– Э, аккуратней, я чуть потолок тебе головой не помяла, – раздался голос с заднего сиденья.

– Так сама видишь, какая тут дорога, – оправдалась Ирина Николаевна.

– Я из-за этих чемоданов ничего не вижу.

Подруга Побелкиной, женщина примерно того же возраста, что и учитель, ютилась в задней части автомобиля, средь многочисленных чемоданов, сумок и пакетов, которыми салон был набит доверху. Из-за неровностей дороги многочисленный скарб завалился на пассажирку и придавил её к правому боку автомобиля.

Нина Михайловна Штольц, давняя подруга Ирины Николаевны, была женщиной в теле, с сильными руками и короткой рыжей стрижкой волос. Говорила всегда властно, одевалась просто и практично. Нина Михайловна всю жизнь проработала участковым терапевтом поликлиники и на шестом десятке своей жизни, устав от всего и вся, написала заявление на увольнение, от души и обильно плюнула в лицо заведующей и умчалась за двести километров от дома.

Автомобиль выехал на единственную деревенскую улицу.

– Чуешь, чем пахнет? – спросила Ирина Николаевна, вдыхая запах природы через открытое окно.

– Ага, чую, говном, – недовольно ответила Штольц.

– Вот умеешь ты всё испортить, – принялась отчитывать её учитель. – Вдохни. Чуешь, пахнет свежескошенной травой, речкой, цветами?

– Нет, я чую только запах колбасы и сыра из пакета, который у меня под левым боком. Долго нам ещё ехать?

– Нет, вон наш дом, крайний.

Малолитражка подъехала к железному забору, за которым виднелся маленький деревянный одноэтажный домик, выкрашенный в зелёный цвет.

– Задом сдавай, – скомандовала Нина Михайловна, – так легче будет вещи носить.

Машина проехала вперёд, а затем, Побелкина, включив заднюю передачу, начала медленно сдавать назад.

– Ещё, ещё, – командовала терапевт, развернувшись на сиденье и смотря в заднее стекло. – Давай ещё чуть-чуть. Сейчас к самой двери подгоним, чтоб далеко не ходить.

– Это не дверь, это калитка, – поправила её Ирина Николаевна.

Сказать в ответ Штольц ничего не успела, так как в открытое окно залетела пчела и уселась прямо на её нос. Нина Михайловна с детства боялась пчёл и сейчас сидела, не в силах проронить хоть слово и пошевелиться. Её зрачки навелись в область кончика носа, наблюдая за насекомым. Раздался лёгкий удар заднего бампера об забор, пчела улетела, машина остановилась.

– Ну и что это было? – спросила учитель у подруги.

– Пчела.

– Какая пчела?

– Огромная! – эмоционально ответила Штольц и попыталась развести руки в стороны, дабы указать размеры насекомого, но до конца продолжить действие не смогла: ограничивали размеры автомобиля и мешали вещи.

– И что, ты её смахнуть не могла? Из-за тебя машину повредили.

– Ты же знаешь, что я очень аллергичный человек. А если бы она меня укусила? А вдруг после этого у меня бы начался анафилактический шок? В эту глушь пока скорая доедет, я уже пятнадцать раз помереть успею.

Обе женщины обиженно замолчали и продолжили сидеть в машине, не предпринимая никаких дальнейших действий. Парило – видимо, к дождю. Металлическая крыша автомобиля быстро нагрелась под палящими солнечными лучами. В салоне автомобиля, несмотря на открытые окна, становилось невыносимо душно и жарко.

Мимо по дороге неспешно прогуливался Николай Степанович. Он шёл, насвистывая весёлую песенку. Заметив жёлтый автомобиль, он остановился напротив него и принялся беззастенчиво разглядывать машину и сидящую за рулём женщину. Женщины не видели его, так как их головы были от обиды повёрнуты в разные стороны, но никак не на дорогу. Поняв, что его не замечают, Берестов подошёл к машине и, наклонившись к окошку, произнёс: – Здравствуйте!

– Ой, мамочки! – подпрыгнула от неожиданности Ирина Николаевна. – Здравствуйте!

– А вы, стало быть, новый жилец? – улыбаясь, спросил Николай Степанович.

– Да, – ответила учитель. Ей не очень хотелось общаться с данным субъектом. Она была поражена его бестактностью, но прервать диалог не могла из-за слишком правильного воспитания.

– Хороший дом, – сказал Берестов, расстегнув верхнюю пуговицу на телогрейке. – Здесь раньше бабка Тоня жила. Померла, правда. Долго мучилась, а смерть-то всё к ней не приходила. Помнится, пёс у Иваныча завыл ночью, я тут же и подумал, что преставилась бабка. Ну слава богу, как говорится, отмучилась, – с этими словами Николай Степанович перекрестился.

– Слышь, дед, – подала с заднего сиденья голос Штольц, не в силах слушать больше этот набор слов, – тебе чего надо?

Берестов только сейчас заметил, что в машине находится ещё один человек. Он вновь широко и нелепо улыбнулся.

– Да вот познакомиться хотел. Стало быть, соседи будем. Деревня-то небольшая, мы тут все друг друга знаем. Меня вот Николай Степанович зовут.

– Ирина Николаевна.

Штольц демонстративно промолчала.

Николай Степанович постоял ещё несколько секунд, а потом, поняв, что разговор закончился, отвесил полупоклон, развернулся и пошёл по своим делам.

– Странный какой-то, – произнесла тихо Побелкина.

– Ага, больной, – констатировала Нина Михайловна.

– С чего ты взяла?

– Вон в телогрейке в такую жару ходит и не потеет.

– Да, это не нормально. И как думаешь, чем он болен?

– Да ничего серьёзного, просто идиот.

Берестов, который успел отойти от машины метров на пять, внезапно развернулся и вновь зашагал к женщинам.

– Я извиняюсь, – произнёс он, подойдя, – но мне кажется, вы в забор врезались.

– Да ты что! – выпучив глаза, наигранно произнесла Нина Михайловна. – И как ты это понял?

– Ну как же, видно же, – ответил Николай Степанович. Он вдруг почувствовал какую-то неловкость в разговоре. – Может, помочь чем?

– Помоги. Помолись за нас.

– Я дико извиняюсь за свою подругу, – встряла в диалог Ирина Николаевна. – Спасибо за предложенную помощь, но мы справимся сами.

Берестов снова улыбнулся и зашагал прочь.

– Ты чего такая злая? – обратилась к ней с претензиями учитель.

– Я злая? Да я сама доброта!

– Ты же людей ненавидишь?

– Я? Да я их обожаю. Особенно после смены в поликлинике, когда примешь человек пятьдесят, выслушаешь все их жалобы, прям потом под вечер каждого встречного расцеловать от избытка любви хочется.

– Но ты же уже не работаешь?

– Но память-то во мне жива!

– Это называется профдеформация, – произнесла Ирина Николаевна.

– Хватит умничать, пойдём уже заселяться, – сказала Штольц.

Побелкина завела машину и отъехала на два метра от забора. Затем вышла из неё и помогла выбраться подруге. Женщины обошли автомобиль и осмотрели задний бампер. На нём красовалась внушительная трещина.

– Фигня, – сказала Нина Михайловна, – скотчем заклеим, и как новенькая будет.

– Ну да, – тяжело вздохнула учитель.

Следующие два часа женщины были заняты тем, что перетаскали вещи в дом, вымыли окошки, полы и заварили ароматный чай. Уютно расположившись на небольшой кухоньке, Штольц и Ирина Николаевна пили чай с печеньями. За окном на улице заметно потемнело, небо заволокло тучами, и в деревне наступила тишина. Совсем близко сверкнула молния. Спустя пару секунд раздался раскат грома такой силы, что стёкла в окошках зазвенели. Женщины от неожиданности подпрыгнули. Сразу и без предупреждения на деревню обрушился ливень. Стремительные капли дождя прибивали летнюю пыль, громко стучали по крыше, скользили по стёклам окон.

– Ну вот, дождь пошёл, – грустно произнесла Ирина Николаевна.

– А что тебе дождь? – спросила подруга.

– Да на речку хотела сходить, а теперь дома до вечера придётся сидеть.

– А может, бахнем, так сказать, новоселье отметим? – подмигнув, предложила Штольц.

Побелкина удивлённо на неё взглянула.

– У меня как раз бутылочка завалялась, больной один в знак благодарности дарил, вот мы её сейчас и употребим, – произнесла Нина Михайловна и удалилась в комнату – искать в своих обширных сумках заветный презент.