лапках, увенчанных кошмарно длинными когтями. А цвета они обычно зеленого и коричневого, разных оттенков. Глаза у драккенов золотые, каждый размером с небольшой бочонок, а острые, как ножи, когти длиной с мою руку. И все же в данный момент драккены с их когтями и прочим волновали меня меньше всего. Потому что драккены – это лишь отвлекающий маневр.