— Двенадцать… — сказал он мне, когда я склонился над ним. — Пятерых убил. Но их было двенадцать. И этот безумец…

Я встал на колени и спросил:

— Пить хочешь?

Он поморщился.

— Обойдусь. Этот… Самурай. Джанк, он хорош.

Я вгляделся в его лицо. Казалось, что оно почти безмятежно. Только губы чуть дрожали да струйка крови извивалась на скуле.

— Что сделать для тебя, Лоск? — спросил я.

— Нет… — Его плечи дернулись, словно он пытался пожать ими. — Зачем вернулся?

— Отомстить.

— И только?

— Нет. Но и отомстить тоже.

Темнело, на старом пустыре стояла тишина, только ветер шелестел в завалах. Эти завалы тянулись во все стороны, о близости города здесь ничего не напоминало, насколько хватало глаз — только мусор, гниль и отбросы. И умирающий старый эльф. Свалка как итог всей жизни…

Он сказал:

— Тогда мсти.

Я прищурился, глядя ему в глаза. Вообще-то, я ожидал другого. Какого-нибудь предостережения; может быть, о том, что месть иссушает душу.

— Но Самурай… — добавил Лоскутер и медленно и глубоко вздохнул. Бегущая из его носа струйка крови стала шире.

— Псих, — ответил я, садясь рядом с ним на землю.

— Потому и хорош. Безумие помогает ему двигаться… А ты совсем не умеешь драться, Джа. Сколько я ни бился над тобой…

— А еще Даб.

— Бородавочник. Видел его?

— Успел. Я был в поместье, ходил за деньгами отца. План есть, но я пока еще не очень хорошо представляю, как справиться с ними обоими.

Рука, прикрывающая рану, поднялась, длинный и тонкий указательный палец ткнул меня в лоб.

— Думай, — сказал он. — Не умеешь драться руками — дерись головой.

Рука опустилась, и я кивнул.

— Знаю. Что-нибудь придумаю.

— Думать ты умеешь. Хоть этому тебя научил. Еще… — Он содрогнулся, из раны на груди толчком выплеснулась кровь. — Красная Шапка идет сюда… — прошептал он. — Песчаный Плазмоди… Отомсти, и тогда успокоишься. Иначе месть иссушит тебя. Патина. Знаешь, что это?

— Никто не знает, — возразил я.

Он слабо улыбнулся и вдруг подмигнул мне.

— Очень старый мир. Связи развиваются очень давно, они усложняются и перепутываются, теперь все зависит от всего. Не понимаешь? Каждый предмет связан с любым другим. Каждое событие как-нибудь влияет на любое другое. Это — связи причин и следствий. Они очень стары здесь и начали нарушаться. Покрываться… Патиной. Она окутывает, мир становится вялым. Ты погружаешься в него, засыпаешь… Если отомстишь — возмутишь связи вокруг себя. Жизнь станет ярче, живее… понимаешь? Тогда не заснешь, как засыпаю я… Поэтому мсти.

— И за тебя? — спросил я. Он помедлил и сказал:

— За меня — нет. Отомсти за птиц.

Я хотел ответить, что мне наплевать на птиц, но не сказал ни слова, потому что глаза его закрылись. Некоторое время я сидел неподвижно, потом вскочил так резко, что закружилась голова.

К тому времени, когда я нашел не до конца прогоревшую широкую доску и с ее помощью вырыл яму, наступила ночь. Закопав старика, я воткнул палку, клинком нацарапал его имя и положил на могилу обгоревшее перо квальбатроса.

Мимо складов и домов портовых служащих я прошел к заднему двору «Облака» и в дверях столкнулся с Большаком. Увидев меня, он сказал:

— Что с тобой?

Я молчал, глядя на него.

— У тебя лицо серое. Что-то случилось, Джа?

— Нет. Ты достал?

Дитен вытащил из-за пазухи грязную тряпицу и очень аккуратно развернул. Там был кусочек темно-коричневого рыхлого вещества, напоминавшего влажную глину, в которую вдавлено несколько желтых зерен.

— И это стоит тридцать золотых? — хмуро спросил я, забирая тряпицу.

— Тридцать два, — поправил он. — Монету я себе оставил на пропой.

— Ладно… — Я подбросил тряпицу на ладони, и Дитен охнул, отскакивая от меня.

— Ты охренел?!

— Так она же свободная, — возразил я. — Несвязанная.

— При чем тут связанная — несвязанная? Это высший сорт. Она даже на слабый удар может ответить!

Подумав, я завернул икру, положил в карман и спросил:

— Ты что сейчас собираешься делать?

— Сказал же — напьюсь, — отрезал он. — Потом завалюсь спать. Я ж не орк какой-нибудь, чтоб по ночам шастать. А ты?

— Где Лапута?

— А тролль ее знает. Не видел. В общем зале нам лучше не показываться. Сейчас попрошу ту рыжую, чтоб принесла пару бутылок в комнату, и…

Я прислушался к звону и шуму голосов, доносившемуся из глубины борделя. В это время здесь уже, должно быть, полно клиентов.

— Все не пей, мне оставь, — сказал я. — Утром будет для тебя дело. Я скоро приду.

Мы разошлись — он затопал по лестнице на второй этаж, а я прошел по коридору и остановился перед узкой, запертой на несколько замков дверью. В ней имелся небольшой «глазок», сквозь который открывался почти весь гостевой зал «Облака».

Там уже полным ходом шла пирушка. В ярком свете свечей я разглядел столы и диваны, девиц в белых платьях с глубокими декольте, клиентов. В основном это были люди, хотя попадались и гоблины, а за дальним столом восседала даже компания троллей, обычно не склонных к посещению подобного рода заведений. Четверо музыкантов на круглой сцене наяривали что-то веселое. Лапуты нигде не видно. Я отвернулся, соображая, где ее можно найти. Вряд ли она покинула заведение в разгар трудового вечера. Может, мамаша на кухне, следит за своими эльфийками-воровками. Или… Я вспомнил о том, что находилось рядом, во внутреннем дворе, и вернулся к двери, через которую попал сюда.

Снаружи было темно. В дальнем конце двора стоял приземистый домик, больше всего напоминавший старый, давно не используемый сарай. Вот только ставни на окнах были слишком массивны и слишком плотно закрыты. Если я не ошибся, то дверь тоже замкнута изнутри, но еще давным-давно Лапута показала мне другой ход — чтобы посреди ночи я мог укрыться от погони. Я вгляделся в темноту. Под дверью кто-то неподвижно сидел на корточках, слева, возле угла дома, темнела еще одна фигура. Подумав, я обошел дом справа. С другой стороны, как и шесть лет назад, лежала ручная тележка, которую можно было перевернуть и приставить к стене. Под крышей имелось узкое окно, плохо различимое даже днем. Если встать на перевернутую тележку, то до этого окна можно дотянуться.

Я протиснулся на чердак. Под ногами скрипел устланный соломой пол. Из дальнего угла сквозь открытый люк проникал яркий свет факела, и когда я заглянул в люк, то увидел, что факел горит в подставке, укрепленной на стене первого этажа. Вниз тянулась лестница, моему взгляду открылись пол и нижняя часть распахнутой двери.

Из-за нее доносились голоса.

Я стал спускаться, осторожно и медленно, не забывая прислушиваться к тому, что происходит внизу. Постепенно взгляду открывалась просторная, тускло освещенная комната со столом в центре. Голоса зазвучали отчетливее.

На середине лестницы я остановился и присел.

За столом сидело пятеро. Во главе, спиной к двери, Лапута, слева два гоблина, справа человек и гном. Я хорошо знал их всех.

Гоблинов звали Грам и Бром, они были братьями, но не слишком дружными — их деловые интересы часто входили в конфликт. Человек, уже довольно старый, с заплетенными в длинную косу седыми волосами, звался Пен Галат; а настоящего имени гнома я никогда не знал — да и никто в городе, скорее всего, тоже, — хотя все именовали его Пиндос. В данный момент он спрашивал, подскакивая на стуле и почесываясь:

— Не понимаю тебя, мамаша. За каким бесом ты его продаешь?

— Твое какое дело? — отвечала троллиха.

Пен Галат промолчал, а оба гоблина заворчали что-то в том смысле, что, мол, и вправду, непонятно и подозрительно…

Лапута перебила:

— «Облако» доход регулярный приносит, вы все это знаете…

— А цена-то, а? — громыхнул Бром, но Лапута не дала себя сбить.

— … вон, могу провести, показать — даже сейчас, когда весь город затихарился, народу полно, почти все девки заняты. Потому цена моя подходящая.