— Я ждал этого дня, не меньше чем ты. Мой друг, мой брат… Может я и завидовал тебе, но не сомневайся в моей любви.
Тор помнит эти слова, как будто это было вчера. День его триумфа, его славы. День его коронации и слова его брата, вспоминая которые, на губах невольно появляется горькая усмешка. Он пытается уснуть, но постель неуютная, пропитанная холодным, липким потом, да и вид бескрайнего космоса за окном не дает покоя. Это и благо и проклятие, здесь нет светил, нет дня и ночи, и время смешивается в один бесконечный поток гнетущего одиночества. Он поворачивается на бок, скидывая подушку на пол, закрывает глаза, надеясь, что провалится в глубокий сон, не мучаясь очередным кошмаром, но тщетно.
— Даю тебе слово брат, солнце снова воссияет над нами…
Хрупкое, переломанное тело лежит так близко от него, а он даже шевельнуться не может. Каждая мышца напрягается, в попытке высвободиться из стальной хватки, и когда это удается, Тор выныривает из кошмара, от звука рвущегося, запутавшегося в ногах одеяла.
Он больше не уснет теперь, да и сна ни в одном глазу. Он спускается из каюты и идет в отсек, ставший импровизированной кухней. Тут настоящая свалка. Гамора была единственной преградой, чтобы корабль не превратился в помойку. Он был похож на холостяцкую квартиру пятерых взрослых мужиков и Мантис, которую ничего, кажется, в этом мире не волновало.
Бог грома открыл дверцу холодильника. Мусор, мусор, пустые банки и упаковки, межгалактическое пойло. В отсеке для яиц — подозрительно маленький носок и старый аккумулятор. В морозилке одиноко валялась похожая на цыплячью старая синяя лапка. В отделе для овощей одиноко перекатывалась банка пива. Настоящее земное пиво. Тор хлопнул дверцей и вздрогнул от неожиданности, как не подобает богу грома.
— Опять за старое? Я думал, ты пришел в себя. — Ракета дурашливо ударил его в плечо.
— Да там и нет ничего другого. Сам то что тут делаешь?
— Не спится что-то. — Чешет затылок Ракета. — Вот решил перебрать старые пушки, вспомнил, что видел где-то батарею. Точно.
Он извлекает маленькое синее устройство из холодильника и брезгливо смахивает с него слизь, которая когда-то была едой. — Если хочешь, можем найти какую-нибудь небольшую планетку, где прилично кормят.
Тор отрицательно качает головой и с шипением открывает банку. Пиво весело пенится и брызгает на Ракету, и тот смешно, совсем по-собачьи стряхивает с себя влагу.
Тор рассеянно извиняется, и в несколько мощных глотков опустошает банку, комкает ее и швыряет в угол к куче мусора. Вкус пива напоминает про бесконечные пиры в Асгарде, про время, когда мать и отец были живы. Когда брат был жив.
«Даю тебе слово брат, солнце снова воссияет над нами…»
— Иди, поговори с нашим «лучшим» капитаном, меня он уже не слушает. А через три часа мы будем на Центавре. — Прерывает его голос Ракеты, и Тор благодарен ему за это.
«Лучший» капитан — Это Квилл. Тор — «главный» капитан, а Ракета — капитан «номер один». Они пришли к этому путем сложных, многочасовых споров, переговоров и угроз расправы. Потом побратались и ужасно напились, после чего Небула заявила, что ей нужно отдохнуть от этой «невменяемой компании» хотя бы месяц и исчезла на спасательной шлюпке в неизвестном направлении.
То, что Питер не спит стало понятно сразу. Из его каюты доносилась музыка. Совсем не грустная, танцевальная песня звучала по кругу уже, наверное, сотый раз.
«…Радуйся, детка, ты так прекрасна, и ты моя и так божественна! Так приди и возьми свою любовь!»
Тор уже давно знал эти слова наизусть. Знал, что для Квилла они ассоциируются с Гаморой, которую они искали вот уже почти четыре месяца. Ее следы были раскиданы по галактике, но она всегда была на два шага впереди.
Питер лежал на койке, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами. — Что, тоже не спится?
Тор мрачно перевел взгляд с безжизненного пространства открытого космоса за окном на звездного лорда.
— Квилл? Ты что… ревешь?
Тот надевает на лицо маску беззаботности. — Что? Я? Нет! Просто воздух у нас тут такой сухой и жарко ужасно, глаза сохнут постоянно, вот и слезятся. Наверное, что-то с воздухозаборником. Надо попросить Ракету посмотреть сегодня, как приземлимся…
Он говорит еще какие-то глупости, но Тор слушает в пол-уха, прекрасно понимая, что у «лучшего капитана» на душе.
— Мы найдем ее. — Говорит он. — По крайней мере, она точно жива и в порядке. Придумай лучше, что будешь делать дальше.
Питер виновато и кисло улыбается, чувствуя себя жутко неудобно. Он пытался разговорить Тора, не раз. Но тот все отнекивался, говорил, что не время, избегал как мог разговора о произошедшем. Питер не хотел задевать открытую рану, но в силу своей природы, мог быть занозой, поэтому ни на что, особо не надеясь, спросил.
— Расскажи мне про свою семью.
Громовержец остался неподвижен, но сердце гулко ухнуло вниз до места, где, наверное, находится душа. Жарко, пусто, недвижно. Три часа полета. Три часа пустоты, самобичевания и боли. Раз сном это не заглушить, то почему бы и нет.
— На самом деле до дня моей коронации я был абсолютно счастлив. — Неожиданно сам для себя произносит бог грома. Квилл внимательно слушает. — Я был глуп, как почти любой ребенок. Локи никогда таким не был…
***
— Когда-нибудь я стану царем Асгарда и займу его! — Хвастается Тор друзьям. Они стоят в главном зале полукольцом вокруг возвышающегося, не по размеру им, детям, трона.
Ребята восхищенно охают, с благоговением разглядывая золотое кресло, украшенное резьбой и камнями.
— С чего ты взял, что это будешь ты?
Локи подходит тихо, как всегда. Обходит их и встает напротив, чуть выше на лестнице. Он всегда так делает. Никогда не встанет рядом, как товарищ. Всегда напротив, и немного выше, если есть возможность, компенсируя их небольшую, но горькую для него разницу в росте.
На лице Тора видна работа мысли. — Потому что меня любят больше! — Выпаливает он, не придумав ничего умнее, и его руки невольно сжимаются в кулаки.
— Ничего подобного! — Смеется Локи.
— Отец берет меня на охоту, а тебя нет.
Локи изгибает бровь, смотрит прямо в глаза, а его голос сочится ядом. — Отец звал меня не раз, но меня не интересует глупая охота. Зато мама рассказывает мне тайны, которые тебе не ведомы. Ты никогда такому не обучишься.
Тор закипает. — Настоящие воины сражаются мечом, а не показывают фокусы!
— Ну давай, Тор, давай сразимся. Доставай меч. — Локи откровенно издевается над ним, что самое противное, не как обычно, один на один, а в присутствии всех его товарищей. Может он и замял бы ссору, потому что знал, что легко одолеет Локи в честном бою, но при мысли, что может пасть в лице друзей, кровь его начинала закипать от гнева.
Будто этого было мало, Локи совсем отвернулся от него, будто Тора и вовсе не существовало, будто он совсем не был, для него, Локи, угрозой.
Юный громовержец взревел и достал выкованное специально для него оружие. — Ты пожалеешь об этом, сейчас я преподам тебе урок хороших манер.
Он бросился на брата, в ужасе понимая, что тот не собирается отступать. Неужели он в самом деле ударит его мечом? В последний момент Тор поворачивает рукоятку, стараясь ударить по плечу плашмя, но неожиданно понимает, что оружие без всякого сопротивления проскальзывает сквозь тело брата, оставляя только зеленое свечение.
Раздается хор удивленных возгласов, и тело Локи тает. Тор дергается, но поздно. У его шеи острый клинок младшего. — Как тебе такой фокус, брат?
Это поражение унизительное, гадкое, а главное, нечестное. — Воины так не сражаются. — Шипит Тор.
Брови Локи удивленно взлетают вверх, но удивление быстро сменяет улыбка. Он убирает клинок, улыбается широко, не давая возможности отомстить или ударить его, теперь безоружного.
Не обращая внимания на брата, он отворачивается и, замерев лишь на секунду, уверенно двигается к трону. Ребята замирают, открыв от удивления рты. У них даже в мыслях нет ни то, что прикоснуться к трону, даже подойти непочтительно близко. А Локи забирается в него, чувствуя себя в своей тарелке, удобно усаживается и подпирает подбородок рукой, устроившейся на широком подлокотнике.
