Через пару минут поисков и ругани женщина вернулась на кухню и гордо водрузила на стол бутылку коньяка.

– Армянский, – пояснила Нина Михайловна, откупоривая ёмкость. – «Шираз» называется.

– Ованес Шираз был классик армянской поэзии, – просветила подругу Побелкина, наблюдая, как та наполняет рюмки.

– Ну тогда за поэзию, – предложила тост Нина Михайловна, поднимая рюмку.

Женщины чокнулись и выпили. Дождь за окном усилился.

– Помнится, работала я с одной коллегой в молодости, – начала рассказывать Штольц, громко хрустя печеньем, – так вот она очень выпить любила. Ну чуть ли не каждый день в больницу пьяненькая приходила. И ведь что самое удивительное: не пахло от неё спиртным. Ходила весёленькая, розовенькая, видно, что только недавно на грудь приняла. Ей заведующая говорит: дыхни, она дышит, а запаха алкоголя нет.

– А такое возможно? – удивлённо спросила Ирина Николаевна.

– Возможно. Правда, потом секрет-то её раскрылся. Она поутру водку через клизму вводила.

– Это как?

– В грушу наливала и в прямую кишку вставляла. Алкоголь там всасывался, дамочка эта получала нужный эффект, а изо рта выхлоп нулевой.

– Ужас какой! И что потом с ней стало?

– Да ничего, – ответила терапевт, вновь наполняя рюмки. – Попросили её вежливо на работу больше пьяной не приходить, она обиделась и уволилась. Сейчас в платной клинике работает. А что, специалист-то она хороший, несмотря на пагубную привычку.

Побелкина взяла в руку рюмку и спросила:

– За что пьём?

– А за новоселье.

Выпили. Голова у Ирины Николаевны зашумела и слегка закружилась. Дело в том, что учитель употребляла алкоголь мало, в основном по праздникам. Один бокал шампанского на Новый год, один на день рождения и один на День учителя, вот в основном её привычные дозировки. Встречаясь с подругой, могла позволить себе выпить пару бокалов красного полусладкого вина, но не больше. Крепкие напитки не жаловала и пила их крайне редко, так как быстро пьянела, наутро мучилась головной болью и похмельем. Была и ещё одна причина. В пьяном состоянии, Ирина Николаевна срывала с себя маску культурной и интеллигентной женщины и могла вытворять немыслимые вещи, за которые на следующий день ей было очень стыдно. И что самое страшное – Нина Михайловна, которая употребляла алкоголь любой крепости в больших количествах, всегда поддерживала Побелкину во всех её пьяных безобразиях.

Дождь на улице стих, оставив после себя сырость и прохладу.

– А ты знаешь, мне здесь начинает нравиться, – сказала Ирина Николаевна.

– Мы для того этот дом и купили и приехали сюда, чтоб нам нравилось, – произнесла Штольц.

– Нет, ты не поняла. Послушай, что слышишь?

Нина Михайловна внимательно прислушалась, но ничего, кроме падающих капель с крыши, не услышала.

– Ничего не слышу, – честно призналась подруга.

– Вот! – подняла указательный палец вверх учитель. – Тишина. Тишина и свобода. Благодать. Ты представляешь, завтра не вставать в шесть утра, не идти на работу, не стоять в пробках, не рассказывать одно и то же из года в год нерадивым ученикам. И здесь я могу делать что хочу, и никто меня не осудит, потому что никто здесь меня не знает.

– Эка тебя понесло, мать.

– А что, я разве не права? – подперев ладонью подбородок, спросила Побелкина.

– Права, права. Давай за это выпьем.

– За что – за это?

– За свободу.

Нина Михайловна налила коньяк, и учитель махом опрокинула жидкость в себя, после чего стеклянным взглядом уставилась в окно.

– Ты чего, мать? – спросила Штольц, помахав рукой возле лица Ирины Николаевны.

– Дождь.

– Чего дождь?

– Кончился.

– Да, кончился.

– А вот не помню, закрывала я в машине окна или нет.

– И я не помню, – произнесла подруга.

– А если не закрыла, там же всю машину залило, – запричитала Побелкина, схватившись руками за голову.

– Прекрати ныть, – одёрнула её Нина Михайловна. – Сейчас пойдём и глянем, чего гадать-то.

Женщины резко встали и выбежали во двор.

– Кыс-кыс-кыс, – произнесла Ирина Николаевна, увидев чёрного кота, пробегающего мимо.

Это был Цыган. Дело в том, что этот кот жил в деревне уже добрых пять лет у деда Вити. Как он попал в деревню, никто не знает, да и само животное не помнит, так как было глупым несмышлёным котёнком. С тех пор он заметно вырос, осмелел, обнаглел. Цыган считал себя старожилом и поэтому ходил где хотел. Тех котов, которые с этим были не согласны, он нещадно бил. Иногда доставалось и собакам. Кот остановился, посмотрел недовольно на женщину и продолжил путь, брезгливо ступая лапками на мокрую траву.

– Отстань от животного, – осадила её Нина Михайловна.

Побелкина шумно и демонстративно вздохнула и пошла следом за подругой к машине. К радости обеих женщин, окна малолитражки были закрыты. Учитель любовно погладила крышу машины, смахнула с неё капли дождя. После жаркого дня на улице было свежо и тихо. Весело квакали лягушки у реки.

– А поехали, покатаемся! – вдруг предложила Ирина Николаевна.

– Ты чего, с ума сошла, что ли? – выпучив глаза, произнесла Штольц.

– А чего такого?

– Мы же пьяные!

– Так деревня же, полиции нет, никто не узнает; посмотри вокруг – красота какая, – заканючила Побелкина.

– Слушай, Ир, откуда у тебя появилась такая тяга к правонарушениям? Я раньше что-то за тобой этого не замечала. Или это на тебя так коньяк подействовал?

– Скорее свежий воздух, – ответила Ирина Николаевна. – Давай прокатимся, чуть-чуть, – продолжила она уговаривать подругу.

– Нет, – ответила Штольц, но уже не так решительно.

– Ну пожалуйста! Откроем окна, врубим музыку и прокатимся с ветерком по деревне! Я раньше такое только в фильмах видела и всегда завидовала. Может, я умру скоро, а это так и не попробую. Мне так надоело всю жизнь жить по правилам и постоянно думать, как бы кто про меня плохое не сказал.

– Так, этому столику больше не наливать, – сказала доктор и принялась оттаскивать подругу от машины.

– Ну Нинуль, – жалобно произнесла Побелкина, склонив голову набок.

– Ладно, – сдалась Штольц. – Один раз вдоль деревни, туда и обратно.

– Ура! – воскликнула Ирина Николаевна, открывая дверь автомобиля.

– Но только музыку не громко, и прокатимся не с ветерком, а не спеша, – дала последние наставления Нина Михайловна, садясь рядом на пассажирское сиденье.

Побелкина повернула ключ в замке зажигания. Стартёр начал лениво крутиться, но автомобиль заводиться не желал.

– Ну чего ты, маленькая, – начала приговаривать Ирина Николаевна, гладя рукой руль. – Ну давай, мелкая, заводись.

– Думаешь, это поможет? – критично спросила Штольц, глядя на эту картину.

– А то, – ответила подруга. – К машине надо тоже с любовью, тогда и она тебе взаимностью ответит.

Словно в подтверждение этих слов маленький моторчик завёлся и затарахтел.

Ирина Николаевна газанула, подмигнула подруге со словами: – Врубай музыку!

Машина, пробуксовав по мокрой траве, пошла юзом, но водитель ловко выкрутила руль и под песню Леонтьева понеслась по деревне.

«Меж нами памяти туман, ты как во сне», – орала магнитола.

Побелкина, громко подпевая, небрежно держалась за руль.

– Наверно, только дельтаплан поможет мне, – подхватила Нина Михайловна. Она выставила руку в окно, навстречу ветру.

– Наивно это и смешно, но так легко моим плечам, – пели подруги уже вместе.

Неожиданно передние колёса проскользнули по тонкому слою грязи, образовавшейся на грунтовой дороге после дождя. Ирина Николаевна не справилась с управлением, и автомобиль понесло на ближайший забор. Ближайший забор оказался забором Виктора Ивановича. Побелкина отчаянно крутила руль, но машина, съехав на мокрую траву, перестала реагировать на действия водителя и зажила своей жизнью. Раздался короткий и громкий БУМ.

Тузик не любил транспортные средства, работающие на двигателе внутреннего сгорания. Не то что бы боялся, но относился с опаской. Громкий звук мотора противно резал собачий слух, а от выхлопных газов свербило в носу. То ли дело велосипед – тихий, компактный и в случае чего легко догоняемый. У деда Вити, помимо велосипеда, имелся мотоцикл. Старенький «Днепр» тёмно-зелёного цвета. Как-то раз он решил взять Тузика покататься. Посадив ничего не подозревающего пса в коляску, дед прокатил его по деревне с ветерком. Тузику поездка, мягко говоря, не понравилась, и с тех пор он зарёкся машины и мотоциклы обходить стороной. Поэтому, услышав рёв двигателя и звук удара, пёс решил спрятаться поглубже в будку, от греха подальше.